— Ты посторонний человек. Они не знают, что у тебя в сердце.
— А ты?
Вместо ответа он пошел вперед и повел ее мимо двух домов на открытую местность.
— Это подойдет? — спросил он, когда они отошли на сто метров от ближайшего жилья.
Лэйкен кивнула. Теперь, когда она была здесь, когда она наконец нашла его, она не знала, что делать дальше. Поэтому она не могла просто сказать: «Собирай вещи, и поедем домой вместе со мной».
Она откашлялась.
— Ты можешь… Я очень удивилась, что ты уехал из Чикаго. Конечно, ты можешь не говорить мне. Если это что-то личное и прочее.
Он устремил глаза вдаль, и на некоторое время между ними установилась тишина.
— Когда тетя Мириам взяла меня в Чикаго, — сказал он наконец, — они с Филиппом сделали все, чтобы я чувствовал себя в их мире, как дома. Они помогали мне забыть первые двенадцать лет моей жизни. И спустя какое-то время им это удалось. Я забыл. По крайней мере, я так думал. — Он помолчал, по-прежнему не глядя на нее. — Потом появилась ты. Ты заставила меня вспомнить. И воскресив прошлое, я понял, насколько бессмысленна моя жизнь в Чикаго.
— И вернулся сюда.
— Да, я вернулся сюда. Я не мог быть тем человеком, которого хотела сделать из меня тетя Мириам, поэтому я вернулся, чтобы быть тем, кем хотел видеть меня Джозеф Два Дерева. — Марк усмехнулся. — И обнаружил, что и это тоже невозможно.
В его голосе было что-то незнакомое ей. Но прежде, чем она смогла в этом разобраться, он заговорил снова и теперь его голос звучал, как обычно.
— И хотя я не собираюсь оставаться здесь, я разработал план не слишком дорогостоящего строительства, которое должно сохранить традиции команчей и дать им приемлемое место для жилья. Как ты видишь, они сами строят себе дома. — Он помолчал. — Они чрезвычайно гордятся этим. Им было бы легче жить в резервации, но они хотят другого. Они хотят независимости. И поскольку я все же один из них, по крайней мере, формально, они позволили мне обеспечить их материалами.
Формально. Он пытался скрыть свое разочарование так же, как он пытался скрыть все, но Лэйкен знала его, как никто.
— Странно, — сказала она спокойно. — Это твое видение?
Он посмотрел на нее:
— Мое видение?
— То, что происходит там. — Она махнула рукой в сторону поселка. — Исполнилось твое предназначение. Ты команч, но ты не с ними. Ты трудишься, чтобы связать прошлое с настоящим и вернуть народ к свету.
Она помолчала, вытирая ладони о джинсы.
— Я думала об этом и мне показалось, что твое видение сказало тебе также, что ты прежде всего человек. Ты — Марк Аврелий Рид Идущий По Звездам, человек, принадлежащий самому себе.
Она собралась с духом и закончила:
— И мне.
Его лицо сделалось тверже, и он посмотрел в сторону.
— Ты можешь отрицать это до самой смерти, но это ничего не изменит, — уверенно добавила она. — Ты это знаешь. И я знаю. Даже Ч. Д. знает. Марк, наши души вступили в контакт. Это что-нибудь да значит.
Марк хотел остановить ее и пойти прочь. Он со всем этим покончил еще до того, как она появилась. Но она все время все портила.
Он нарочно изгонял из своего сознания то, как сильно нуждался в ней. Он должен отправить ее прочь до того, как эта потребность снова поработит его.
— Может быть, ты и права, — сказал он наконец. — Я согласен, что в ту ночь что-то произошло.
Он увидел надежду в ее глазах и решительно вознамерился стереть ее.
— Но ты не хочешь принять во внимание одно обстоятельство, — продолжил он медленно. — А именно то, что у меня есть свободная воля. Я не связан мистическими представлениями. Я могу принимать их или отказываться по собственному желанию. — Он помедлил. — И я отказался.
После этого он повернулся и пошел прочь.
Однако прежде чем он превратился в автомат с каменным лицом, Лэйкен увидела то, что пряталось в его темных, глубоко посаженных глазах. То же, что она видела на его детской фотографии. Дикую, невыносимую боль. Он был раненым зверем, ощерившимся на нее, потому что она посмела подойти к нему слишком близко.
Но у Лэйкен тоже была свободная воля. И она не собиралась позволять ему этого.
— Ты одинок, Марк, — окликнула она его. — Признай это. Ты одинокий человек.
Он пожал плечами:
— Ну и что?
— Почему ты так упорно за это держишься? Одиночество было твоим верным товарищем тридцать семь лет. Тебе не нужно беспокоиться о том, что оно тебя покинет. Оно всегда будет с тобой.
Он отходил от нее все дальше. Ей нужно было остановить его.
— У меня есть предложение, — крикнула она, повышая голос.
Он остановился. Он ничего не ответил, даже не взглянул на нее, но, по крайней мере, остановился.
— Позволь мне остаться здесь на какое-то время. — Слова катились одно за другим. Она знала, что ей нужно говорить быстро, что он должен выслушать ее до того, как снова начнет уходить. — Это будет испытательным пробегом. Ты сам посмотришь, как это сработает.
Он нахмурился:
— О чем ты?
— Все очень просто. Следующие тридцать семь лет твоим верным товарищем будет не одиночество, а я.
Его черты снова затвердели.
— Я не расположен шутить. Она подошла ближе.
— Это не шутка. Это серьезное предложение. Подумай о нем, Марк. Ты можешь оставить все тайное при себе, выставив на поверхность только то, что тебе удобно. Немного дружбы. Немного секса. Иногда танго. Что в этом плохого? Понимаешь, о чем я? — Она улыбнулась. — Я не представляю для тебя никакой опасности. Просто обыкновенная рабочая девушка. Человек вроде тебя — состоятельный, сильный, образованный — сможет взять надо мной верх в чем угодно.
Он коротко усмехнулся.
— Все это полная чушь, как ты понимаешь. Посмотри на меня и ты…
Он резко осекся, как будто внезапно осознал, что его бдительность начинает сдавать, и снова пошел прочь.
Лэйкен бросилась за ним.
— Не смей уходить от меня! — крикнула она ему в спину. — Ты просто трус! Ты… ты…
Поднявшись на небольшой холмик, он остановился и повернулся вполоборота, так что она увидела его в профиль. Перед ней снова был воин. Которому не нужен никто. И что бы она ни сказала, это нельзя изменить.
Она проиграла. Боль пронзила ее, как будто на нее обрушилась страшная тяжесть.
Марк смотрел прямо вперед на бесконечную равнину. Странно, что оказалось так легко вырваться от нее. Просто отбросить все в сторону и пойти прочь. Он снова на обжитой территории. Где ничего не имеет значения и не принимается в расчет. И ничто не причиняет боль.
Услышав, что она кричит, он обернулся и посмотрел на нее.
— Иди-иди, — кричала она. — Будь выше этого. У тебя не будет никаких проблем. У тебя ничего не будет! Ты слышишь?
Она сделала еще один шаг.
— И не важно, что ты говоришь, что тебе внушает твоя цивилизованная часть, в душе ты знаешь, что вылечил Ч. Д. Это факт. Проклятие было подлинным, и такой же подлинной была церемония. И у меня есть для тебя еще одно проклятие. У меня нет для этого тайных трав или духов, которых я могла бы вызвать, но я гарантирую, что оно сработает.
Она замолчала, чтобы перевести дух, а потом продолжала:
— В этот день, десятого ноября, я, Лэйкен Пиджен Мерфи, будучи в здравом уме, налагаю на Марка Аврелия Рида Идущего По Звездам проклятие вечной холодности.
В твоем сердце будет царить вечный ноябрь. Ты будешь один всю оставшуюся жизнь. Никакого тепла тебе, Марк. Никаких детей и внуков, чтобы покачать их на коленях и согреться в последние годы. Никого, чтобы взять тебя за руку, когда ты будешь умирать.
Ее голос прервался, лицо исказилось. Увидев, до чего он ее довел, Марк сделал шаг по направлению к ней, но удержал себя. Никто не может любить его так. Все это в прошлом. Она быстро оправится от этого.
Когда она заговорила снова, ее голос был едва слышен.
— Когда я поняла, что люблю тебя, радость была просто невыносимой. Никогда со мной такого не было. А с тобой? Чувствовал ли ты когда-нибудь такую радость, что она была мукой? И тогда мне было не важно, любишь ты меня или нет. Жизнь была в том, чтобы любить. И я любила. Ты понимаешь? Я любила.
Она дрожащими руками вытерла слезы.
— И с тех пор я перенесла многое. — Она усмехнулась. — Но эта мука уже не была вдохновлена радостью. Меня убивала твоя холодность. И неспособность ответить тебе. И особенно мучительно было знать, что ты не пережил той нечеловеческой радости, какую пережила тогда я. Я желала тебе этого. И теперь я снова уношусь на волнах боли, потому что неспособна остановить тебя. Но знаешь что? Вся мука, которую я перенесла с тех пор, не может перевесить того первого мига счастья.