Эльвира Кобзева - Игра

Вопрос повис в воздухе. Кот ждал ответа.

«Да» — мысленно прошептала я другая.

— Нет, — ответила я.

— Кать, — Кот взял меня голую за плечи и заглянул мне в глаза так, словно хотел заглянуть в душу, — Кать, ты меня любишь?

Вопрос был задан тише. Но ответы были те же:

«Да»

— Нет.

— Я не верю тебе, — он поднялся и нервно зашагал по комнате. — Я не верю тебе! Я НЕ ВЕРЮ ТЕБЕ!

Он чеканил каждое слово. Он ходит от стены к стене какое-то время, а потом снова сел рядом:

— Тогда зачем все это? Кать? Где ты? Где ты настоящая? Я же знаю, что больше всего на свете тебе сейчас хочется плакать. Я знаю тебя. Я знаю, что ты меня любишь. Я это вижу. Я это чувствую. Я знаю и чувствую тебя так, как никто и никогда этого не сможет! Я знаю, почему ты ушла. Я знаю почему я не смог тебя вернуть тогда. Но сейчас ты пришла сама. Почему ты так именно сейчас делаешь? Чего ты боишься? Девочка моя маленькая, чего ты боишься? Да, я скотина, я тварь. Но я люблю тебя, дурочка. Чего ты боишься?

«Боюсь, что опять будет больно. Боюсь, что так и не научусь делить тебя ни с кем. Боюсь, что у нас не получится и я уже не смогу это пережить. Боюсь, что ты никогда не простишь меня. Боюсь, что все, что я натворила, лишило нас с тобой возможности быть вместе. Боюсь, что никогда не смогу произнести вслух, что уйти от тебя было ошибкой. Боюсь, мне не хватит храбрости признать, что я была тогда неправа. А еще я боюсь, что мы с тобой одинаковые: мы два „минуса“, которые не смогут быть рядом и будут друг от друга отталкиваться…»

— Я ничего не боюсь. Я просто больше не люблю… тебя.

Кот не ожидал этого. Я сама не ожидала, что сделаю это. И он не знал, как поступить. Теперь, когда его злость нашла выход, когда он успокоился, он не знал что делать. И я не знала. Я вообще уже плохо соображала. Я чувствовала, что тело изнутри горит. Я знала, что у меня подскочила температура. Голова была болезненно ясной, но организм не слушался меня. Суставы ломило. Я с трудом поднялась с пола на ноги и завернулась в простыню, пытаясь согреться от внезапного озноба, сопровождающего мой жар.

Кот молча подошел к двери и, не оглядываясь, а только слегка повернув голову — так характерно для него — тихо произнес:

— Я в последний раз задам тебе вопрос. И если ты снова скажешь «нет», ты меня больше никогда не увидишь. Как бы ты ни старалась, что бы ты ни придумывала, меня в твоей жизни больше никогда не будет. Я исчезну для тебя. Ты меня любишь?

«Куда же ты от меня денешься, мой хороший? Ты без меня не сможешь так же, как и я без тебя. Ты придешь, если я позову. А я позову. И я приду, если ты позовешь. И ты позовешь…»

— Нет.

И он ушел.

Не оглядываясь больше.

А я заплакала. Не сразу. Через какое-то время. И длилось это далеко не пять минут.

Как я добралась до города на такси, я помнила смутно. Я вся горела и одновременно меня трясло от холода. Я уезжала. Не бежала, а просто покидала этот город. Был вечер накануне 30 июня. Я не знала, когда я вернусь и вернусь ли вообще. Я об этом не думала. Я просто решила, что нужно перед отъездом попрощаться с Кузей. Это была моя подруга и она меня понимала. Но то, что я натворила, не поймет даже она. Я сама этого не понимала. И никто, наверное, не понимал, почему я так поступила.

Кузя была у себя в клинике несмотря на позднее время. Она очень обрадовалась, когда ассистентка провела меня к ней в ординаторскую. И мой вид не вызвал у нее удивления.

— Катя! Мася моя, как ты?

— Живая, — ответила я.

— Ты даже не представляешь, что тут было, когда ты уехала с дня рождения! Ну, что с тобой? Хреново?

— Ерунда. Справлюсь.

— Кота видела уже? — осторожно поинтересовалась она.

— Видела.

— И?..

— И больше не увижу.

— Дурында, — нежно прижала она меня к себе, — любишь его?

— Кузь, не надо. Я заехала попрощаться. Я уезжаю.

— Кать, ты дура что ли? Куда ты собралась? Зачем ты убегаешь? Зачем ты врешь мне и себе самой? Почему не можешь просто сказать вслух, что любишь его как кошка? Он свободен. Он хочет тебя. Ни Машу, ни кого-то еще. Он хочет тебя.

— Пока он есть — где-то там далеко, не рядом со мной — я не хочу об этом говорить. Мне достаточно знать, что он живет, дышит, любит, жениться, разводится, детей рожает… Ближе я больше никогда его не подпущу.

— Почему?

— Не судьба, — я достала пачку сигарет. — Можно я у тебя тут покурю.

— Кури, — развела она руками.

Я подошла к окну и закурила. А у Кузи зазвонил телефон и она ответила:

— Да… Да, Андрей, я могу говорить… Что?.. ЧТО?!. С ума сошел?! Как я ей это скажу?..

Я обернулась. Выражение Светкиных глаз меня напугало. Что-то случилось: это было видно и по выражению ее лица. А глаза она от меня прятала. И нервничала. Очень сильно.

— Что? — спросила я у нее и какое-то странное и очень нехорошее предчувствие сдавило мне сердце в одно мгновение.

— Андрей звонил… Кот… на машине только что разбился, — каким-то удивленно-вопросительным тоном тихо ответила она мне.

Кровь отлила у меня от лица. Сигарета выпала из рук. Я вдруг четко услышала свое собственное дыхание и биение сердца, которое становилось с каждым ударом все слабее и слабее. Вопрос застыл у меня в горле. Мне не хватало воздуха и смелости произнести его вслух. И получилось, что я просто губами произнесла:

«Живой?..»

Кузя опустила глаза и отрицательно покачала головой:

— Наглушняк…

Мои губы растянула какая-то болезненная улыбка, а из глаз брызнули слезы:

— Наглушняк? Наглушняк? — удивленно переспрашивала я, медленно опускаясь на пол. — Наглушняк?

— Катя… — подлетела ко мне Кузя.

— Наглушняк? — я не унималась. — Какое-то слово дурацкое…

— Катя, Катя…

Я ее не слушала. Я ничего не видела. И не слышала. Кроме пустоты — холодной и страшной — я ничего не чувствовала. Просто одна мысль. Ясная и понятная. Простая и убийственная. И ничего кроме этой мысли: ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ!

8 июня.

— Я сказал, что пока вы двое мне не объясните в чем мой изюм, я ни хрена не буду подписывать! — отрезал Кот, исподлобья глядя на Андрея и Добряка. — Я вписался сюда всеми бабками, когда вы оба верещали мне в уши два года назад! Я тему вытянул, я все проблемы решил! А теперь вы приходите и говорите, что это все фуфел, а бабки можно по-другому заработать! И пытаетесь мне втереть, что блудняк с заречными пацанами — реальная тема! А кто в этот раз поедет в лес этим отморозкам башню пробивать?! Может ты, живописец?

— Кот, чего ты разошелся, — ответил Андрей на его претензионный вопрос. — Я ж не говорю, что надо все слить, что у нас есть. Просто это на самом деле реальная тема. Давай сейчас мы все успокоимся, поедем пожрем где-нибудь, все обсудим еще раз. Ну, реально есть уже хочется.

— Нет, — Кот тыкнул пальцем в стол, — мы все будем сидеть здесь до тех пор, пока вы мне не объясните, нахера вы соскакиваете с нашей темы! Или это все тупо потому, что через мес…

Смс-ка прервала его монолог тихим и коротким гудком. Кот мельком взглянул на телефон, но едва прочитав имя отправителя, повернулся спиной к своим партнерам и отошел в сторону.

«Привет)) Я в городе. Может кофе?))»

Смс-ка была от Кати.

— Так, короче, у меня тут дела, — заявил он, собирая разбросанные по столу бумаги в свой ящик. — Срочные дела. Я отъеду до вечера.

— Нормально, — возмутился Добряк. — Тебе уже наши объяснения никак не уперлись? Кто звонил?

— Не ваше дело, — отрезал Кот и вышел.

По пути к машине, на ходу он набрал ее номер. Ответила она сразу:

— Привет, Котик.

— Привет, Киска. Ты где?

— «МиаКафе» на набережной, — кокетливо ответила она.

— Я перезвоню через 20 минут, — ответил Кот, отключая телефон и запрыгнул в машину.

Как он скучал по ней. По ее голосу. Сколько лет прошло? Много. Он не считал. Неважно, чем закончится сегодняшний день, ему просто хотелось ее увидеть. Поэтому до «МиаКафе» он домчался за три минуты, не обращая внимания на светофоры. Припарковался, но не вышел. Поискал ее глазами. Да чего ее, собственно, искать: кроме нее он никого больше в кафе не заметил, если учесть, что все столики были заняты.