Я прерываюсь и смотрю вниз. Она слушает с широко раскрытыми глазами. Я продолжаю:

— Но потом я увидел, как он укололся, и увидел, каким счастливым он тогда был, а когда он вернулся, это не было похоже на мет. Казалось, это что-то безвредное. Я говорил себе много лжи. Так что когда через пару дней он захотел ещё, я сказал, что достану для него наркотик. Мы уже помогали друг другу вот так и теперь, ну, теперь я верил, что действительно помогаю Чарли. Так что я пошёл к кое-каким людям которых знал, неправильным людям, но у них был наркотик и я взял его для Чарли...используя деньги которые заработал попрошайничая на улице. Это было лучше, чем потратить их на еду. Знаешь, мы чертовски редко ели. Мы могли, но просто это не казалось важным. Была только одна важная вещь. Гребаный кайф. Так что я пошёл обратно к Чарли, дал ему дозу. Он укололся на моих глазах. Но...не знаю что пошло не так. Может быть, он взял слишком много, может быть наркотики были плохими, может его тело не могло принято больше. Проблема была в том, что я был под кайфом от мета, и понятия не имел что происходит. Он умер прямо на моих глазах.

— Нет, — задыхаясь, шепчет она. — Лаклан...

— Ага, — говорю я, упиваясь тем, насколько сильнее чувствую себя, признавшись ей. — Он умер, и я наблюдал, как он умирает у меня на глазах. Моих и моей бродячей собаки. Мы смотрели, как он умирает, и я не мог сделать ничего, чтобы помочь ему. Я не мог помочь даже себе. Я просто сидел рядом с ним, раскачиваясь взад-вперёд, пока мой кайф не исчез. Затем встал и побежал. Я просто убежал. Я не помню следующие несколько дней, хотя работаю над этим с психологом, но я знал, что сделал выбор спасти свою собственную жизнь. Я помню, как постучал в дверь Джессики и Дональда и все после этого. Это был день, когда я осознал, что мне дана лишь одна жизнь и вот тогда я родился заново.

Она тяжело дышит рядом со мной, и тьма подкрадывается ближе. Но я не чувствую страха из-за того, что рассказал ей. Правда освободила меня.

— Почему ты рассказал мне? — наконец говорит она, голос едва слышен.

— Потому что я знаю, что такое чувство вины. И знаю, что такое смерть. И я наконец-то осознал, что никогда не следует связывать одно с другим. Или это, нахрен, разрушит тебя. — Я целую ее в макушку. — Я знаю, тебе долго будет больно, и ты собираешься ненавидеть себя, но, пожалуйста. Ничто из этого не твоя вина. Не позволяй чувству вины говорить обратное. Скорби по маме всем сердцем, но никогда не отравляй это чувство виной и стыдом. Для них там нет места. Отпусти все это.

Она проводит пальцами вниз по моей груди, но ничего не говорит.

Нам больше нечего добавить.

Мы просто дышим. Наши сердца бьются.

Мы цепляемся за эту полоску времени, пока она не засыпает на мне.

Я держу ее в своих руках, правда сделала меня свободным.

Я лишь надеюсь, что та же самая правда спасёт ей сердце.

Как ее сердце спасло меня.


***


Я решил остаться на похороны.

Алан не доволен.

Тьерри не доволен.

Эдинбург Рагби не доволен.

Никто не в восторге от моего решения. Это значит, что я пропускаю игру, значит, что я в большом чертовом дерьме и что я, скорей всего, подставил команду, особенно учитывая что мы играет против Лидс.

Но я не собираюсь оставлять Кайлу, не тогда, когда она все ещё нуждается во мне. Она нуждается во мне больше всего. Я рядом с ней когда она разбирается с организацией похорон и своими братьями, адвокатами и завещанием. Я здесь, чтобы держать ее когда она срывается и ломается, снова и снова. Порой напряжение для меня слишком велико, чтобы вынести его, но я справляюсь, потому что она не может.

После моего признания о смерти Чарли, мы больше не обсуждаем наши отношения. Она сказала то, что должна была. Она не думает, что может быть со мной, хотя любит меня, и как бы мне не хотелось встряхнуть ее, объяснить что я все равно буду ждать, я знаю, мне не удастся достучаться до неё. На данный момент нас нет. Прямо сейчас она думает что никогда и не будет. Прямо сейчас, я просто рука вокруг ее плеча, крепко держащая ее. Она проходит через море смерти, и в ближайшее время поток не отпустит ее.

Я вижу Брэма, Николу, Линдена и Стефани на похоронах. Единственное яркое пятно за последнее время, хотя никто из нас не чувствует уместным праздновать наше воссоединение. Я разговариваю с Брэмом о развитии и том, как все хорошо идёт, как отец Жюстин принёс много инвестиций от общества. Он безмерно благодарен мне, но я лишь могу сказать ему, что может, стоит передать часть этих инвестиций мне. Я бы мог использовать их для собак.

Мне тяжело прощаться с ними, особенно с Брэмом. Прощаться с мамой Кайлы, когда ее гроб опустили в могилу, тоже тяжело.

Прощаться с Кайлой, возможно в последний раз, самая тяжёлая вещь, которую я когда-либо делал.

Она подвозит меня в аэропорт и меня наполняют воспоминания того дня, когда мы были здесь в последний раз. Я как раз собирался регистрироваться на рейс, адски нервничая, что она может не прийти, что место рядом со мной на самолёте домой останется пустым.

А потом я почувствовал ее позади себя, словно солнце встаёт за вашей спиной, и я повернулся и увидел ее великолепное лицо, полное надежды, решимости и изумления, тянущую смехотворно яркий чемодан.

И в то же мгновение я влюбился в неё.

И в каждое мгновение после.

Теперь, теперь все изменилось, даже мои чувства к ней.

Потому что это был лишь вкус любви. То, что я чувствую сейчас - полный спектр.

— Лаклан, — говорит мне Кайла, пока мы стоим около пропускного пункта. Она тянется к моей руке, крепко хватает, смотря на пол. — Даже не знаю, как тебя благодарить. За все.

— Нет необходимости благодарить меня, — говорю я ей, сжимая руку в ответ. — Я всегда буду здесь для тебя. Надеюсь, теперь ты это знаешь.

Она кивает. Шмыгает носом.

—Я знаю. — Затем смотрит на меня вверх, глаза блестят от слез. — Я хочу быть готовой. Хочу снова быть с тобой. Просто не знаю как.

Я посылаю ей полуулыбку.

— О, лапочка. Ты знаешь, где я буду. Если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, если ты захочешь меня, ты знаешь, где я.

— И ты примешь меня?

Я качаю головой, сдерживая слезы.

— Как ты можешь спрашивать такое?

Притягиваю ее в объятия, держа ее со всей силой, на которую способен.

— Как ты можешь даже спрашивать такое? — хрипло шепчу я. — Я люблю тебя. Мое сердце твоё. — Я отстраняюсь, зная, что слезы бегут вниз по моим щекам. Беру в ладони ее лицо, потирая пальцами кожу, пока она смотрит на меня с любовью, которая, я знаю, похоронена глубоко под ее горем.

Я нежно, бесконечно целую ее, поцелуем, который говорит так много. Прекраснее, чем любой поцелуй прежде. Шепчу напротив ее губ:

— Пожалуйста, возвращайся ко мне. Когда сможешь, когда будешь готова, если будешь готова. Пожалуйста, возвращайся.

Затем делаю шаг назад, не в силах стоять там ни минуту больше. Она уже однажды видела мою гибель. И не должна видеть ее снова. Я хватаю ручную кладь, разворачиваюсь и ухожу.

Задаюсь вопросом, останется ли она стоять, пока я не уйду.

Или она уже ушла.

Я слишком боюсь смотреть, вдруг не получу никаких намеков на наше будущее вместе.

Показываю посадочный талон одному из охранников, затем быстро оглядываюсь через плечо, прежде чем исчезну за стеной.

Она все ещё стоит там.

Ладонь поднята вверх.

Я поднимаю ладонь в ответ.

И улыбаюсь.


Глава 30


ЛАКЛАН


Три месяца спустя


Мой телефон звонит, пока я иду по Квин стрит, едва слышный за шквалом рождественских песен, орущих практически из каждого магазина. Я копаюсь в кармане кожаной куртки в поисках его, пытаясь жонглировать, неся сумку с продуктами и держа Лионеля, Эмили и Джо пока они рьяно тянут поводки. Даже в намордниках Лионель и Джо, кажется, очаровывают каждого проходящего мимо. Эмили все ещё маленькая рычащая болтушка, но кого-то вы выигрываете, кого-то теряете.