— Это еще что, черт возьми? — Шон О'Нил был вчетверо больше мальчика и отмахнулся от него, как от мухи. Он упал в грязь рядом с матерью, которая сразу схватила его и прижала к себе. Ее лицо побелело от страха, на глазах выступили слезы. Но ему не требовалась ее защита — он хотел защитить ее. Он вырвался из ее рук. Как только он поднялся на ноги, Шон протянул руку, схватил его за ворот бархатного дублета и оторвал от земли, потом повернулся к своим людям.
И это мой сын? — спросил он, как будто не веря своим глазам. — Дурацкий английский щеголь?
Лэм перестал брыкаться, понимая, что ему ни за что не вырваться из крепкой хватки этого человека, Шона О'Нила, отца, которого он ни разу не видел, — человека, который много лет назад изнасиловал его мать, когда она путешествовала морем. Мэри сама ничего ему не рассказывала, но он много раз слышал об этом, потому что когда он и Мэри были при дворе — сначала с вдовствующей королевой Екатериной Парр, а потом с принцессой Елизаветой, — там часто обсуждалось это событие.
Ирландские воины разразились смехом при виде висящего в руке их предводителя мальчишки в синем дублете и белых рейтузах.
Шон с отвращением так резко отбросил его, что он больно ударился о землю. Преисполненный ненависти, он сразу вскочил на ноги.
Не троньте мою мать!
Шон широко раскрыл глаза и расхохотался.
— Я буду делать все, что захочу, парень, и с этого момента ты будешь делать то, что я прикажу. Ты поедешь со мной.
— Нет! — Мать неуверенно поднялась на ноги и в отчаянии вцепилась в руку Шона. Одна сторона ее лица распухла и покрылась красными пятнами.
Мальчик замер.
— Мальчишка поедет со мной! — взревел Шон. — Черт побери, теперь я вижу, что я опоздал! Ты сделала из мальчишки беспомощное ничтожество! Черт побери, я не позволю, чтобы мой сын вырос вспоенным мочой английским недоноском!
— Господи, не допусти! — Мать рухнула на колени, цепляясь за тунику Шона. — Умоляю, Шон, не надо, умоляю, не отнимай у меня сына! Я этого не вынесу!
Шон отшвырнул ее ногой. Мальчик не успел еще решить — броситься ему к матери или бежать от отца, как Шон схватил его за ухо.
Мы едем в Тайрон, и теперь твоя фамилия О'Нил. Поедешь со мной, парень. Я из тебя сделаю мужчину, настоящего О'Нила, или прикончу тебя, если ничего не выйдет. — Он протащил мальчика за собой, поднял его и бросил на огромную гнедую лошадь.
От боли мальчик почти ничего не соображал, ощущение было такое, будто ухо оторвано, но он ухитрился перекинуть одну ногу через спину лошади. Его переполняли ужас и отвращение, и, слыша душераздирающие рыдания матери, он твердо решил бежать.
— Ты не смеешь меня ослушаться! — завопил Шон, хватая его за худое колено, чтобы он не мог соскочить с лошади. Похожая на окорок ладонь ударила его по щеке. В голове взорвались искры, к горлу подступила тошнота. Когда мальчик немного пришел в себя, Шон сидел сзади него, и они быстрой рысью уносились прочь от дома Стенли.
— Лэм, Лэм, о Господи! — За его спиной слышались вопли матери. Несмотря на мертвую хватку Шона, он ухитрился извернуться в седле. Его мать бежала за ними, путаясь в юбках, спотыкаясь, заливаясь слезами, протягивая к нему руки. Она еще раз выкрикнула его имя, оступилась и рухнула в пыль бесформенной грудой.
Из груди мальчика вырвалось рыдание.
Мой сын не должен плакать. Плачут женщины, мужчины — никогда, — проворчал Шон, сопровождая свои слова еще одной оплеухой.
Лэм проглотил слезы, несмотря на боль в голове и в сердце. Первый урок отца был жестоким, но он сразу его усвоил. И больше никогда не плакал.
Лондон, 1571 год
Сэр Уильям!
Уильям Сесил спал в своей постели под балдахином в своем доме в Лондоне. Лакею пришлось несколько раз позвать его, прежде чем министр зашевелился. Покряхтывая, он уселся на кровати.
— В чем дело, Гораций? Черт побери, ведь уже за полночь!
— Сэр Уильям, в приемной ожидает джентльмен. Он уверяет, что у него неотложное дело и что он должен вас видеть.
Сесил застонал, отбросив тяжелое покрывало. Лакей помог ему надеть подбитый мехом бархатный халат. Следом за держащим свечу лакеем Сесил вышел из спальни. Когда он увидел своего гостя, то удивленно раскрыл глаза, потом сощурился и повернулся к лакею.
Можешь идти, Гораций.
Лакей вышел, прикрыв за собой тяжелую дверь. Сесил повернулся к закутанному в плащ посетителю.
Что случилось?
— В доме Легера на заре происходило что-то странное, — начал незнакомец. — Когда я делал утренний обход, стража только начала просыпаться. Стражник услышал голоса во дворе. Один голос принадлежал Элинор Фитцджеральд. Три всадника поскакали в сторону Лондонского моста — двое мужчин и женщина. Один был необычайно высокий и светловолосый.
— Элинор Фитцджеральд куда-то ездит по утрам? — резко спросил Сесил.
— Нет, другая женщина, гораздо выше, чем Элинор. Элинор вернулась в дом.
Сесил задумался, нахмурив лоб.
Трое гостей в доме Легера. Интересно, что еще придумали Фитцджеральд и его жена? И кто мог осмелиться стать союзником или союзницей Фитцджеральда?
Не дожидаясь ответа, Сесил продолжал рассуждать вслух:
Фитцджеральд еще не смирился с вечным изгнанием из этой проклятой страны, которую он зовет своим домом. И сомневаюсь, что он когда — нибудь смирится. А теперь… новые игроки. — Сесил повернулся к шпиону. — Скажите своим людям, чтобы круглосуточно наблюдали за домом Легера. Если эти визитеры вернутся, я должен узнать, кто они.
Агент кивнул и удалился.
Сесил продолжал мрачно разговаривать сам с собой:
Проклятие! Фитцджеральд снова устраивает заговор против королевы! Но кто же сейчас может решиться заключить соглашение с хромым графом? Кто может быть настолько глуп?
Сесил задумался. Ему до смерти опротивел ирландский вопрос — нескончаемые противостояния и мятежи, которыми занимали полусумасшедшие дикие кельты. Этот вопрос должен быть решен. Королева должна обрести полный контроль над Ирландией, в противном случае враги Англии найдут там себе опору. И разве он не утверждал с самого начала, что только безумец мог требовать высылки Фитджеральда из Ирландии? И он оказался прав, доказательством чему являлся этот ловкий фанатик, вождь мятежников Фитцмо-рис, которого уже поддерживали Испания, Франция и Папа Римский.
Сэр Уильям имел твердое намерение узнать имена новых заговорщиков. Возможно, именно здесь крылось решение, которое могло устроить всех и которое могло устранить все проблемы.
Человек кричал.
Присутствующие при пытке без всякого выражения смотрели на его растянутое на дыбе тело. Когда душераздирающие крики смолкли, один из них, в красном дублете, светлых рейтузах и с явно не церемониальной шпагой, выступил вперед. Комендант замка Тилбери приблизил свое лицо вплотную к лицу мужчины.
— Ну как, матрос, ты уже можешь говорить? Почему ты и твой друг высадились на Тилберской отмели? Кого вы привезли? Кого дожидались? У тебя почти не осталось времени, чтобы ответить на мои вопросы. Еще один поворот колеса, и твои руки будут вырваны из тела.
— О Господи, сжальтесь надо мной! — вырвалось у матроса. — Я все скажу, все!
— Говори.
Мы… мы высадились с «Клинка морей». Глаза коменданта раскрылись от удивления.
— «Клинок морей»? Корабль Лэма О'Нила? Так О'Нил здесь, в Тилбери?
Нет, ваша светлость. Мы дожидались его, чтобы доставить обратно на корабль.
Комендант с плотоядной усмешкой потер руки. Боже, какая удача! Как будет довольна королева, когда ей доставят самого знаменитого морского разбойника!
Он резко повернулся к растянутому на дыбе матросу.
Куда направился О'Нил? И с какой целью?
Не знаю, — простонал матрос.
По лицу коменданта промелькнула тень неудовольствия, и он подал знак палачу. Матрос закричал. И продолжал кричать, не переставая.
Они ехали быстрой рысью. Впереди темной громадой уже высился замок Тилбери. Катарина до того устала, что с трудом сидела в седле и даже думать не могла от усталости. Все ее тело болело от бесконечной скачки. Но вид четко вырисовывавшегося на фоне неба замка придал ей новые силы. Хотя впереди ее ждал ее рок — пиратский корабль, — она была настолько измучена, что желала лишь одного — как можно скорее слезть с лошади. Когда она отдохнет, тогда настанет время подумать о будущем. Пока ей достаточно знать, что Хью жив. Это знание давало ей возможность выбора, давало надежду.