— Я согласен. — Он взял руку королевы, склонился над ней и поцеловал. — И обещаю, что не обману ваше доверие. Как всегда, я служу только вам.
— Сомневаюсь, — сказала она, но ее щеки вспыхнули.
Он заглянул ей в глаза и увидел не всемогущую королеву, но ревнивую, готовую на всю женщину. Он еще мог выиграть. В запасе у него оставался еще один ход, но он не собирался использовать его до самого последнего момента. А тогда он сыграет на ее страхе перед способностью Катарины соблазнить ее любимца, Лечестера. Тогда, когда настанет время забрать выигрыш.
Хоукхерст
Катарина кричала, не переставая.
Джулия поглаживала ее по голове, держала за руку, приговаривая:
— Это пройдет. Держись, Катарина, держись.
Катарина ее почти не слышала. Она знала, что будет больно, но и вообразить не могла такую боль. Долгую, непрекращающуюся, словно кто-то поворачивал лезвие ножа в ее чреве. О Господи, Лэм. Как ей его не хватало.
Постепенно боль сделалась тупой. Катарина тихо плакала, зная, что вскоре боль вернется, более сильная, чем прежде. Она думала, что больше не вынесет.
Она пыталась разродиться с самого утра. Схватки начались после ужина и к полуночи стали довольно сильными. К восходу солнца Катарина уже совсем измучилась. Теперь время близилось к полудню. Спальню заливали солнечные лучи. Сколько еще могла она выдержать?
— Катарина! — возбужденно воскликнула Джулия. — Повитуха уже видит головку ребенка! Старайся, милая, старайся, как только можешь!
Но Катарина уже снова закричала, раздираемая очередным приступом жесточайшей боли.
— Старайтесь, миледи, старайтесь! — выкрикнула Гинни. — Ребенок не может оставаться в таком положении!
Осознав смысл слов повитухи, Катарина похолодела от страха. У нее уже не оставалось сил, чтобы вытолкнуть ребенка. Что если она не сумеет вытолкнуть его? Ведь тогда он умрет?
Она тяжело дышала, зная, что должна собрать все свои силы, силы, которых у нее уже не осталось. Ребенок Лэма должен жить. Она напряглась, цепляясь за руку Джулии.
— Отлично, Катарина, отлично! Я вижу всю его головку! — воскликнула Джулия.
Катарина теряла силы. Рыдая, она упала на подушки. Она уже не могла сделать ни малейшего усилия.
— Лэм! — выкрикнула она. — Господи, как мне нужен Лэм!
Джулия побледнела.
Катарина попыталась вспомнить, в первый ли раз она произнесла его имя вслух. Потом ей стало все равно. С ней сейчас должен бы быть Лэм, не Джулия, он должен держать ее руку и ободрять ее в минуту тяжелейшего испытания. Он, а не Хоук, должен стоять за дверью спальни.
— Поднатужьтесь, миледи, поднатужьтесь. Дайте малышу увидеть свет! — крикнула Гинни, тряся пышной грудью.
Перед Катариной возник образ Лэма, озабоченный и требовательный. Катарина знала, что не может не дать ему ребенка. Это было главным делом всей ее жизни. Задыхаясь, со стоном упираясь локтями в кровать, она снова напряглась. На одно мгновение она увидела его лицо так близко к своему, ощутила на лбу его ладонь, не Джулии. Она сможет это сделать ради него! Сможет и сделает! Повитуха торжествующе вскрикнула, и Катарина поняла, что ей удалось вытолкнуть ребенка.
Боль исчезла, уступив место чувству облегчения. Так же внезапно, как прекратились ее страдания, слабость сменило ощущение прилива сил. Катарина поглядела на возившуюся в ее ногах повитуху.
— Все в порядке? — выдохнула она, стараясь разглядеть, что та делает. Она увидела пучок темных кудряшек и тельце, вымазанное кровью и в остатках последа.
— Просто отлично, — улыбнулась Гинни, перерезая пуповину.
— Это… мальчик или девочка? — выдохнула Катарина, приподнимаясь на локтях, чтобы лучше видеть.
Гинни подняла ребенка и показала Катарине.
— Мальчик, миледи, вы родили отличного сына вашему господину.
Катарина смотрела на своего ребенка, сына Лэма, и слезы ручьями текли по ее лицу. Личико ребенка было круглым, носик приплюснут, ручки и ножки казались поразительно длинными, крошечные пальчики сжались в кулачки, а синие-синие глаза были открыты и смотрели прямо на нее. Более прелестного создания Катарина еще не видела. Ее захлестнула волна всепоглощающей любви, и она протянула руки к младенцу.
— И какой большой, — сказала повитуха. — Сейчас я приведу его в порядок.
— Ох, Катарина! — воскликнула Джулия. Ее глаза наполнились слезами. Она схватила Катарину за руки. — У тебя сын — отличный здоровый сын!
Катарина откинулась на подушки, не сводя взгляда со своего сына. Гинни заворачивала ребенка в чистую простынку и легкое одеяльце. Катарина снова протянула руки.
— Дайте мне моего сына, — негромко сказала она. Ее глаза сияли.
Гинни с улыбкой повернулась к ней, протягивая ребенка.
Джон Хоук встал между ними.
— Нет.
Катарина застыла, повернув голову на резкий звук голоса.
— Мой сын, — неуверенно прошептала она, ничего не понимая. — Я хочу подержать моего ребенка.
Хоук стиснул челюсти.
— Нет, — повторил он. — Гинни, отнеси младенца вниз.
— В чем дело?! — воскликнула Катарина, с трудом приподнимаясь. — Я хочу подержать его на руках. Почему вы не позволяете?
Побледневшая Джулия уставилась на Хоука широко раскрытыми глазами.
Хоук смотрел только на Катарину. Его лицо застыло, словно высеченное из камня.
— Лучше, чтобы вы его не держали в руках. В конце концов, вам же будет проще.
— Что? — вскрикнула Катарина, пытаясь сесть. — Хоук, что это значит? — Она повернулась к повитухе, торопливо шедшей к двери с ребенком на руках. Ее глаза наполнились слезами.
— Катарина, выслушайте меня.
— Нет! — взвизгнула Катарина, отбросив простыни и с трудом спуская ноги с кровати. На нее нахлынула волна головокружения, и ей пришлось схватиться за кровать. Ее охватила паника. — Вы солгали, солгали! Отдайте мне моего сына!
— Я не лгал, но мои планы теперь ничего не значат, — мрачно сказал Хоук. — Королева решила забрать ребенка к себе, не объясняя причин.
Задыхаясь, Катарина безмолвно уставилась на него.
— Она сказала только, что это очень важно, и я согласился, — побагровев, сказал Хоук. — Я человек королевы, Катарина. Я не мог ей отказать.
Катарина зарыдала, охваченная ужасом.
— Она забирает у меня сына? И вы ей позволяете? Вы не можете этого сделать, не можете!
— О нем будут хорошо заботиться, Катарина, — сказал Джон. — Это я вам обещаю.
Катарина закричала, корчась от почти физической боли, гораздо более сильной, чем та, которую она перенесла только что. Когда она наконец выпрямилась, ее лицо было перекошено яростью, страхом и горем, отчего она казалась старой и уродливой.
— Мой сын! — крикнула она. — Отдайте мне его!
— Не могу, — сказал Хоук. Видно было, что он хочет что-то добавить. — Мне очень жаль. — Он повернулся и вышел.
Катарина ахнула и встала, оттолкнувшись от кровати. Джулия подхватила ее, прежде чем она успела рухнуть на пол.
— Пусти меня! — крикнула Катарина. — Пусти, пока они не увезли мое дитя! О Господи! Помоги мне, Господи, прошу тебя!
Заливаясь слезами, Джулия держала Катарину, не давая ей выйти из комнаты.
— Катарина, милая, если Джон на это согласился, ты уже ничего не можешь поделать.
Катарина ее не слышала. С нечеловеческим усилием она вырвалась от Джулии, неуверенно дошла до двери и потянула ручку. Дверь, казалось, весила не меньше сотни фунтов. Задыхаясь, Катарина ухитрилась ее открыть. Спотыкаясь, она вышла в коридор и уцепилась за перила лестницы.
— Гинни, вернись! Гинни! Помоги мне, Гинни! Они украли моего сына!
Но никто не отозвался на ее крики, и Катарина рухнула на пол. Бросившаяся за ней Джулия увидела ее распростертой на полу, царапающей его окровавленными ногтями и воющей, словно дикий зверь.
По холлу разносился ее исполненный муки вой:
— Они не имеют права, не имеют права. Боже, помоги мне! Отдай мне моего сына!
Хоук слепо уставился на пустошь, теперь уже почти сплошь зеленую, усеянную желтыми точками цветов. Небо было таким синим, что все вместе представляло идиллическую картину. Но это была иллюзия. Хоук все еще слышал крики Катарины. Не стоны во время родов, а те, которые были вызваны гораздо более сильной болью, когда он приказал повитухе унести ребенка.
Двор заполняли солдаты с оседланными лошадьми. Для кормилицы и ребенка была запряжена крытая коляска. Елизавета особо оговорила момент безопасности и благополучие ребенка, и приказала Хоуку лично доставить его в Лондон.