Приглядевшись к соседям, я испытал разочарование. Никто из них не подходил для идеального мира. Раньше мне в голову не приходило, как много вокруг некрасивых людей. Пришлось усложнить Игру, что стало началом самого увлекательного воображаемого собрания. Я брал приглянувшиеся мне фигуру, лицо, прическу, «вырезал» их у владельцев и складывал из этих частей нового человека.
Скоро я так преуспел в своих франкенштейновских опытах, что до мельчайших деталей запомнил и внешность «расчлененных» соседей, и красавцев, созданных мной из частей их тел. И этим не ограничился, становясь все придирчивее к своему не вполне естественному отбору. В ход пошли глаза, носы, подбородки, из которых в умственной анатомичке конструировались совершенные человеческие лица, не лишенные, впрочем, индивидуальности, поскольку не бывает ничего одинакового.
… кроме близнецов. В этом периоде Игры я «взял» их и Катю во дворец целиком, не разделяя на составные, потому что в них мне нравилось все.
Даже у жучков одного вида, приколотых булавками к альбомам для черчения во время короткого пристрастия к энтомологии, мы находили микроскопические различия. Близнецы же казались не просто похожими, а идентичными. Второй, младше на пятнадцать минут, был абсолютным дублем первого. Несмотря на склонность к практическому созерцанию, я в начале нашего знакомства отличал их друг от друга лишь по некоторым приметам в одежде. Распустившийся шов на рукаве одного, отсутствие пуговички на воротнике другого временно помогали мне фиксировать разницу. Потом я заметил, что глаза Юры (старшего) чуть ближе к переносице, а у Димы левая сторона рта ниже правой. В характере Юры на капельку больше было гордости, смелости, хвастовства…
Обнаружение разницы в характерах близнецов послужило новой отправной точкой Игры: я начал собирать и группировать подробности поведения своих персонажей. Единственное, что мне не удавалось и никогда бы не удалось, так это их оживление. Они двигались только тогда, когда я вкладывал в них свою волю. Но большего я от них и не требовал, догадываясь, что отнимать у людей души – не моя привилегия.
Постепенно наши детские интересы покрылись флером отроческого реализма. Катя первой посвятила нас в специфику человеческой природы, о которой не принято говорить вслух. Перед Юрой и Димой открылась разгадка их однояйцового зачатия. О многом мы были наслышаны и прежде, но теперь наши знания получили твердую теоретическую основу.
Катя рассказала о своем страхе. Она боялась чертовой дюжины. Число 13 в образе мохнатого монстра с хвостом приходило к ней во сне. Увидев где-нибудь чертову дюжину, Катя тут же лихорадочно начинала искать число крупнее и, если не находила, считала день неудачным. А еще она любила загадывать желания по одинаковым числам. Ложилась спать после 22:22. Желания иногда сбывались, но она не говорила какие.
У близнецов была другая фобия – высоты. Несколько необычная, если фобию вообще можно назвать обычной. Когда они стояли где-нибудь наверху, каждому из них хотелось сбросить вниз какой-нибудь увесистый предмет или человека, стоящего рядом. Мы с Катей относились к их странностям с уважением и долей опаски. Кроме того, у братьев имелась куча мелких причуд, связанных с их двойничеством.
И только я считался лишенным оригинальности. Немало страдая от этого, я чуть не проговорился о своем кошмаре – страхе кражи. Я подозревал, что на свете существуют виртуальные воры. Мне мерещилось, что мерзкие похитители неведомым образом пронюхали об имуществе, нажитом трудом моей памяти, и собираются сделать вылазку в драгоценный дворец. Но я ничего не сказал друзьям – отчасти потому, что не умел объяснить смысл Игры, а больше из боязни, что они будут надо мной смеяться. Я молча признал собственную заурядность.
Подошло время тестостеронового вулкана, извергшего из моей иммунной системы жуткую лаву прыщей. Голос вибрировал, пробуя себя на постановку по всей диагонали мутирующего нотного стана. Детский овал лица модифицировался, как под рукой невидимого скульптора, в угловато вылепленный подбородок. Ну, и главный знак качества мужчины ощутимо подрос и брутально оттопырил впереди мои джинсы. То же самое происходило с близнецами.
Если Катя обращалась ко мне, я отвечал, смущенно отводя взгляд. Все остальное время пялился на нее вовсю. Ее округлые коленки, бедра, талия, линии ее фигуры безукоризненной, классической чистоты, без идиотских поэтических изысков вроде девичьего стана, схваченного шелками и движущегося в туманном окне, сделали бы честь прекраснейшей из «миссок» мира. Нежно обрисованная водолазкой грудь приводила меня в обморочную оторопь. Пряди рыжих волос горячим костерком вились вокруг тонкого лица. На золотом поле веснушек вечерне цвели чуть раскосые глаза глубокого кофейного цвета. Я был готов, если бы Катя вдруг приказала, драться с близнецами до последней капли крови.
Их фигуры тоже напоминали античные скульптуры, но были легче, изящнее, а черты лиц, наоборот, резче и характернее. Нас всюду сопровождали восхищенные взгляды. Я, конечно, не принимал восторгов на свой счет. Внимание привлекала живописная троица, а я был обыкновенный и даже более серый на их фоне, чем всегда. Я привычно отходил на второй план. Но если бы братья знали, чем занимаются их эфирные двойники в моем абстрактном дворце! В обязанность близнецам вменялась охрана алькова, пока я находился там с королевой. Понятно, кто она была.
Со временем ненужность моей персоны в квартете стала слишком очевидной. Ребята мной тяготились и едва терпели мое присутствие. Из-за многолетней привычки, из деликатности… ревности? Не знаю. Я-то от ревности просто умирал. Я стал вспыльчив, высокомерен и не в силах был уйти из-за Кати. Во мне проснулся дух соперничества, к тому же останавливало неистребимое любопытство наблюдателя. Я находил в нашем общении все новые нюансы, необходимые мне для усовершенствования Игры.
Ломая голову над тем, кому из близнецов Катя отдает предпочтение, я ни в смутных намеках, ни в шутливых перебранках не мог угадать ее выбора. Катя словно перестала различать братьев. Она больше не называла их по именам, ограничивалась безликостью местоимений. Близнецы то ли приняли перемены как должное, то ли просто были к ним равнодушны. Иногда мне казалось, что она из воспитательных или каких-то иных соображений относится к ним как к одному человеку. Но и Юра с Димой обращались с ней одинаково ровно. Это сбивало меня с толку, дарило бесплодные надежды и вызывало обидчивые метания.
Я уходил домой и закрывался в ванной комнате, чтобы никого не видеть. Только в частных владениях отмякало и расправлялось мое помятое самолюбие. Преданные слуги сочувствовали мне настолько, насколько я сам себя жалел. Искусные повара готовили мне знаменитый паштет «Сюзерен» из кулинарной книги самого Карлика Носа и яства с неведомыми трюфелями, каперсами, устрицами, крюшонами (я тогда воображал, что это сорт огурцов, выведенных специально для королевских особ, то есть путал крюшон с корнишонами). Оркестр музыкантов-виртуозов и оперные певцы услаждали мой слух отрывками из любимых эстрадных песен: «Прощай, цыганка Сэра, были твои губы сладкими, как вино…», «Мальчик едет в Тамбов, чики-чики-чики-чики-чики-та», и так далее. Сногсшибательные красавицы с глянцевых журнальных обложек осыпали меня сумасшедшими ласками на эротичном диване в форме губ Мэй Уэст. Я прихватил его из папиного альбома с иллюстрациями Сальвадора Дали специально для таких мероприятий. Этот художник, похожий на Дон Кихота, знал толк в вещах, но был безнадежно чокнутый. Люди у него открывались ящичками, конечности росли в неположенных местах, вещи оплывали, ползли и текли, точно сопли.
Некоторое время я и о себе думал как о чокнутом. Потом где-то прочел, что признаки легкой шизофрении отмечены у сорока процентов людей, и успокоился. Я не имел привычки просчитывать в уме цифровые комбинации с уклоном в нумерологию, и желания столкнуть кого-нибудь с балкона у меня не возникало. А дворец… Кто знает, может, нечто подобное есть у каждого, только люди стесняются признаться.
Несмотря на то, что Игра стремительно устаревала, я цеплялся за нее изо всех сил. В иные моменты она была нужна мне, как единственное убежище от шквалов невнятного отчаяния, как одинокий приют, где я мог выпустить пары душевного и физиологического напряжения.
Учеба в выпускном классе (мы жили в соседних домах, но посещали разные школы) надолго отдалила меня от товарищей. Я часто видел Катю издалека и несколько раз сталкивался с ней. Обычно она любезно справлялась о моих делах и, не дослушав ответа, спешила прочь. Близнецы, по слухам, были заняты поступлением в какой-то престижный институт, усиленно занимались спортом и где-то подрабатывали. У меня тоже не было проблем с карманными деньгами. Натренированная Игрой память проявилась техническими способностями. Я стал помогать то одному, то другому соседу с автомобильным ремонтом. Не безвозмездно, разумеется.