– Что случилось? – резко спросил Рауль.
Эмма неодобрительно поджала губы.
– Лес решила, что не будет в этом году праздновать Рождество. Я вышлю по почте все подарки, включая и Тришины. Ваши – лежат наверху.
– Где Лес?
– В гостиной.
Рауль взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и ворвался в полутемную гостиную, но раздражение его разом пропало при виде Лес, свернувшейся в клубочек в кресле. На ней было измятое красное кимоно, в руках – стакан с виски. Вид у нее был такой, словно ее пытали. Рауль тихо прикрыл дверь и подошел к выходу на веранду. Потянув за шнур, поднял занавеси, и в комнату хлынуло солнце. Лес заслонила рукой глаза от яркого света, затем передвинулась, чтобы сесть к нему спиной. Рауль подтащил стул и сел напротив Лес, требуя ее внимания.
– Лес, мы должные кое-что обсудить.
– Не сейчас… – Она отхлебнула виски, пытаясь уйти от разговора.
– Именно сейчас, – настойчиво сказал Рауль. – Так больше продолжаться не может.
– Ну, в чем дело? – вздохнула она.
– Что ты собираешься делать с командой?
– С командой? – нахмурилась она.
– На следующей неделе в клубе начинается турнир. Ты собираешься продолжать спонсирование команды Роба? – Он помнил, как Лес была увлечена работой с командой, как много уделяла времени всем организационным вопросам, и надеялся, что именно работа может стать тем средством, что выведет ее из депрессии. – Ему бы наверняка хотелось, чтобы ты это делала, Лес.
Она долго смотрела на Рауля. И ему показалось, что наконец-то он пробился через окутывавшие Лес равнодушие и пустоту. Затем она покачала головой.
– Нет.
Она не была больше уверена, что спонсировала команду исключительно Робу на пользу. Может быть, до того, как она встретила Рауля, у нее и бродило в голове такое неопределенное намерение, но сам план приобрел четкую форму только впоследствии. Команда была для нее способом оправдать присутствие Рауля, способом удержать его рядом, хотя Лес и притворялась, что занимается ею для Роба. Как много раз Роб служил прикрытием для ее желания быть около Рауля! Встреча с ним в Париже, полет в Аргентину, жизнь в estancia, создание команды – все это она делала, заслоняясь именем Роба, а на самом деле из желания находиться рядом с Раулем. Она отказывалась продолжать этот маскарад. По крайней мере, таков ее долг перед Робом.
– А как быть с игроками? – сказал Рауль. – Ты заключила с ними соглашение.
– Я компенсирую им время, которое они потеряли. Все они хорошие игроки. Уверена, что они найдут себе места в других командах.
Она встала и пошла к столику на колесах, уставленному бутылками.
Рауль потерпел поражение. Он опустил голову и глубоко вздохнул. Хотя Лес этого не сказала, но она имела в виду также и его самого. Правда, он без труда может присоединиться к другой команде, а в здешних местах, между Палм-Бич и Бока-Ратон, проходит множество соревнований, так что он сможет задержаться здесь на зимний сезон. Может быть, весной Лес отойдет от потрясения после смерти Роба и сумеет справиться со своим горем и своей виной.
Лес подошла к стойке бара в гостиной и плеснула в стакан еще виски.
– Мэри, ты уверена, что не хочешь ничего выпить? – Она глянула на сестру, готовая говорить о чем угодно, лишь бы избежать обсуждения того, почему она в этом году не появилась на рождественском обеде у Одры.
– Нет, спасибо.
Рождество – значит, дети. Дети – значит, Роб. Праздник без него был для нее мукой. Лес отхлебнула виски, чтобы приглушить ужасную боль. Прихватив бутылку с собой, она вернулась и села напротив Мэри.
– А где Рауль?
– Играет на турнире в поло-клубе.
– Тебе следовало бы поехать с ним, Лес. Тебе надо больше выходить из дома. Ты не можешь вечно сидеть в заточении. Ты превращается в какую-то отшельницу, и мне это не нравится.
– Мэри, я не могу сидеть на трибуне и не вспоминать все те матчи, в которых играл Роб. – На глаза у Лес навернулись слезы, а в горле встал мучительным комок, мешающий дышать. – Почему я только после его смерти узнала, что он принимал наркотики?
– Родители обычно бывают последними, кто узнает о плохом, Лес. Может, мы просто не хотим этого замечать, потому что не желаем верить, что такое может случиться с нашими детьми… Мы слишком этого боимся.
– Все признаки были налицо, – продолжала Лес, словно не слышала ответа сестры. – Изменения личности, паранойя, скрытность. Теперь я все их вижу.
– Лес, ты должна прекратить винить себя. Это не была твоя вина, – запротестовала Мэри.
– Нет, была, – тускло сказала Лес. – Разве ты не понимаешь, Мэри? Я потерпела поражение во всем. Я не была хорошей женой для Эндрю. И не была хорошей матерью для Роба.
– Это неправда.
– Нет, правда. Эти вспышки гнева у Роба, они были криками о помощи, но я их не слышала. Я не хотела слушать, потому что они вызвали бы слишком много всяческих неудобств. Роб обвинял меня в эгоизме и был прав. Я была счастлива и не желала, чтобы в мое счастье вторгалось что-либо неприятное. Я притворялась, будто верю: если достаточно долго не обращать на что-нибудь внимания, то оно пройдет само собой. Он нуждался во мне, а я не оказалась рядом, – горько проговорила она.
– Перестань терзать себя выдуманной виной. – Мэри наклонилась вперед и схватила Лес за руку, судорожно стиснувшую стакан с виски. – Вернее всего, ты не могла бы ничего поделать, даже если бы знала.
Лес пристально посмотрела на сестру.
– Ты не понимаешь. Все время, что я была с Раулем, для меня ничто не имело никакого значения, если оно не мешало нашим отношениям. Поведение Роба огорчало меня только потому, что я считала: оно может вызвать какие-нибудь сложности между мной и Раулем. Я делала вид, что для меня важно мнение детей, но душой я уже покинула их. Я заботилась только об одном: о том, что нужно мне… и о том, нужна ли я Раулю.
Лес встала, оттолкнула руки Мэри и, удерживая слезы, быстро вышла из комнаты. На лестнице она разразилась рыданиями. Но слезы не помогали, и виски не могло заглушить ужасной боли. Она просто не могла простить себе того, что не уберегла Роба.
Эмма принесла ей поднос с ужином, но Лес отослала его назад. Через несколько минут в комнату вошел Рауль с тем же подносом в руках.
– Тебе надо поесть, Лес.
Он по-прежнему был в спортивной одежде: коричневых сапогах, белых бриджах и голубой трикотажной рубахе.
– Я не голодна. Унеси его.
Не глядя на него, Лес потянулась к бутылке, стоящей на ночном столике возле кровати.
– Больше не надо. – Рауль отнял у нее бутыль и со стуком опустил ее назад. – Ничего, кроме дурного, от виски не будет.
– А без виски дурного еще больше. – Но к бутылке Лес не потянулась. Обхватив пустой стакан ладонями, она пристально глядела в него. – Рауль, я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она напряженно.
Он тяжело вздохнул.
– Оставлю поднос и…
– Нет, я не это имею в виду: хочу, чтобы ты ушел из моего дома. – Лес наконец подняла глаза и увидела ошеломленное, недоверчивое выражение, появившееся на лице Рауля. – Разве ты не видишь, что у нас не получается ничего хорошего?
– Почему? – спокойно спросил он.
– Потому что все это произошло слишком быстро. Когда я встретила тебя, на моем свидетельстве о разводе еще не высохли чернила. Я была испугана и одинока и бросилась к тебе, ни о чем не думая. Это было слишком поспешно. Я сделала ошибку и теперь за нее расплачиваюсь.
– Мне нечего тебе на это сказать.
– Мне надо побыть одной, чтобы я могла подумать. Когда ты рядом, ты оказываешь на меня слишком большое влияние, – сказала Лес и в возбуждении прошлась пальцами, как гребнем, по волосам. – Просто уходи! Уходи и оставь меня в покое. Ты мне больше не нужен. Я не желаю видеть тебя здесь! Что я еще должна сказать, чтобы заставить тебя уйти?
– Ничего.
Рауль, застывший на месте как вкопанный, двинулся к шкафам.
– У меня не уйдет много времени на сборы.
Лес прихватила с собой бутылку с виски и ушла в гостиную. Она изо всех сил пыталась напиться до бесчувствия, но была еще в сознании, когда Рауль вышел за дверь с чемоданом в руке. А Лес еще долго и горько рыдала, оплакивая прошлое и всю боль, которую оно принесло.
Минуло несколько недель, но мучительная боль не утихала. Виски сделалось единственным товарищем и утешителем Лес, встречая ее по утрам, разделяя ее страдания днем и убаюкивая по ночам. Она редко выходила из дома и отказывалась отвечать на все звонки. Чаще всего она не утруждала себя тем, чтобы одеться или причесаться. Просто сидела, думала и вспоминала. И пила.