Элизабет Торнтон - Игра или страсть?

Шпионить за цыганами было ее предложением. Это оказалось на редкость скучным делом, потому что мадам Зельда, предсказательница будущего, всем своим посетителям предсказывала одинаковую судьбу: скоро в их жизни появится смуглый, черноволосый красивый незнакомец.

Феба надеялась, что красивый темноволосый незнакомец, предсказанный гадалкой и ей, – это бродячая собака, которую Марион разрешит оставить дома.

Потом они побродили немножко вокруг, послушали музыку, посмотрели на танцоров и пришли в шатер, чтобы выпить по стакану лимонада. Флора сказала, что будет через минуту, а Феба присела на скамью. Теперь она чувствовала себя отдохнувшей и готовой к новым приключениям.

Она помахала Флоре, увидев ее у входа. На подружке была широкополая соломенная шляпа, защищавшая лицо от солнца, чтобы не прибавилось веснушек. Нельзя сказать, что это помогало, веснушек у Флоры было много, но Феба не понимала, зачем из-за этого беспокоиться. Лично ей нравились веснушки.

Присев рядом, Флора сказала:

– Смотри, что я нашла, Феба. – Она украдкой огляделась, чтобы убедиться, что за ними никто не подсматривает, затем открыла потертую кожаную сумку и достала маленькую деревянную шкатулку.

– Что это? – спросила Феба, потянувшись к шкатулке. Флора прижала ладонями крышку, не давая открыть.

– Вначале ты должна торжественно пообещать, что никому не расскажешь об этой шкатулке и о том, что я тебе покажу.

– Клянусь честью! – горячо поклялась Феба.

Флора убрала руки, и Феба открыла шкатулку. Она обнаружила внутри мужской носовой платок с вышитыми инициалами Р. Ф., квитанцию на мужскую шляпу, изготовленную для лорда Роберта Фицалана, пуговицу и другой хлам, не представляющий большого интереса. На дне шкатулки лежало несколько записок и писем. Судя по виду и запаху, они были старые. Феба развернула одну из записок.

– Ну, о чем там говорится? – приглушенным голосом поинтересовалась Флора.

Феба взглянула на подругу:

– А ты разве не читала?

Когда на белой коже Флоры проступил румянец, Феба поняла причину смущения подруги.

Флора не умеет читать.

– Многие люди не умеют читать, – великодушно заметила Феба. – Особенно девочки. В этом нет ничего постыдного. Я научу тебя, если хочешь.

Флора смотрела на шкатулку.

– Буквы я знаю, но не все слова читаются так, как пишутся.

– Да, – подтвердила Феба. – И я не уверена, что смогу все прочитать. Некоторые слова очень длинные.

Сдвинув брови, она стала медленно читать:

«Дорогая мисс Ганн!

Спасибо за ваше искреннее выражение сочувствия. Остаюсь вашим покорным слугой

Роберт Фицалан».

Феба подняла глаза.

– Флора, это письмо адресовано тете Эдвине. Где ты его взяла?

– Я была уверена, что это любовное послание, – сказала Флора.

– Любовное послание? – поразилась Феба. – Тете Эдвине от лорда Роберта? Не смеши!

В ответ Флора указала на крышку шкатулки, на которой было выведено: «X. Г».

– Ханна, – выдохнула Феба. Она посмотрела на подругу. – Это письмо принадлежит моей семье. Ханна тоже была моей тетей.

Флора быстро собрала все содержимое шкатулки, затем захлопнула крышку и спрятала шкатулку обратно в сумку.

– Я нашла – значит, это мое, – заявила она.

– Но не в том случае, если ты украла это из коттеджа, – последовал быстрый ответ.

Щеки Флоры вспыхнули.

– Я не воровка! Я нашла, вот и все.

– Тогда скажи мне, где ты это нашла.

– Не скажу.

– Письма лорда Роберта принадлежат теперь Марион, – горячо сказала Феба. – Она должна решить, что с ними делать.

– Чтобы ты могла включить их в свою семейную историю? – усмехнулась Флора.

– Почему бы и нет?

Они гневно уставились друг на друга.

– Ты, – возмутилась Феба, – худшая из подруг!

– А ты вообще не подруга!

Выпалив это, Флора схватила сумку и унеслась прочь. Феба кипела от негодования. Она не может рассказать Марион о шкатулке, потому что поклялась хранить секрет. Но почему это нужно держать в тайне? Кроме записок, там нет ничего ценного, да, если подумать, и записка, которую они прочли, ничего собой не представляет.

Никто в здравом уме не станет хранить такой хлам, и она не могла понять, из-за чего Флора так раскипятилась.

Подруга называется!

Ее размышления были прерваны появлением Марион, которая с видом, не предвещавшим ничего хорошего, направилась к ней.

Эмили было весело, как никогда. Она не ожидала встретить так много ровесников в Лонгбери и уже подружилась с несколькими.

Джинни Мэтьюз была по одну сторону от нее, а Питер Мэтьюз, старший брат Джинни – по другую. Их отцом был викарий, и они знали всех в Лонгбери. Только что лорд Эндрю, которого Эмили раньше встречала в церкви, получил ленточку за безупречное выступление, и они ждали, чтобы поздравить его.

Виктор Молверн, сын местного землевладельца, присоединился к их небольшой группке, и пульс Эмили участился. Виктор был красив и казался более искушенным, чем ее новые друзья. Он был настоящий денди и напоминал ей лорда Денисона.

– Ты видел лорда Эндрю? – спросила она Виктора. – Он словно родился в седле, правда?

Губы Виктора слегка скривились.

– Лошади – это единственное, что знает наш бедный малыш Энди, да еще, пожалуй, овцы. Заберите его из Прайори, и что мы будем иметь?

– А что мы будем иметь? – спросила Эмили. Ее пульс снова стал нормальным.

– Да ничего. Меня воротит при мысли, что когда-нибудь мы все будем лебезить перед ним: «Ах, ваша милость, герцог Шелборн!»

– Бог мой, – проговорила Эмили, – что такого Эндрю тебе сделал?

Питер Мэтьюз мягко заметил:

– Эндрю уже герцог Шелборн, Виктор, и мы должны обращаться к нему «ваша милость». А что до того, что Эндрю сделал, так они с Виктором состязались в гонках, и Эндрю выиграл.

Лицо Виктора вспыхнуло.

– Состязание было несправедливым. Он скакал коротким путем, он просто-напросто обманщик. Прошу прошения.

Он неспешно удалился и подошел к двум молодым людям, которые тоже выглядели как записные денди. Он что-то сказал, и все трое громко расхохотались. Они понаблюдали, как Эндрю уходит с выгона, ведя свою лошадь, затем, продолжая смеяться, демонстративно отвернулись.

Джинни вздохнула:

– Виктор, конечно, скотина, но Эндрю сам себе худший враг. Он ни с кем не дружит, редко посещает вечеринки, а когда приходит, никогда ни с кем не танцует. Мы как-то побаиваемся его, все-таки он герцог. Некоторые думают, что он считает себя выше нас.

– Мне кажется, он стесняется, – сказала Эмили. – И может, не умеет танцевать. – Если бы она была такой затюканной своим семейством, как бедняга Эндрю, то тоже чувствовала бы себя в обществе как рыба, выброшенная на берег. – Я знаю, что его отец умер, когда ему было одиннадцать, – продолжала она. – А что случилось с его мамой?

– О, она умерла, когда Эндрю был еще совсем маленьким, – ответила Джинни.

Это многое объясняло. Сердце Эмили затопило сочувствие к юноше. Она взглянула на Джинни и Питера:

– Идемте! Давайте немножко поддержим Эндрю.

Он даже слегка перепугался, когда они втроем налетели на него с поздравлениями, а потом застенчиво улыбнулся. Эмили умела поддерживать разговор, и неловких пауз не возникло. А еще она любого умела расшевелить. К тому времени, когда Эндрю пошел ставить лошадь в конюшню, она уже решила, что ей ужасно нравится этот парень.

Он не заставлял ее сердце трепетать, а пульс учащенно биться. Они были одного возраста, но себя она считала женщиной, а Эндрю – всего лишь мальчиком, хотя и красивым, как все Фицаланы. Чего ему не хватало, так это лоска.

И друзей. Ну, все это можно предоставить ей.

Не все оставались до конца праздника. Как на любой сельской ярмарке, толпа то наплывала, то рассеивалась. Марион больше всего хотелось оказаться дома и вытянуть ноги перед камином, но об этом не могло быть и речи. В качестве одной из гостий герцогини она чувствовала себя обязанной остаться до конца праздника, тем более что ее милость прислала посыльного сообщить, что одна из карет доставит ее с сестрами на поле, где будет разыграна какая-то давно забытая баталия между роялистами и «круглоголовыми». Это была большая честь, поскольку многим гостям предстояло добираться до места пешком.

Феба была подавлена. Она имела неосторожность, ни к кому конкретно не обращаясь, беспечно заметить, что мистер Гамильтон целую неделю не заглядывал к ним в коттедж, и это дало пищу для слухов. Теперь Марион не спускала с нее глаз.