– Щаз! – гавкнул пьяный и нетвердо шагнул к нему. – Щаз мы и тебя приобщим! Приобщим же, да, Витюха?!
Витюха все так же давил парня за шею. Он радостно оскалился и прорычал:
– А то! Давай, Серега, приобщай! Заколебали эти правозащитнички со своей толерантностью! И слово-то, бля, специально для этого придумали!
Тот, что звался Серегой, ломанулся, как бык, в сторону Гоши Самохина, но он ловко уклонился от удара, и мужик пролетел через все тесное и узкое помещение туалета, вдоль закрытых дверей кабинок, и больно приложился лбом в писсуар. Чуть сильнее, и что-нибудь дало бы трещину: или лоб, или фаянсовый горшок.
Серега зло выматюгался, а Витюха от неожиданности отпустил свою жертву. Парень сполз по стене на пол и посмотрел на Гошу. Глаза их встретились, и в них Самохин прочитал ужас.
Он не успел поставить на место Витюху: дверь в туалет открылась, и вошел Таранов. Он мгновенно оценил обстановку, в одно мгновение подлетел к Витюхе, заломил ему руку за спину, отчего тот крякнул и тихонько осел на пол.
– Ты как? – кивнул Таранов Самохину.
– Нормально, – ответил тот. – Парню врача нужно.
– Не нужно, я так, – тихо прошептал то ли узбек, то ли таджик. Гастарбайтер, одним словом.
– Ты кто и откуда? – строго спросил его Таранов. – Что тут делал?
– Я тут работаю, – еще тише сказал парень. – Я тут пол мою, убираю. Я по разрешению, документы есть.
– Ладно, разберемся. – Таранов посмотрел на Серегу-бойца, который лежал раскинув в разные стороны руки. – Чем это ты его?
– Ничем! Просто направил куда надо, вот он чуть и не снес башкой унитаз.
– За что они тебя? – спросил Таранов то ли узбека, то ли таджика.
– За то, что я тут убирал, не понравилось. Сказал, чтоб я валил отсюда, совсем. – Парень, кажется, начал приходить в себя. – А мне валить некуда. У меня в Узбекистане никого не осталось. Совсем никого. Сель был, дом снес, все погибли. Я один остался – был в городе, в школе. Сюда приехал работать, друг брата взял с собой. У меня все документы есть.
Гошка Самохин зло скрипнул зубами, потом поддал пинка под зад Витюхе, который потирал вывернутую Тарановым руку.
– Ненавижу! – кинул зло.
Таранов внимательно посмотрел на него, молча подал руку и сильно сжал Гошкину ладонь в сильном «крабе». Потом достал из кармана пиджака визитницу, отделил верхний картонный прямоугольник, поправил машинально всю стопочку, что лежала в пластиковом кармашке, протянул визитку Гошке. Задержал ее на мгновение, вытащил авторучку, черкнул на обратной стороне.
– Мой мобильный. Будет нужно – звони.
– Я, к сожалению, визитками не обзавелся, – сказал стеснительно Гошка.
– Какие твои годы! Успеешь еще! – улыбнулся парню Таранов, и Гошка не мог не отметить, какая открытая у него улыбка. Он был рад, что судьба свела их.
Впоследствии он несколько раз звонил ему в Питер, но все без дела, а лишь по праздникам. А ему так хотелось столкнуться с Тарановым в работе.
Говорят, если чего-то очень хочется, то это непременно произойдет, потому что мысль материальна и все зависит от силы посыла этой мысли.
Таранов всегда очень приветливо отвечал на звонки своего архангельского коллеги Георгия Самохина. Он слышал, что всякий раз парень хочет сказать ему куда больше, чем просто «Привет!», и ему было смешно оттого, что он стал для Гошки каким-то кумиром.
А еще ему было немного грустно. «Вот и дожил ты, Олег Васильевич, до того, что на тебя коллеги помоложе смотрят как на умудренного опытом дяденьку!» – думал он.
– Олег Васильевич? Доброго дня вам! Это Гоша Самохин! – услышал Таранов в трубке знакомый голос.
– Приветствую! Какими судьбами?
– Дело у меня к вам на несколько миллионов. – Гошка специально увеличил стоимость: на молодежном сленге правильно было говорить «дело на полмиллиона», но ему представлялось, что церковные ценности могут потянуть и на бóльшие деньги.
– Ну, рассказывай про свое миллионное дело. – Таранов устроился поудобнее в кресле.
– В общем, наведались тут к нам питерские гости и потраву в местном деревенском храме произвели. – Самохин говорил быстро и по делу, выкладывал сразу суть. Он знал свою работу и кружева не плел. И это понравилось Таранову сразу.
– Что за потрава? – спросил он.
– Иконы. Самые ценные. Батюшка заявление написал, надо ход ему давать...
Гошка рассказывал подробности, но Таранов слушал его вполуха, потому что в голове у него стремительно раскручивалась картинка: Ларка и ее недавний друг Шурик, присвоивший ее семейную реликвию.
– Гош, что про этих уродов известно? Ну, примерно сколько лет, как выглядят?
– Им по сороковнику – сами бабкам рассказывали. Зовут Гариком и Александром, который сразу отрекомендовался Шуриком...
«Шурик! Ну конечно же Шурик! Как же еще! Ах ты ж мой любимый Шурик!!! Ах ты ж мой хороший Гошка Самохин! На ловца и зверь бежит!» Таранов потер ладошки.
– Гош, скинь-ка мне факс ваш, я до конца дня, крайний срок – завтра утром, пришлю тебе фото одного бойца. Очень кажется мне, что я знаю этого Шурика.
– Добро! – Самохин был рад, что у него так хорошо сложилось с Тарановым. И забрезжила надежда, что удастся найти иконы.
После разговора с Самохиным начальник уголовного розыска вызвал к себе лучшего оперативника отдела Игоря Белоярского.
– ...Короче говоря, все у нас есть на него – имя, фамилия, возраст, адрес. Нужно фото. Может быть, в жилконторе... Стоп! Не надо! Есть фото, я сейчас все достану... По своим каналам. А ты готовься к тому, что если это окажется наш Шурик, то будешь этим делом заниматься.
Таранов быстро отзвонился домой: Лариса уже две недели как не работала в школе, а занималась тем, что лепила кукольные головы, ручки и ножки для одной известной художницы-кукольницы и одновременно сама училась этому ремеслу.
– Олежек! – промурлыкала Лариса. – А я по тебе скучаю...
– Не скучай! – оборвал телячьи нежности Таранов. – Я сейчас подскочу домой, мне нужна фотка твоего Шурика, мать его... Корытникова.
– Ты придумал, как его прижать? – У Ларисы дрогнул голос.
– Лар, потом, ладно? Все срочно. Ищи, я сейчас буду.
Что его искать?! Фотографировались они не так много, но фоток хватало. Вот в зоопарке, вот на Валааме, вот дома.
– На выбор, любую, – предложила Лариса Таранову подборку фотопортретов своего милого. Бывшего.
Таранов скачал на флешку всю папку.
– Выберу на месте, – сказал он, на скорую руку поцеловал женщину и поскакал по лестнице вниз, как пацан, через три ступеньки.
– Эй, Шерлок Холмс, – попыталась остановить его Лара, – а рассказать?!
– Вечером, все вечером!
К вечеру Гоша Самохин уже мчался в деревню с портретом предполагаемого вора.
– Он, Шурик и есть! – опознали деревенские в портрете Корытникова недавнего гостя из Питера. – А второй – Гарик! Гарика карточка тоже есть?
– Найдем и Гарика!
Самохин опросил стариков, нарисовал словесный портрет Шурикова приятеля, наведался к отцу Тимофею.
– Мазурики! Эх, мазурики... – печально сказал батюшка. – Мы ведь, товарищ следователь, к ним как к родным отнеслись. Хотите иконки посмотреть – милости просим. Храм посетить – пожалуйста! А они как нелюди... Ты уж найди иконки-то наши, товарищ следователь. Они ведь ценны не тем, что писаны в восемнадцатом веке, а тем, что храму нашему испокон веков принадлежали, не были осквернены. А как сохраняли их! Да что я снова рассказываю?! Вы все знаете. Помогите найти, всем селом молиться за вас будем.
Прямо оттуда Гоша Самохин позвонил Таранову. Был уже поздний вечер, но Олег Васильевич мгновенно взял трубку, будто дежурил у телефона и ждал этого звонка с нетерпением.
– Товарищ подполковник, – дрожащим от возбуждения голосом обратился Самохин к начальнику угрозыска. – Олег Васильевич, это он! Корытников Александр Иванович. Его опознали все деревенские. – Самохин тараторил, проглатывая слова. – Товарищ полковник, времени еще не так много прошло, он, наверное, еще не сплавил наши иконы. Брать его надо!
– Да подожди ты! Не торопись! «Брать»! А если дома у него никаких икон не окажется?! Нет, не надо гнать. Ты давай все, что нарыл, факсом мне высылай. Да, и номерок машинки, ты говорил, срисовали – его тоже сюда. А мы начинаем работу по этому делу.
Автомобиль, номер которого продиктовал Таранову Гоша Самохин, был зарегистрирован на Галину Антоновну Герасимову – жену Шурика Корытникова, которая, как оказалось, в браке девичью, то есть папину, фамилию менять не стала.