По приезде в Гамбург они решили остановиться в знакомом им обоим отеле «Четыре времени года», зная, что там им дадут хорошие комнаты, где они не будут чувствовать холода и недостатка в еде. Почти на руках Макс вынес Сенту из вагона. Был уже час ночи. По-прежнему было холодно. Когда Макс с трудом привел сонную Сенту в ее номер, он заказал стакан горячего молока. Ему ответили, что молока нет, можно только дать горячее какао на воде.
Остальную часть дороги в Рильт Сента дремала, прислонившись к Максу.
— Вот мы и приехали, — сказал Макс, помогая Сенте выйти из вагона и взяв чемоданы, — пойдемте пешком — это нас согреет.
Проходя по парку, Сента всюду видела надписи: продано, продано…
У входа их ожидала Фернанда.
— Я вышла к вам навстречу, как только услышала гудок прибывшего поезда, — крепко обнимая Сенту, сказала она. — Я живу в моей прежней комнате. Пойдемте туда, там приготовлен кофе. Вы телефонировали, что завтракали в Фленсбурге, и я знала точно час вашего прибытия. Какое тяжелое путешествие вы, вероятно, совершили!
Сента поднялась по знакомой каменной винтовой лестнице. Очаровательный голос Фернанды напомнил ей прежнее время. Комната, в которую они вошли, была все та же и вместе с тем совершенно другая. И Фернанда была все та же, но чувствовалась в ней какая-то резкая перемена. Когда Сента присмотрелась к ней, она поняла, в чем заключается перемена. Фернанда выглядела значительно старше своих лет. У нее был такой же бледный и серый цвет кожи, как и у Макса. Общее выражение их лиц носило следы какой-то отчужденности и омертвелости. Фернанда была очень худой. На ней было одно из тех платьев, которое Сента знала еще раньше. В камине горел огонь. Они пили кофе, шутили, смеялись. В атмосфере домашнего уюта, в знакомой обстановке растворялось ощущение отчужденности, и настроение становилось менее напряженным.
Фернанда спросила ее:
— Скажите, Сента., в Англии тоже все так с ума сходят по старинным вещам, как у нас?
Сента не могла дать ей точного ответа, так как ничего не знала об этом.
Фернанда объяснила, что страсть к старинным вещам уничтожает их ценность и не дает возможности продавать их.
— А ведь мы живем продажей вещей, — добавила она.
Они стали играть в бридж и все время в разговоре старались избегать тех тем, которые могли бы навести их на воспоминания о войне.
— Спойте, — попросила Сента. Фернанда с горечью ответила:
— О нет, ни за что! После той грубой пищи, которую приходится есть последние два года, я не решаюсь петь.
Старый Генрих подал ужин, состоявший из супа, черного хлеба и гороха. Фернанда объяснила, что горох является постоянным блюдом. При этом Сента вспомнила напеваемую Сидом песенку о горохе. В ее ушах звучал голос Клое: «Какова же будет антитеза?»
Прошло два дня. Макс и она все еще не объяснились, не обменялись ни одним поцелуем и ни о чем еще не говорили. Совершенно неожиданно в конце второго вечера Фернанда предложила спеть:
— Я попробую, мне кажется, что смогу, — и заиграла аккомпанемент к «Посвящению». При первых же звуках песни слезы застлали глаза Сенты, мешая ей смотреть на Макса и Фернанду. Эти звуки вызвали воспоминания о бывшей здесь когда-то красивой жизни, милых людях, страстном возлюбленном, о безоблачном счастье, пережитом ею в этих местах. Сента понимала, что все это ушло навеки… Закончив «Посвящение», Фернанда сказала:
— Не так плохо, могло быть хуже, — и продолжала петь, переходя от одного романса к другому, забыв о присутствующих. Когда она обернулась, то увидела страдальческие лица Сенты и Макса, не глядевших друг на друга. Не говоря ни слова, она вышла из комнаты.
Не успела за ней закрыться дверь, как Макс опустился перед Сентой на колени и, взяв ее руки, привлек к себе:
— Мы должны объясниться, пение Фернанды нам помогло. Сента, почему вы так меня боитесь? Я все тот же. Скажите мне, я должен знать это — любите ли вы кого-нибудь. Ведь это было бы так естественно… В течение стольких лет я был оторван от вас… Я ждал от вас каких-либо известий, одного словечка, которое дало бы мне понять, что ваш прежний Макс существует для вас. Вот почему я молчал, не забывая о том, что вы еще так молоды и что жизнь может заставить вас забыть меня, мимолетного спутника ваших беспечных юных дней, промелькнувших как сон и не оставивших, быть может, никаких следов в вашей душе. Но вы написали… Тогда во мне возродилась надежда, страстное желание, тоска души, неизвестная мне и забытая мной в течение всех этих лет… Скажите, есть ли кто-нибудь, кого вы любите там, в Англии, на родине? Есть кто-нибудь?
Впервые за все эти дни Сента почувствовала знакомого ей, милого, близкого Макса. Она сказала:
— Нет, никого нет! — и спрятала свое лицо на груди Макса, прижавшись к нему. Обняв Сенту, он неотрывно глядел на нее глубоким взглядом. Макс чувствовал, как сердце его бьется в унисон с ее сердцем. Склонившись к Сенте, он поцеловал ее. Затем они сели на диван, и Макс заговорил о будущем, гладя ее руки и мягкие пряди душистых волос.
— Мне, наверное, отдадут часть моего имущества. Мы сможем позже жить в Дорнене… Мне обещают хорошую службу в Вене… любимая, я еще не так беден и смогу дать вам все, что нужно.
Испуганная выражением его глаз, Сента попросила:
— Поцелуйте меня. Почему ваш взгляд такой чужой, такой бесконечно печальный. Почему это теперь, когда все так хорошо?
Он целовал ее, вкладывая в свои поцелуи всю страсть желаний. Она старалась отвечать ему тем же, но каждым своим нервом Макс понимал, что она только старается, что ее душа далеко от него…
Наутро Фернанда с газетой в руках встретила Макса и сообщила ему о том, что в Германии готовится всеобщая забастовка, и Сента должна будет немедленно уехать. Прочитав газету, он так дико рассмеялся, что Фернанда со страхом посмотрела на него.
— Подумай. Фернанда, ведь Сента может оказаться отрезанной от своих родных — она не должна оставаться. Мало ли что может случиться с ее родными, мало ли что произойдет в Германии. Сенту нужно сейчас же отправить домой.
Он подошел и постучал в дверь комнаты Септы.
— Сента, я должен с вами спешно поговорить.
Она открыла ему дверь, одетая в утренний халат, продолжая причесываться. Комната была полна очаровательного уюта, который распространяет вокруг себя всякая красивая женщина, совершающая свой туалет. Сердце Макса сжалось от боли. Стоя в дверях, он быстро сказал:
— Вчера вечером нам казалось, что мы уже все решили, и что наша жизнь вновь налажена. Но судьба еще раз зло посмеялась над нами. Мы накануне каких-то великих событий. Железнодорожное сообщение сегодня вечером прекратится по всей Германии. Сента, нельзя закрывать глаза на будущее. Вы должны ехать в Англию, а я должен идти туда, куда меня призывает долг перед родиной. Мне кажется, что война раз и навсегда велела любви уйти из моей жизни. Мы не сможем видеться, и кто его знает, что случится с нами, со мной… Я поступил подло, позволив вам приехать сюда и прося вас вчера быть моей женой. Я не имел права этого делать. Единственное, чем я могу искупить свою вину перед вами, это охранять вашу жизнь до последней минуты вашего пребывания здесь и благополучно доставить вас до границы.
Обуреваемая самыми разнообразными чувствами, мыслями и подозрениями, Сента подошла к Максу и, строго глядя в его лицо, спросила:
— Макс, вы не лжете?
— Нет.
— Тогда помогите мне уехать.
Поезд, в котором должны были ехать Сента и Макс, был настолько переполнен, что ей стало ясно, как необходима была ей помощь Макса. Несмотря на холодную погоду, в вагоне было нестерпимо жарко от большого количества народа. До последней минуты Сента и Макс не имели возможности сказать друг другу наедине двух слов и даже как следует попрощаться. Когда они проезжали Ольден-Цааль, маленький городок был неузнаваем. Люди и авто двигались беспрерывным потоком, вокзал был буквально запружен толпой.
Поезд Сенты стоял на одном пути, рядом стоял поезд, в котором Макс должен был возвратиться в Рильт. Первой должна была уехать Сента. Макс стоял около нее, держа ее за руки. Она беспомощно рыдала. Он прошептал:
— Мой милый маленький гренадер.
Затем заключил ее в свои объятия и поставил на ступеньку вагона, уже приходившего в движение.