– Не знаю… Я так устала от этой игры… Чувствую себя измотанной…

Она опустила голову на сложенные на столе руки и застыла так.

Я поднялся, сел рядом и осторожно погладил по волосам.

– Скажи, почему ты мне все это рассказала? Что я сам значу для тебя? Почему ты пришла ко мне? Зачем?

– Позавчера я была в Ильинске, – глухо проговорила она, потом подняла голову. Судорожно сжала стакан побелевшими пальцами и, не глядя на меня, продолжила: – хотя поклялась себе, что никогда больше там не появлюсь.

– Ты встречалась с матерью?

Ее взгляд опалил такой болью, что у меня дыхание перехватило.

– Прости, я не должен был спрашивать.

– Моя мать умерла. Мне сообщили об этом полгода назад. Я тогда была на корпоративе. Думаю, ты помнишь…

Я сглотнул комок, подступивший к горлу, и глухо проговорил:

– Прими мои соболезнования.

Она не отреагировала на мои слова, думая сейчас явно о другом.

– Я тогда так и не поехала на похороны. Продолжала лелеять нелепую детскую обиду. Поехала только сейчас. Может, позврослела? Не знаю… Как ни странно это звучит, ты заставил меня взглянуть на все по-другому.

– Я?.. Почему?

– В тебе есть внутреннее благородство… Ты знаешь, что похож на моего отца?

Я замер от потрясения, глядя в покрасневшие после бессонной ночи прекрасные изумрудные озера.

– Я это отметила еще в день нашего знакомства… Что ты похож на него. Делала вид, что для меня это ничего не значит. Внешнее сходство ведь не главное, правда… А тогда, на корпоративе, ты доказал, что есть не только оболочка… Ты не воспользовался моей слабостью, просто хотел облегчить мою боль. Я сама захотела втоптать тебя в грязь, доказать, что ты такой же, как все. Что для тебя важно лишь мое тело, ты просто хочешь все это! – Она обвела себя руками. – А потом ты сказал, что любишь меня. Не во время секса, когда слова мало что значат. После… И я видела, что ты не врешь… Меня многие любили, ты это знаешь. Тот же Артур, Демьян, Бонька. Но им всем от меня была нужна не только моя любовь. Это совершенное тело, эта мишура, которая рано или поздно спадет с меня. Если я отказывала им в праве трахать меня, они не могли с этим смириться. Артур преследовал, Демьян избивал и удерживал силой, Бонька просто ушел. Ты не требовал ничего от меня. Просто ждал, наблюдал издалека… Думаешь, я этого не замечала? Все я замечала. И не думай, что для меня это ничего не значит.

Трудно представить, что я ощущал, слыша от нее эти слова. Щемящая нежность, растущая в душе, захлестывала так, что слезы наворачивались на глаза.

– Я хотела испытать тебя, Миша.

Она впервые назвала меня по имени, так неофициально, тепло. Все бы отдал, лишь бы она и дальше звала меня так. Это делало нас даже ближе, чем вся ее ночная исповедь.

– А теперь ответь, почему ты ушел? Моя очередь задавать вопросы.

Клаудия ждала, глядя на меня со странным выражением.

– Я видел тебя с ним… Не знаю, почему меня это так задело, ведь я и раньше видел тебя с другими. Понимал, что… – Мой голос сорвался. – Но это… Я не хотел разочаровываться в тебе. Мне легче было просто уйти, не видеть тебя больше, чем допустить плохие мысли о тебе… И, Клаудия, я не кремень… Я не могу нормально реагировать на то, что ты с другими. Но я не стану удерживать тебя. Понимаю, что мы слишком разные люди. Я даже не знаю, как ты на самом деле относишься ко мне.

– Не знаю… – Она покачала головой. – Нет того, что я чувствовала с Демьяном. Тогда я была просто одержима им. Ты меня даже не слишком привлекаешь как мужчина. Но… Я не знаю, как объяснить. Ты нужен мне. Когда ты рядом, жизнь перестает казаться дерьмом. И мне легче переносить то, что я стала понимать в последнее время. Что все мои планы, все это чертово честолюбие – полная хрень. По ночам я вою в подушку. Хочу чего-то, но сама не могу понять, чего. И эту игру с нашим главным продолжаю из чистого детского упрямства… Позавчера, в Ильинске, когда я была на могиле матери, я встретила там отчима.

– Что он сделал, когда увидел тебя? – Я напряженно вглядывался в ее лицо, боясь услышать, что он ударил ее или причинил другую боль.

– Ничего… Он очень изменился. Облысел, утратил прежнюю красоту. Не знаю, что его больше изменило: тюрьма или годы. Посмотрел на меня так, словно видит впервые. Хотел пройти мимо. Я сама задержала его. Поздоровалась. Он нехотя остановился и сказал, что мать была бы рада узнать, что я все-таки пришла. Пусть даже на ее могилу. Сказал, что она ждала меня все эти годы. До безумия хотела позвонить мне, но боялась, что этим причиню боль. А потом я сделала то, чего не ожидала от себя. Попросила у него прощения. Не знаю, что меня заставило это сделать. Иногда мне трудно разобраться в себе. Он сказал, что уже простил. И добавил, что жизнь сама всегда наказывает тех, кто этого заслуживает. Сказал это без обиды или каких-то намеков. Просто констатировал факт. И от этого еще хреновее. Потом ушел, даже не оглянувшись. А я несколько часов сидела у могилы матери, плакала и понимала, что ничего уже не вернуть. Не попросить прощения, не увидеть ее улыбки, не почувствовать ее поддержки. Я сама всю жизнь отталкивала от себя хороших людей. Убеждала себя, что они глупые и никчемные. Но в глубине души понимала, что это не так. Я сама слишком плохая, чтобы общаться с ними.

– Не говори так. – Я вытер одинокую слезинку, скатившуюся по щеке. – Для меня ты всегда останешься лучшей. То, что ты рассказала, ничего не меняет. Ты просто запуталась. В себе самой, в том, чего хочешь от жизни… Если ты позволишь помочь, я всегда буду рядом. Плевать, в каком качестве. Пусть даже просто другом.

Она потянулась ко мне губами, и я поцеловал ее нежно и трепетно, словно боялся сломать. Оторвавшись от меня, Клаудия поднялась и протянула мне руку.

– Идем.

Я не задавал вопросов. Для меня было неважно, куда она меня поведет. Готов был идти за ней в огонь и воду, если она того пожелает.

Но мы оказались в комнате, где Клаудия увлекла меня на диван. На этот раз мы познавали друг друга медленно и бережно. Не было той безумной страсти, как в нашу первую ночь. Но то, что было сейчас, казалось еще эмоциональнее, еще глубже. С каждым касанием и поцелуем мы становились ближе друг к другу. Словно соединялись не только наши тела, но и то, что недоступно пониманию. И миг блаженства, когда мы слились в одно целое, закрепил это ощущение. Каким-то непостижимым образом я понимал, что она чувствует то же самое, и что сейчас для нее все по-другому. Не банальный секс, не очередная проверка, а нечто большее…

Потом она при мне порвала мое заявление об уходе. Сказала, что так и не отдала его в отдел кадров. Солгала всем, что я заболел и отпросился у нее. Я все еще не мог поверить в то, что она и правда неравнодушна ко мне. Но ее действия говорили сами за себя. Моя прекрасная волшебная богиня, мой ангел и демон в одном обличье, принадлежит мне. Пусть не полностью и сама того не желая, но она открыла для меня свою душу, впустила в свое сердце. Туда, куда мало кого пускала. А может, и никого вовсе.

Дальнейшее мне самому казалось волшебной сказкой. Мы стали встречаться. Притом не крадучись и не тайком. У всех на глазах. Изумленных, завистливых или ненавидящих. Я заметил, как тут же изменилось ко мне отношение коллектива. Если раньше что мужчины, что женщины едва меня замечали, то сейчас сами искали моего общества. Все жаждали подробностей: как мне это удалось? Удалось вскружить голову стерве, фурии, диктаторше. Со мной она не была такой. Чувственная, нежная, восхитительная женщина. Моя женщина!

А полгода спустя я сделал ей предложение и она согласилась. Единственное, что меня смущало – то, что она продолжает жить в квартире, которую снял для нее главный. Я вообще хотел, чтобы она порвала с ним всякие отношения. Клаудия убеждала, что больше не спит с ним. Воспользовалась его опрометчивым обещанием: не неволить ее, если она того не захочет. И судя по тому, каким грозным ходил в последнее время Геннадий Всеволодович, она не лгала. Главный зачастил в наш офис, и я прекрасно его понимал. Никому не хочется терять такую женщину, как Клаудия.

Однажды я услышал их разговор. Понимаю, что подслушивать нехорошо, но это получилось случайно. Клаудия давно уже дала мне запасные ключи от своей квартиры. И когда однажды я туда нагрянул, решив сделать ей сюрприз, она была не одна. Я понял это почти сразу, переступив порог квартиры. Чужие ботинки на полу в прихожей, знакомое черное кашемировое пальто на вешалке. Из гостиной раздавались громкие голоса. Клаудия и Геннадий Всеволодович спорили.