— Стоит ли лететь из Палермо в Палермо, — бормочет Ник, застегивая ремень в кресле.
— Чего? — Кайлу кажется, что он ослышался.
— Ну, я живу в Палермо. И лечу сейчас тоже в Палермо.
— Ники, — произносит Кайл почти жалобно, — пожалей мой бедный мозг и прекрати говорить загадками. Как ты можешь жить в Палермо, если ты живешь в Буэнос-Айресе?
— Невозможно жалеть то, чего не существует, — огрызается Ники. Потом все-таки сменяет гнев на милость. — Палермо — это район Буэнос-Айреса, где мы живем с дядей.
— Забавное совпадение, — усмехается Кайл.
— Нас встретят? — Ник надоело молчать. Она и так упорно игнорировала Кайла всю дорогу до аэропорта.
— Да, наверное. Тома обещал.
— Кто такой Тома?
— Мой младший брат, — морщится Кайл. — Томмазо Падрони.
— У тебя есть младший брат? — удивляется Ники.
— Если бы только брат, — вздыхает Кайл.
— А кто еще? — Николь становится по-настоящему любопытно.
— Еще две старшие сестры, — Кайл загибает пальцы, — Лучиана и Симона. Именами их мужей и детей я тебе пока голову забивать не буду — успеешь еще «насладиться». И вообще, — он еще раз трагически вздыхает, — будет чертова прорва народу.
Ник переваривает полученную информацию. Вопросов куча, и самый главный — что она будет делать на этом семейном сборище с «чертовой прорвой народу». Но задавать этот вопрос как-то боязно. Вместо этого:
— Так вас четверо?
— Угу.
— А ты, значит, третий по счету…
— Ну да. А что? — спрашивает он подозрительно.
— Да так… — ответила Ник таким голосом, что Кайл приготовился к пакости. И не ошибся.
— Жил-был бедный крестьянин, и было у него три сына, — нараспев начала Ники. — Старшие двое были прилежные да проворные, а младший — лентяй и грязнуля, каких мало.
Кайл фыркнул, а Ники продолжила, как ни в чем не бывало, входя в роль:
— Целыми днями он сидел у печки и копался в золе. Или, — задумчиво добавила она, — в моторе. Ногти у него выросли длиннющие, словно когти, волосы он отродясь не расчесывал, и прозвали его поэтому Замухрышка, — торжествующе закончила она.
— Ты пересказываешь мне фильм ужасов, который недавно посмотрела?
— Нет, — смеется она, — это сказка.
— Нифига себе сказочка. Откуда ты вообще знаешь такие… сказки? — изумляется он.
— Я, когда в пансионе жила… в детстве… очень любила читать сказки, — в противовес грусти в глазах она усмехается и бодро повествует дальше: — Все сказки народов мира перечитала, какие были в библиотеке.
— И какой народ породил эту чудную сказку? — интересуется Кайл.
Она улыбается не предвещающей ничего хорошего улыбкой.
— Ты не поверишь, но это… шведская сказка. Почти родная тебе.
— Вот черт!
Она звонко хохочет.
Примерно так она и «развлекала» его всю дорогу.
Как бы Ник ни представляла себе брата Кайла, действительность превзошла все ее ожидания.
Они были и похожи, и не похожи одновременно. Та же фигура, тот же рост. Но гораздо более светлая, чем у Кайла, чуть тронутая загаром кожа. Светлые же, с пепельным оттенком, идеально подстриженные волосы. И теплые медово-карие глаза. А черты лица — почти те же. С ума сойти можно!
— Ники, позволь тебе представить моего несносного младшего брата, — сказал Кайл, выбравшись из крепких объятий еще одного представителя диаспоры сицилийских богов, — Томмазо Падрони.
— Для вас, Ники, — видение совершенной светловолосой макушки, прикосновение твердых губ к ее руке, — просто Тома.
Ник потрясенно смотрит в смеющиеся золотистые глаза. И та же самая ироничная улыбка!
— Да, я знаю, в это трудно поверить, — произносит он мягко, с чуть заметным акцентом, — но я действительно его брат. Несмотря на то, что я божественно хорош, а он, — кивок в сторону Кайла, — жалкий уродец.
Ник поперхнулась ответным приветствием. Кайл фыркнул.
— Он просто невозможно избалован, как видишь. Уродился блондином в стране, где все нормальные мужчины — брюнеты. Вот и считает себя красавцем.
— Вы знаете, Ники, — как ни в чем не бывало, говорит Тома, беря Николь под руку и увлекая ее к выходу, — мне кажется, что зависть — это очень плохое чувство. Особенно для мужчины. Вы не находите?
— Эй, ты! — но Тома его не слушает, и Кайлу приходится, подхватив пару сумок, догонять своего брата, уводящего (вот скотина!) его девушку.
— У тебя машина для пенсионеров, ты в курсе?
— Это комфортабельный седан бизнес-класса стоимостью шестьдесят тысяч евро. Полноприводный, между прочим!
— О, для зануды-банкира ты великолепно разбираешься в машинах. Я потрясен.
— Не обращайте внимания, Николь. Если кто тут и зануда, так это Кайл. Считает, что только он знает о машинах все, — Падрони-младший открыл перед ней переднюю дверь. — Прошу. Впереди удобнее. Заодно я вам проведу небольшую обзорную экскурсию.
— Я сам проведу обзорную экскурсию! — Кайл буквально впихнул Ник на заднее сиденье, сел следом. — А ты постарайся обогнать по дороге хотя бы пару грузовиков. Я тебе подскажу, как это сделать, если что.
Экскурсия вышла со стереоэффектом. Братья перебивали и спорили друг с другом, показывая попадающиеся по дороге достопримечательности. Причем в число достопримечательностей попали как замок XIV века, занесенный в список Всемирного наследия ЮНЕСКО, так и чуть более юная возрастом бензозаправка. Которая была примечательна тем, что в детстве братья Падрони на спор помочились на топливораздаточную колонку на глазах у владельца, и улепетывали, теряя штаны и едва не получив заряд соли в мягкое место. Периодически экскурсия прерывалась нотациями одного из экскурсоводов по поводу скорости передвижения, стиля вождения и умственных способностей другого. Другой не оставался в долгу и тоже высказывался аналогичным образом. Но, несмотря на все эти взаимные подколы, Ники чувствовала — братья искренне любят друг друга. Как же, наверное, это здорово — иметь родного брата! Все эти сожаления она изжила еще в детстве, быстро поняв, что у нее двое родных людей — бабушка и дядя. А теперь и вовсе остался один дядя. Это ее жизнь, и она сложилась так, как сложилась. И все-таки она чувствовала легкий укол зависти к Кайлу, у которого была, судя по всему, большая и дружная семья.
Но дорожные размышления о семье Кайла совершенно не подготовили ее к встрече с членами этой самой семьи в реальности.
Падрони-старший, а точнее — самый старший, был сыновьям чуть выше плеча. Но в ширину, пожалуй, превосходил их обоих, вместе взятых. А еще он мог похвастаться живыми темными глазами, шикарной вьющейся шевелюрой с легкой проседью, и аналогичного качества и эффектности бородой. Пока этот необыкновенный представитель совершенно новой для Ники породы сицилийских мужчин горячо приветствовал старшего сына крепкими объятьями и громкими фразами на итальянском, она пыталась сообразить, кого он ей напоминает. А когда поняла, едва сдержала удивленное восклицание. Просто двойник великого итальянского тенора Лучано Паваротти!
Между тем, «Паваротти», выпустив из объятий одного сына, уже стискивал другого. Тома терпел проявления отеческих чувств со снисходительной улыбкой.
— И это при том, что мы виделись сегодня утром, — сказал он Ники через голову отца.
Эти слова младшего сына заставили главу семейства обратить внимание на гостью.
К поцелую руки она, благодаря Тома, была худо-бедно готова. А вот к тому, что ей буквально на своих плечах и спине придется ощутить крепость объятий Падрони-старшего, она не подготовилась. Только пискнуть успела жалобно. Кайл за спиной у отца виновато развел руками и страдальчески приподнял брови.
Наконец, Джо (она откуда-то вспомнила, что именно так зовут отца Кайла) отпустил ее, схватил ее ладошки в свои огромные ручищи.
— Ай, Николь, la mia bella (ит. моя красавица — прим. автора)! Как же я счастлив наконец-то познакомиться с тобой! — по-английски сеньор Падрони говорил весьма прилично, с этаким рокочущим акцентом. — Сам Господь послал тебя нашему мальчику, чтобы он стал чемпионом! Господь услышал наши молитвы! Вы вдвоем с моим сыном просто непобедимая команда!
Находящийся за спиной отца Кайл упражнялся в жанре пантомимы, цель которой была убедить Ники не воспринимать эти слова слишком серьезно. Стоящий рядом Тома откровенно веселился.