Дарья Волкова - Игра стоит свеч

— Кайл, позволь представить тебе Николь Хант. Она — новый член нашей команды.

— Приятно познакомиться, мисс Хант, — все та же фальшивая улыбка. Но и она заставляет сердце колотиться в каком-то сумасшедшем ритме. А потом — вдруг неожиданно замирать.

— Николь — твой штурман на это сезон.

— Очень ра… — он замирает на середине фразы. Недоверчиво хмурится. Переспрашивает: — Штурман?

— Да.

Николь кажется, что его холодные светлые глаза имеют силу рентгеновских лучей. Несколько томительно-долгих секунд он бесцеремонно разглядывает ее. Затем усмехается.

— Хорошая шутка, Макс. Этот ваш британский юмор.

— Я шотландец, Кайл. И это не шутка.

— Да брось…

— Кайл! Я говорю абсолютно серьезно. Николь — наш новый штурман. Твой… — он выделяет это слово, — штурман.

Сицилия берет верх. Кайл вскакивает с места, роняя стул.

— Макс, ты не можешь! Это невозможно…

— Возможно.

— О’кей, о’кей, я понял, — Кайл начинает метаться по кабинету. Николь смотрит на него со смесью восхищения, ужаса и какого-то уж совсем непонятного предчувствия, от которого скудный завтрак, который она таки смогла проглотить, начинает настойчиво проситься наружу. — Я понял. Ты был прав. А я — нет. Мне нужен толковый штурман. И я обещаю, Макс, — Кайл стремительно подходит к Мак-Коски. Он говорит с такой убежденностью, с такой эмоциональностью, что Ники готова поверить во все, что он скажет. — Я обещаю, буду послушным зайкой. Я многое понял. И сдержу свое слово. Только давай найдем нормального, — один недоуменный взгляд в сторону Ники, — штурмана.

— Кайл, — в голосе Мак-Коски столько металла, что он может обеспечить крупный трубопрокатный завод работой на сутки, — это не обсуждается. Николь — твой штурман. У нее контракт на этот сезон. И если ты меня выслушаешь…

— Да что тут можно слушать?!

— Тебе напомнить, кому принадлежит эта команда? И на кого ты работаешь? — совсем тихо спрашивает сэр Макс.

Кайл, видимо, знает, что означает этот негромкий, лишенный эмоций голос. Швеция временно перехватывает инициативу.

— Хорошо, — совершенно спокойно отвечает он, поднимает стул, садится. Поворачиваясь при этом к Николь боком и глядя только на Мак-Коски. — Я слушаю.

— У Николь контракт. Это раз. Она закончила МИТ, и имеет инженерное образование. В отличие от тебя, — Кайл дергается, но молчит. — Это два. Она с самого переезда «Дакара» в Южную Америку работает правой рукой Лавиня, если ты понимаешь, о чем и о ком я. Методику прокладки трасс, деления на спецучастки, да всю эту кухню изнутри знает как свои пять! Это три. Неужели ты не понимаешь, что это значит. И что это нам дает! Да таких штурманов ни у кого нет. Это шанс! Твой шанс.

— Я впечатлен, — Падрон прикладывает руки к груди. Наконец поворачивается к Николь, но его взгляд и улыбка не сулят ничего хорошего. Отвешивает ей шутовской поклон. — Мисс Хант, ваши достижения достойны восхищения.

Он даже делает несколько негромких хлопков.

— Все? Я исполнил ритуал? Я действительно восхищен деятельностью мисс Хант и тем, что она сделала для «Дакара». Мне кажется, будет несправедливым лишать мэтра Лавиня такого помощника. Я не могу принять эту жертву.

— Закончил упражняться в остроумии? — голосом Мак-Коски можно резать стекло.

— Макс, — Кайл абсолютно, предельно серьезен, — мне нужен штурман. Я буду во всем его слушаться. Обещаю. Согласен на любого, абсолютно любого. Я тебе доверяю. Но только не ее. Любого, кроме мисс Хант.

Сэр Макс встает.

— Это не обсуждается. У тебя не будет другого штурмана. Кроме мисс Хант.

Кайл взлетает со стула разжатой пружиной.

— Так, да?! Хорошо. Пусть будет по-твоему. Но не жди от меня чудес. И не говори, что я тебя не предупреждал!

Он стремительно направляется к двери. Взявшись за ручку, поворачивается и смотрит прямо в глаза Николь. Он парализует ее, этот взгляд. И ей становится по-настоящему страшно.

— Добро пожаловать в ад, детка.

Дверь за ним закрывается. Разумеется, с грохотом. Сицилия опять у руля.

Есть такие ситуации, когда очень хочется, чтобы человек не сдержал данное тебе слово. Тут был как раз именно такой случай. Николь очень хотела думать, что Кайл пошутил. Но нет. Кайл Падрон был человеком слова. И начался ад. Ее личный, персональный ад.

На первом рабочем совещании, где собралась верхушка команды, и Мак-Коски представил всем нового штурмана, ей преложили сказать несколько приветственных слов. И пока она, запинаясь, произносила свой спич, Кайл, практически не понижая голоса, обсуждал со своим гоночным инженером новшества, которыми их осчастливили мотористы на этот сезон.

Попытка обсудить стратегию на первый этап, на которую она решилась исключительно из своего упрямства, привычки видеть в людях хорошее, несмотря ни на что, а так же в память о том восторге, с каким она следила по телевизору за его выступлениями, окончилась полнейшим фиаско. Холодный взгляд, изогнутая бровь и презрительное: «Твое дело — стенограмму прочитать. Если ты даже читать не умеешь — я тебе не помощник!»

Ну и финальное. Ни о какой случайности не могло быть и речи. Он прекрасно знал, что она видит и слышит его разговор с Кертисом Уилсоном, техническим директором команды. И от этого все было в миллион раз обиднее.

— Николь? О, нет, она — не Николь. Это имя для прекрасных женщин — Николь Кидман, Николь Шерзингер, Николь Ричи, Николь Генри…

— И ты с ними со всеми?..

— Нет. Кидман необычайно… пуританского воспитания дама.

— Неужели с остальными?.. Я пошутил, вообще-то…

— Я тоже. Кидман не смогла устоять, — он улыбается так, что не поймешь — правду говорит или нет. — И не о них речь. Просто вот это… — шипит что-то неразборчиво сквозь зубы, — не Николь.

— Ну, она вроде бы не против, когда ее называют Ники или Ник.

— Да мне по хер! Я не собираюсь ее никак называть!

— Кайл! Нельзя так…

— Ты знаешь, она мне недавно улыбнулась… Нет, ты видел эту улыбку? У меня мороз по коже. Хуже чем у акулы. О! Точно! Так и буду ее звать!

— Кайл!.. — предупреждающе восклицает Уилсон.

— Да, Керт, ты прав. На акулу не тянет. Тощая, и этот взгляд побитой собаки… Я придумал! Шарки! Вот, точно, она — Шарки. (Sharky(англ.) — детеныш акулы, акуленок — прим. автора.)

С тех пор он только так ее и называл. Когда вообще изволил обратить на нее внимание.

Было от чего впасть в уныние. Во-первых, сама Швеция. Снежная, холодная. Николь к такому климату не привыкла и постоянно мерзла. Во-вторых, Кайл — в миллион раз более холодный, чем вся Швеция вместе с соседней Норвегией, вместе взятые.

А в Швеции Кайла любили, отчасти благодаря матери-шведке, отчасти благодаря тому, что он был из тех гонщиков, которые особенно любили носиться по льду и снегу. Не боялся холодных температур, которые в особо «удачные» годы достигали минус двадцати пяти по Цельсию, неплохо знал наполовину ему родной шведский. Все это делало его любимцем местной публики и журналистов. Поэтому Кайлу было чем заняться — пресс-конференции, публичные и благотворительные мероприятия, визиты родственников.

А Николь засела за стенограммы. Поскольку Кайл категорически отказывался обсуждать с ней что-либо, в том числе — условности и соответствия, принятые у Кайла с его последним штурманом, Николь могла опираться только на старые стенограммы.

Изучала маршрутные листы, расположение пунктов контроля времени, тасовала и укладывала все это в голове, попутно отмечая, где и что она бы сделала не так. Конфигурация скоростных «допов» вынудила Николь обратиться за помощью и разъяснениями к техническому персоналу и гоночным инженерам.

Впрочем, резко негативное отношение Кайла к новому штурману пока не делало ее автоматически изгоем. К ней присматривались. Отвечали на вопросы, давали советы. Кое-кто из членов команды, с кем Ники общалась особенно плотно, даже пришел к выводу, что Николь Хант в некоторых вопросах осведомлена лучше, чем члены элитной, с чемпионскими замашками, раллийной команды.