— Что-то случилось? Ты напряжена.
— Ты случился. У меня — Грановский. Звучит, как диагноз. — С вызывающим сарказмом непонятно зачем выдала я.
— Так что произошло? — не обратив внимания на мой выпад, снова спросил он, поднимаясь с корточек и подходя к забору.
Я скривила губы и не ответила. Антон хмыкнул, оперевшись о парапет локтями и свесив кисти, задумчиво посмотрел вдаль. Из под рукава его легкой кожаной куртки показались золотые часы. А вчера были другие, на кожаном ремне, и тоже выглядевшие недешевыми. Нехило он поднимается на людских проступках.
Прохладный порыв ветра заставил меня поежиться. Антон все так же смотрел на неторопливо текущие темные волны, когда снял куртку, оставшись в одной темной приталенной рубашке, а в следующий момент накинул кожанку на мои плечи, обтянутые лишь тонкой тканью пиджака. На меня дохнуло вкусным ароматом его парфюма. Я хотела было возразить, но он рук не убрал и придвинул меня спиной к своей груди, как-то хитро блокировав мои плечи своими руками.
— Будешь сопротивляться, еще и поцелую. — Предупредил он, положив подбородок на мою макушку.
— Да не холодно мне! — Чисто из вредности сказала я, понимая, что выглядит это по детски и глупо.
Антон два раза не повторял. Развернул меня к себе лицом, толкнул назад, вынудив прижаться поясницей к забору, и затянув рукава своей куртки на моей груди, сковав тем самым руки, припал к губам. Насмешливо и нежно. Как умел только он. В голове почти снова вспыхнуло безумие, заставляющее меня ему отвечать, когда нас прервали:
— Развратники! — возмущенно возвестил голос пожилой женщины, почти прошедшей мимо и грозно зыркнувшей на нас водянистыми глазками. — Хоть бы постыдились детей! Позорники! А ты, бугай бритый, еще и бандюган наверное! Вон морда какая криминальная! Развелось вас, ни совести ни чести… У-у-у! Бесы проклятые!
— Бабуль, угомонись, я адвокат. — Усмехнулся отстранившийся Антон, скептично глядя на вдохновленную старушку, остановившуюся в шаге от нас и исподлобья смотревшую на него
— По гражданским делам? — мигом сменив гнев на милость, заинтересовалась предприимчивая бабуля, видимо, решив не упускать такое выгодное знакомство.
— Уголовным.
— Тьфу. — Старушка снова презрительно на него посмотрела. — Бандюган ты, а не адвокат. — Ее взгляд упал на меня, и она добавила. — И насильник! Вон деточка какая испуганная!
«Деточка» в моем лице была не испугана, а злорадна. Я охотно ей покивала, утвердив ее в мысли о бесчестности Антона, и изобразила на лице муки истязаемой жертвы. Бабуля, проникшаяся моим спектаклем, снова строго зыркнула на Антона, оценив его рост и ширину плеч, заключила, что сама не справится, и участливо предложила мне вызвать милицию. Я, горестно вздохнув, сказала, что у него есть связи, и это не поможет. Антон, приподняв бровь, поинтересовался, не мешает ли он нам, и может, ему отойти, чтобы мы посовещались. Бабуля согласилась, а я засомневалась, ибо настроена она была решительно. Горестно вздохнув, я призналась, что я стриптизерша, а он мой сутенер. Побледневшая бабуля трижды меня перекрестила и отвернувшись, недовольно пробурчала слов сорок, из которых были цензурными только междометия, торопливо пошла прочь.
Я злорадно загоготала, глядя на чуть усмехнувшийся профиль Антона, смотрящего вслед торопливо семенившей старушке. Он перевел на меня взгляд и покачал головой, приподняв бровь и улыбаясь. Я хотела ему сказать, чтобы отпустил, но раздался звонок моего мобильника, и он сделал это сам.
Я достала телефон и не сдержала тяжелого вздоха. Гелька. Бросив быстрый взгляд на непроницаемого Антона, присевшего на корточки и игравшего с заскучавшим Гармошкой, я передала ему поводок и отошла, ответив на звонок.
Как можно было догадаться, Гелька была не трезва. Я молча слушала ее вдохновленную тираду посвященную избитой, но такой любимой ею теме — какая же я тварь. Теперь еще и бросившая родного брата на произвол судьбы. А он, бедный и несчастный, шатается где-то в холодной ночи, пока я жирую в нашей общей комнате. Нашей. Общей.
Я сдержала гневный порыв, только с силой пнув камешек, слетевший с тротуара на песчаный пляж. Гелька снова разрыдалась, икая и запинаясь произнесла то, что меня заставило напрячься:
— … и… подписала, чтобы ты, мразь, в себя пришла. — Она икнула особенно громко и прервалась, очевидно, выпивая стакан дешевого бухла. — Чтобы над землей не летала больше… он наш брат! Понимаешь?! Ему помогать нужно!
— Что ты подписала? — с нехорошим предчувствием уточнила я, замирая и глядя в одну точку.
— Заявление… на тебя суку… в суд! Что не пускаешь… Вадика как можно не пустить?! Он только из тюрьмы вышел… А ты…Сука, я же тебе сколько помогала!.. А ты-ы-ы-ы! Тварь ты неблагодарная!
— Ты нахера подписала, дура?! — полностью потеряв самообладание, рявкнула я.
— Пошла ты на хуй, проститутка! Он тоже имеет право жить в маминой комнате! Лучше он! Ему и так по жизни досталось!
— Блядь, какая же ты дура, Гелька! Какая дура! — убито простонала я, чувствуя как сердце сковало холодом. — А если он дело выиграет, он же продаст комнату, тупой твой мозг!.. А деньги просрет! Или в этой же комнате стравится… Или порешает кого… — забывшись, я растерянно и негромко добавила, — а мне сейчас идти некуда….
К моему счастью, взвившаяся Гелька этих слов не услышала. И слава богу.
— Вадик наш брат! И он только вышел! А ты кто такая, чтобы гнать его с порога! Он же наш родной брат! Ты, грязная шлюха, даже не предложила ему переночевать!
— Заканчивай. — Холодный голос Антона над ухом резанул по моей ярости остро заточенным лезвием.
Я потерянно обернулась. Антон требовательно протянул руку за моим телефоном. И что-то такое было в его взгляде, что пошатнуло мой горящий от злости мир. Умеет он по особому смотреть, тут не возразишь. Сглотнув я отключила звонок и, несколько помешкавшись, и разозлившись за это на себя, дрожащими пальцами сунула телефон в карман пиджака, а не в его все еще протянутую ладонь. Мрачно посмотрев в непроницаемые глаза Антона, попросила отвезти меня с беспокойно вертящимся у ног Гармошкой домой. Антон, чуть помедлив, и прищурено глядя в мои глаза, кивнул и пошёл к машине, ведя на поводке собаку, постоянно на меня оглядывающуюся.
Запустив пса на заднее сидение, Антон чем-то загромыхал в багажнике. Я, не спросив разрешения, дымила в окно на переднем пассажирском кресле и бездумно смотрела в экран своего телефона, размышляя, что делать. Вадик. Он пойдет до конца. На этот раз точно. От того идиота, бросающегося словами, которого я знала шесть лет назад, ничего не осталось. Я ведь думала об этом. Я же предполагала. Что меня утвердило во мнении, что он отстанет? Дура, прости господи! А если суд подтвердит его право?.. Что мне делать-то тогда, мать вашу?! Я же с ним жить не стану. Восемь квадратов с наркоманом? Свежи еще воспоминания как я, Гелька и бабка делили семьдесят метров дома с ебучими наркоманами периодически порывающимися то зарезать друг друга, то изнасиловать Гельку, то соблазнить меня или трахнуть ебанутую на все согласную бабку. Гелька тогда так не пила, ломая швабры и стулья о спину любого, кто приближался к моей комнате…
Антон, сел на водительское место и протянул мне бутылку дорого вискаря. Я, с трудом оторвав от нее взгляд, вопросительно приподняла бровь, неловко уронив пепел в салон.
— Выпей, тебя трясет. — Негромко пояснил он, задерживая свободной рукой мои скрюченные пальцы пытающиеся стряхнуть с ручки двери оброненный мной пепел. Я же не свинья, ей-богу, я вовсе не хотела испачкать его машину. Я же не свинья. У меня в комнате всегда чисто. А когда Вадик получит право там жить, то все снова превратиться в свалку на которой будут восседать его дружки. Они продадут мебель, мои вещи, а если я не успею уйти, то и меня. Предварительно отымев во все щели. Ведь рядом больше не будет Гельки, нападающей на них яростным медведем. А вдруг я не отобьюсь?..
— Лена! — Антон зло отвинтил крышку и сунул бутылку мне. — Пей!
Крепкий алкоголь обжег горло с пищеводом, и тяжело ухнул в желудок, секунду спустя распространяя томительное тепло в животе. Я закрыла глаза откидывая голову на подголовник. Еще глоток. Пальцы перестало скрючивать. Еще глоток. Спазм отпустил мыщцы ног.
— Хорош. Как воду хлещешь. — Бутылку у меня забрали.
Я все еще несколько неверными пальцами достала пачку сигарет, но и ее у меня отобрали. Я зло посмотрела на Антона, выбросившего мои сигареты в свое окно.