— Рассказывай. — Негромко произнес он, пристально глядя мне в глаза, но при виде моей твердо сжавшейся челюсти, добавил чуть смягчившимся тоном, — Лен, я слышал что ты говорила что-то про суд. Сто процентов моих дел я решал в пользу клиента. Так что рассказывай.
Забрав у него бутылку и сделав еще глоток, я смотрела в бардачок перед собой, взвешивая все и сомневаясь. Это моя комната. И Гелькина. Но не этого ублюдка. Я знала, что он придет, но рассчитывала на более поздний срок. Я знала, что начнет выгонять, но не думала, что через суд. Знала, что отдам, но тогда, когда мне будет куда идти. Тогда было бы. А сейчас некуда. Некуда, блять.
Я достала телефон, и, бросив стыдливый взгляд на обеспокоенного Гармошку, набрала номер Светки, нашего волонтера. Она, извиняющимся тоном сказала, что ближайшая передержка освободится через месяц. Предложила продать моего Гармошку, прекрасно понимая, что я интересуюсь дрожащим голосом о передержке не спроста.
Словно что-то почуяв, холодный нос ткнул меня в локоть, и я, ощущая себя последней тварью, разрыдалась. На нормальную квартиру меня с доберманом не пустят. На первый взнос на ипотеку не хватает, потому что я оплатила учебу, и, дура, купила машину.
Антон выбил у меня телефон из рук и сказав сердобольно заплакавшей со мной в унисон Светке, что я перезвоню отключил его, бросив на приборную панель.
Гармошка обеспокоенно и более настойчиво затыкался носом в мое плечо, стремясь оказать поддержку и тем самым утверждая меня во мнении, что Гелька права и я та еще тварь. Раз подалась секундной слабости его бросить. Конечно, тварь. Кому я продам больного щенка? Кто за ним будет ухаживать? Кому он нужен такой? Без документов и родословной, с неизлечимым заболеванием?
А с ним никто меня не пустит на приличную квартиру. Только в притон, где не нужен паспорт, никто никому не должен и ничем не обязан, а соответственно и права возмущаться ты не будешь иметь в случае чего. Я повернулась к ни в чем неповинной собаке и обняла как могла. Никому мы не нужны. И нам никто не нужен. Пошли все к черту.
— Хуй им. — Сквозь зубы выдавила я, вжимаясь лицом в мягкую шерстку его шеи. — Сами вырулим.
Щенок согласно завилял хвостом и лизнул мою мокрую от слез щеку. Я зло утерла лицо, не заботясь о косметике и посмотрела на задумчивого Антона. Нет, он меня не жалел, что его и спасло, ибо я точно тогда в нем разочаровалась. Мне жалость ничья нахуй не нужна. Себя пусть жалеют. Я снова зло и несколько нервно утерла рукавом лицо, и велела ему отвезти меня к общаге.
— Отвезу, после того, как расскажешь. — Прозвучало излишне твердо, и я уже готова была вскинуться и прорычать, что это не его дело, как он протянул руку и сжал мои пальцы на колене.
Без претензий на чувства или жалость. Просто. Как человек, поддерживающий другого человека попавшего в неприятную ситуацию. Это совсем сбило с меня спесь. Злость со страхом, готовые в любой момент атаковать каждого, кто ко мне сунется, недовольно ворча улеглись в темных уголках души. Я тупо смотрела на его пальцы. И чувствовала тепло его руки. Стыдясь, неохотно призналась себе, что мне это сейчас нужно. Друзей у меня нет. И он не друг. Но хотя бы не враг. Он вообще… чужой. Я исподлобья посмотрела в его ровное лицо. Долгий миг глаза в глаза. И сдалась. Говорила скупо, без деталей, обрисовывая ситуацию в целом. Как мне досталась комната в общаге. Что Вадик вышел, и мол, претендует на мою комнату. Что сейчас я не смогу съехать, что собака, что… плохо все в общем. Антон молча слушал.
— Вы родные? — негромко спросил он, не убирая пальцев правой руки с моего колена, а левой доставая сигареты.
— По матери да. А там хер знает. — Я поморщилась в ответ на его вопросительный взгляд. — Не спрашивай.
— Сколько прошло времени с момента официального признания судом вашей матери как без вести пропавшей? — Антон задумчиво смотрел на меня, подперев рукой с сигаретой голову.
— С полтора года… Нет, чуть больше.
— Тогда сомнительный прогноз. Если бы пять лет, можно было бы отписать, что ты вступила в наследство единолично оплатив коммунальный долг, и комната была бы твоей, потому что все финансовые затраты ты взяла на себя. К тому же брат со сроком. — Прищурившись, Антон перевел взгляд в лобовое стекло, затягиваясь сигаретным дымом. — А так, по закону, вы в равных долях распоряжения имуществом без вести пропавшего. И девяносто девять процентов судья так и заключит.
По телу пробежал холодок. Я прикусила губу, глядя на него. Неужели, без шансов?
— Дождемся повестки. Если с суда на Кировой или Дягтерева придет, проблем не будет, это я гарантирую. У тебя прописка с какого района?
— Южного.
— Значит с Линейной придет. Тут посложнее, но я что-нибудь придумаю… какая у него статья?
— Что? — чувствуя смутное, стертое чувство облегчения, я непонимающе посмотрела на Антона. — Не знаю. Не разбираюсь в этом. За наркоту сел, урод.
— Двести двадцать восьмая, — присвистнул Антон, посмотрев на меня непонятным взглядом. — Давно сидел на дури?
— Сколько помню его. — Не удержавшись, злобно рыкнула. — Лучше бы бухал, тварина… — ужас от воспоминаний прошлого сковал пальцы холодом, я, боясь снова позорно разреветься, уткнулась взглядом в руку Антона, отчего-то успокаивающую и заталкивающую смрад прошлого назад. Но бескровные губы выдали хриплым полушепотом, — он был нормальным пару раз. Всего пару раз. А когда вкидывался… начинался ад. Он бил Гельку за то, что она его друзей, таких же нариков, не пускала в мою комнату… Он вырвал у нее из ушей серьги, когда ему не хватило на дозу. Одна серьга расстегнулась, а вторая… У Гельки теперь половины мочки нет. Пока его не посадили, я была уверена, что однажды нас убьют. Либо он в дурмане. Либо кореша его. Ненавижу этот запах. Травы. Такой сладко-противный… Потом еще хуже воняло в доме… И еще страшнее стало. Вадик вообще был ненормальный. Он, когда вкидывался, делал страшные вещи. С дома прыгал голый, лицо себе в кровь раздирал. Один раз его глюкануло и он на меня с ножом накинулся. Гелька успела оттолкнуть… Потом кто-то из его дружков сдох на заднем дворе. Передознулся. Я не видела, Гелька не пустила. Вызвала ментов, и одновременно с ними пришел и Вадик с полными карманами наркоты. И все. Сел.
Я затихла, чувствуя, как дрожит все внутри. Это только малая часть. Того что видела. Потому что Гелька из дома выгоняла, когда совсем все плохо было.
— Ебучая наркота… Господи… — я сжала гудящие виски пальцами, закрывая глаза и наклоняясь вперед к коленям.
Антон осторожно потянул меня за кисть. Я непонимающе вскинула голову и его губы накрыли мои. С мягкой настойчивостью, тенью силы и защищенности. Я сдержала желание прильнуть к нему, зарыться лицом в его плечо и ощутить его руки на своем теле. Такие сильные… такие…
Отстранилась. Вымученно усмехнулась и попросила отвезти меня и посапывающего Гармошку домой.
Антон, прикусив губу, посмотрел на меня долгим тяжелым взглядом, и завел мотор.
За окном проносился засыпающий город, я, чуть опустив стекло и запуская озорной прохладный ветерок в салон, старалась не думать о произошедшем. Завтра с утра к кинологу, к часу на репетицию и вечером в клуб. Между этим всем еще запихнуть маникюр и депиляцию, чтобы Рубик не вынес мозг. Да и корм кончился у Гармошки. Блять. Точно. Что собакен жрать будет?
Я попросила Антона заехать в круглосуточную ветклинику по дороге. Там по акции продавался хороший корм в мешке по двенадцать килограмм. Улыбчивый сотрудник клиники предложил мне донести пакет до машины, попутно щебеча что-то такое ненужное и флиртующее. Увидев нехорошо улыбнувшегося ему Антона, выходящего навстречу, мужик разом поник, и кинув на меня сожалеющий взгляд, отдал Антону мешок и торопливо вернулся в клинику.
Антон, приподняв бровь, посмотрел ему вслед и загрузил корм в багажник.
До дома доехали молча. Гармошка, обрадованно выбежав из салона, как воспитанный пес, сразу направился в куцие кустики, вершить свои темные делишки. Антон, посмотрев на мои руки и заключив, что двенадцать килограммов я самостоятельно не донесу (да, два года тягания своего тела на шесте, для него не аргумент), и дождавшись Гармошку зашел со мной в подъезд.
У двери в мою комнату пришлось повозиться, ибо гребанный замок снова не проворачивался.
— Дай-ка я. — Опустив пакет на пол, он подошел ко мне, мягко отстранив руки.