— А надо?
По тону Бориса Семён догадался, что тот всё ещё надеется, что ситуация сможет разрешиться сама собой, и слегка усмехнулся.
— Ну и жук же ты навозный, Грушин! — Тополь негромко хохотнул. — Так да или нет?
— Хорошо, пусть будет по-твоему, — с неохотой согласился Борис. Скрывая ухмылку, он опустил глаза и подумал, что новогодний подарок тётушке Але, по большому счёту, обошёлся ему не так уж и дорого.
— Что-то совсем у меня цветочек загнулся. — Надежда взяла ножницы и вскрыла пакет с землёй. — Даже не знаю, чего с ним такое: рос, рос, а потом вдруг стал чахнуть на глазах. Что-то ему не нравится.
— Это он тебе мстит. — Руслан усмехнулся в усы, перелистнул страницу газеты и поднёс к губам чашку с кофе. — Сама говорила, что он какой-то горный и ему каждый день порция льда из холодильника полагается.
— Какой лёд? Это совсем другой цветок, Мичурин ты мой! — Надежда расправила завернувшийся угол газеты. — Это азалия лёд любит, а декабристу он зачем? Смотри-ка, все листья жёлтые стали и мягкие, как тряпки. Странно… Вроде цвести собирался. Может, Сёмка форточку на ночь открыл, а он примёрз?
— Конечно, на улице же минус двадцать. — Руслан бросил взгляд в окно, по карнизу которого барабанили редкие тяжёлые капли. — Да по такой погоде его можно было бы на ночь на балкон выставить.
— И то верно. Скоро мы будем встречать Новый год в трусах и в майке… — Неожиданно её голос изменился. — Это что ещё такое? — Перевернув цветочный горшок набок, она уже приготовилась подцепить землю ножом, как вдруг, отделившись от керамической стенки, цветок вывалился сам. — Боже мой… — Приподняв растение над столом, Надежда изумлённо посмотрела на переплетённые корни бедного декабриста, обрезанные чуть ли не по самое основание. — Где ж тут цвести? — Отложив изувеченное растение в сторону, она перевернула горшок с остатками грунта на газету, и… из него выпал небольшой целлофановый пакет, туго перетянутый резинкой и предусмотрительно присыпанный сверху землёй.
— Вот это да… — Отодвинув чашку с кофе подальше от края, Руслан встал, подошёл к жене и взял из её рук небольшой свёрточек. — И что бы это такое могло быть?
Поражённая до крайней степени, Надежда молча смотрела на то, как муж снимает с целлофана перекрученную в несколько раз резинку, и по её лицу разливалась бледность. В принципе, открывать пакет было ни к чему: даже испачканный в земле, он позволял видеть, что находится внутри.
— Смотри-ка, какой Клондайк! — Справившись с резинкой, Руслан высыпал содержимое тайника прямо на газету с землёй, и перед глазами Надежды предстали золотые женские украшения, больше тянущие на драгоценности. Массивные, увитые тяжёлой золотой вязью, они были не просто дорогими, а очень дорогими, и в этом не оставалось никакого сомнения. — Неплохая заначка на безбедную старость… — Руслан удивлённо присвистнул и провёл пальцами по переливающимся камням. — Интересно, где такое раздают и почему я не в этой очереди?
— Откуда это? — побелевшими губами пробормотала Надежда и, чувствуя, что её перестают держать ноги, схватилась за край стола. — Да что же это такое… — Она вдруг вздрогнула, и её и без того бледное лицо покрылось каким-то серым налётом. Медленно, словно пересиливая себя, она протянула руку и вытащила из общей массы дешёвенькое колечко с феонитом, непонятно каким образом попавшее в одну компанию с вызывающе дорогими украшениями. — А говорят, что упало, то пропало… Не может этого быть… — Её голос упал до шёпота. — Этого просто не может быть… — Опустившись на табуретку, Надежда сжала ладонь, и кольцо впилось в её кожу. — Ну, вот и свиделись, Леонид Семёнович, — негромко выдохнула она.
— Ты знаешь, чьё оно? — удивился Руслан.
— Двадцать лет назад было моим. — Она подняла глаза на мужа, слабо улыбнулась, и вдруг из её глаз покатились горошины крупных слёз. — А яблоко-то от яблоньки и впрямь недалеко падает. Как же мне теперь жить, Русенька? Как мне теперь с этим жить?! — Всхлипнув, она замерла и вдруг вздрогнула, потому что явственно услышала, как её маленький мир раскололся на части.
Всё, чем она жила, о чём мечтала, — всё в одно мгновение рассыпалось в пыль, и ничего исправить или изменить уже нельзя. Её единственная звёздочка, её свет в окошке оказался миражом, к которому она стремилась долгих двадцать лет, не подозревая о том, что стремиться было просто не к чему.
Надрываясь от крика, занемевшее сердце Надежды рвалось на части и, не понимая, чем оно провинилось, молило Бога о помощи, но, видно, у Всемогущего свои игры и боль грешных человечков была ему не интересна. Сосредоточенно пересыпая песок времени с одной тарелочки на другую, он безучастно взирал и на боль, и на радость, одинаково равнодушный и к жизни, и к смерти, и к собственному бессмертию, так кстати придуманному глупыми людьми.
Холодея от восторга, Семён всё выше и выше поднимался по освещённым ступеням шикарного казино, а петля безысходности всё туже затягивалась на шее Надежды, но бесконечно безразличный, добрый и справедливый боженька был по-прежнему нем и глух, предоставляя глупым маленьким человечкам идти своей дорогой и отказывая им в возможности хоть когда-нибудь достучаться до холодных небес.