За последние пять лет Надежда очень сильно раздалась, но это нисколько её не портило, напротив, полнота добавила ей ту изюминку, которой не хватало худенькой сероглазой девочке с огромной копной светло-пшеничных вьющихся кудряшек. С годами волосы стали немного темнее, и, чтобы не терять цвета, Надежда иногда подкрашивала их в парикмахерской, слегка высветляя и подравнивая чёлку у одного и того же мастера. Смуглая, с огромными пушистыми ресницами, с головокружительно пышным бюстом и блестящими глазами, она была по-настоящему красивой и даже милой, но лишь до тех пор, пока на самом дне её глаз не загоралось что-то странное и пугающее, мгновенно воздвигающее между ней и окружающими высокую непреодолимую стену, пытаться разрушить которую было пустым делом.
— Здравствуйте, Надежда Фёдоровна, я очень рада вас видеть, — худенькая пожилая женщина с седыми волосами, казавшаяся на фоне своей посетительницы ребёнком, доброжелательно улыбнулась.
— Признаться честно, я не испытываю никакой радости от этой встречи, — Надежда Фёдоровна отложила дамскую сумочку в сторону, расстегнула верхнюю пуговицу плаща и резким движением сняла с шеи цветастый шёлковый платок.
— Вот как? — стараясь сгладить возникшую неловкость, воспитательница негромко засмеялась и, демонстрируя свои добрые намерения, заставила себя снова улыбнуться. — А мне казалось…
— Меня не интересует, что вам казалось. Если можно, давайте перейдём непосредственно к теме нашего разговора, — оборвала её Тополь. — Из слов Семёна я поняла, что сегодня в группе произошёл неприятный инцидент, в центре которого по непонятной для меня причине невольно оказался мой ребёнок.
— К сожалению, это так. Мне неприятно об этом говорить, но…
— Давайте обойдёмся без китайских церемоний. Если я всё правильно поняла, вы обвинили моего сына в воровстве, причём не имея на то ровным счётом никаких оснований, — отрывисто проговорила Надежда, и её густо-серые глаза сверкнули недобрым огнём. — Поскольку ваше дутое обвинение высосано из пальца, я попрошу вас объясниться, прежде чем решу, какие меры в отношении вас мне следует предпринять.
— Уважаемая Надежда Фёдоровна, при всём моём уважении к вам, в подобном тоне наш разговор продолжаться не может. Или вы успокоитесь и дадите мне возможность…
— А какого тона вы ожидали? — Надежда слегка наклонилась над низенькой партой и впилась глазами в лицо воспитательницы; на какое-то мгновение пожилой женщине показалось, что над ней нависла тень огромной хищной птицы. — Какого тона вы могли ожидать от матери, сына которой назвали вором?! Да как вам такое могло прийти в голову?! — лицо Надежды побледнело от негодования.
— А что бы подумали вы, если бы пропавшее яблоко одного ребёнка выкатилось из ранца другого? — не повышая голоса, спокойно спросила воспитательница.
— Какая глупость! — от возмущения Надежда даже стукнула рукой по маленькой парте. — А вам не пришло в голову, что мой сын мог попросту принести эти фрукты из дома или что кто-то из детей, находившихся в тот момент под вашим присмотром, подложил это проклятое яблоко в рюкзак Семёна нарочно?
— Зачем? — худые пальцы воспитательницы сплелись в корзиночку.
— По доброте душевной! — снова сверкнула глазами Надежда.
— Вы что же, всерьёз считаете, что кто-то из детишек способен на такую подлость? Да им же всего по семь. Помилуйте, они же ещё совсем дети…
— Значит, по-вашему, на подлость из всех детей способен только мой сын?! — скрипнула зубами Тополь. — Вот что я вам скажу, уважаемая воспитательница, таких педагогов, как вы, нужно отстреливать, как паршивых собак.
— Что вы себе позволяете? — губы пожилой женщины беспомощно дрогнули. — Я заслуженный педагог, работаю с детишками больше сорока лет, и ещё никто не смел разговаривать со мной в подобном тоне!
— Значит, я буду первой! — отрезала Тополь. — То, что вы находитесь рядом с детьми сорок лет — не просто недосмотр государства, а огромная ошибка, роковая ошибка, которая ещё выйдет боком, и не единожды.
— Послушайте меня, Надежда Фёдоровна! Я понимаю ваши чувства, но в данном случае вы не правы, это я говорю вам не только как педагог с огромным опытом, но и как человек, вырастивший троих детей и четверых внуков. Ни о какой низости или подлости речи нет, просто один маленький ребёнок совершил глупость, досадную глупость, а мы все должны помочь ему сделать так, чтобы в будущем этого не повторилось, только и всего.
— Мой ребёнок не нуждается в подобной помощи, ясно вам это или нет?! Семён говорит, что не брал никакого яблока, значит, так оно и было. У меня нет оснований не верить его словам.
— У меня тоже нет оснований не верить своим глазам.
Внезапно в кабинете повисла тишина, нарушаемая только громыханием жестяного ведра уборщицы, раздававшимся где-то в дальнем конце школьного этажа, да равномерным треньканьем стрелки допотопных стареньких часов с круглым циферблатом, прикреплённых почти у самого потолка с внешней стороны дверей.
— Вы видели, как мой ребёнок убирал это злосчастное яблоко к себе в портфель? — нарочито медленно проговорила Надежда, и её зрачки сузились в две недобрых узких щели.
— Я видела, как оно выкатилось из его ранца на парту.
— Я ещё раз повторю свой вопрос, — скулы Надежды дёрнулись, и её густо-серые глаза стали совсем тёмными. — Были ли вы свидетелем того, как Семён крал чужую вещь?
— Этого момента я не видела, но…
— Так какое же вы имели право объявить мальчика вором?! — Надежда с грохотом отодвинула стул и поднялась во весь рост.
— Зачем вы пытаетесь всё перевернуть с ног на голову? — ощущая себя не в своей тарелке, воспитательница тоже поднялась на ноги. — Я позвала вас вовсе не для того, чтобы унизить вас или вашего сына, а для того, чтобы сказать, что сегодня произошёл досадный инцидент, понимаете? И только! А вы раздули из мухи слона! Кто из нас в детстве не таскал чужих конфеток и ластиков? Но это вовсе не означает, что все поголовно выросли подлецами и нечестными людьми.
— Может быть, лично вас в детстве и прельщали чужие вещи, но ко мне и моему мальчику эта грязь не имеет ровным счётом никакого отношения! — жёстко отпарировала Тополь. — Мой Сёмушка чист, как передовица «Пионерской правды», как младенец на руках Богоматери, как звёздочка в небе, а вы… — Надежда возмущённо дёрнула ноздрями, — вы страшенное чудовище, которого к детям нельзя подпускать даже на пушечный выстрел!
— Надежда Фёдоровна, давайте не станем оскорблять друг друга, а поговорим с вами, как взрослые люди.
— Мне не о чем с вами больше разговаривать!
— Вы всё не так поняли.
— Всё, что мне было нужно, я поняла, — Надежда Фёдоровна по-мужски рубанула воздух ладонью. — С вами я больше никаких переговоров вести не намерена, только не думайте, что вам всё сойдёт с рук. За свои слова вам придётся отвечать, но не здесь, не в этом кабинете.
— Вы решили меня напугать? — пальцы пожилой женщины задрожали. — Я хотела с вами по-хорошему…
— Это вы называете «по-хорошему»?! Третировать семилетнего ребёнка — это, по-вашему, по-хорошему?! — вскипела Надежда. — Да кто вы есть после этого?
— Хорошо… — на глазах воспитательницы показались слёзы. Я не хотела вам говорить, потому что обещала Семёну, но, видно, ничего не поделаешь. Не далее как два часа назад ваша хвалёная «Пионерская правда» во всём созналась. Что вы скажете после этого?
— Я скажу, что вы либо нахально лжёте, пытаясь себя обелить, либо заставили моего бедного мальчика под давлением оговорить себя! — почти выкрикнула Тополь.
— Ваша материнская любовь делает вас слепой! Когда-нибудь вы будете кусать локти и жалеть о том, что не захотели услышать моих сегодняшних слов, — с отчаянием выговорила воспитательница.
— Этого не будет никогда! — в сердцах отрезала Надежда. — И вообще, по какому праву вы вмешиваетесь в то, что вас не касается?
— Пока я работаю в этой школе, меня напрямую касается судьба каждого ребёнка, который здесь учится, — с достоинством произнесла пожилая женщина.
— Я вам обещаю, что работать тут вам осталось совсем недолго. Через две недели вашей ноги не будет в этом учебном заведении, или я буду не я!
Обдав воспитательницу недобрым холодным взглядом, Надежда, не прощаясь, вышла из класса, а ровно через четырнадцать дней, в пятницу, двадцать пятого октября тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, специальным приказом из роно заслуженный воспитатель со всеми почестями была отправлена на заслуженный отдых.