– Я хочу смотреть вон оттуда.
Айдан указал на лестницу, ведущую к рядам, расположенным полукругом.
– Ой, сударь, но те места дороже, да они и для дворян.
– А мы кто? – Яго недовольно фыркнул. – Голь перекатная?
– Я всегда хожу за одно пенни. – Она рассмеялась. – Актеры нас любят, ведь мы смеемся и плачем там, где надо. Зато святош терпеть не могут.
– Ни слова при мне о святошах, – попросил Айдан. – У меня с ними свои счеты.
Донал Ог что-то буркнул по-ирландски, ей показалось, он был с ней согласен, но прежде, чем она решила уточнить перевод, Яго заторопил их.
– Стойте, – вспомнила она. – У меня нет маски.
– Вот тебе. – Айдан протянул ей полумаску из черного шелка. – Странные обычаи, но англичане вообще странная нация.
Пиппу расстроили его слова. Он словно еще раз подчеркнул, насколько далек от того мира, кроме которого она ничего не знала.
Но тут же забыла об этом.
Поразительно! Она направлялась на дорогие места, да еще в таком сопровождении. Раньше ей казалось большой удачей, если удавалось попасть в театр на стоячие места за одно пенни.
Стоило им подняться на нужный ярус, как на Айдана, Донала Ога и Яго устремились все взоры. Пиппа раскраснелась под шелковистой маской и заважничала, наблюдая, как сгорают от любопытства соседи по ярусу, не скрывая своего восхищения могучими красавцами. Яго, темнокожий, в пестрой одежде, был самым живописным из троицы, но и Донал Ог, и Айдан – оба огромного роста, широкоплечие, возвышающиеся над добропорядочными купцами и джентльменами – также ловили на себе восхищенные взгляды.
– Дьявол! – вскрикнул Яго, подпрыгнув. – Меня кто-то ущипнул.
Пиппа еле подавила смех. Пухлая женщина в вишневом платье подмигивала Яго из-под маски из перьев. Другая женщина, грудь которой не помещалась за корсажем, обратила внимание на Айдана. Полузакрыв глаза, она облизывала губы языком.
– Держитесь подальше от таких, как эта грудастая, – предупредила Пиппа Айдана, схватив его за рукав.
– Почему это? – В глазах Айдана заплясали чертики.
– Это распутница. Попомните мои слова.
– Запомню, – произнес он улыбаясь.
– Наградит вас чем-нибудь, потом не отмоетесь. – Пиппа глубоко вздохнула.
– К таким размалеванным особам меня никогда не тянуло. – Айдан чуть не поперхнулся от смеха. Он осторожно приобнял Пиппу за плечо. – Я больше предпочитаю очарование невинности, – добавил он проникновенным тихим голосом.
Пиппа затрепетала от радости.
– И мастерство циркачки.
Пиппу переполнял восторг. Боже, как она гордилась, что рядом с ней был О'Донахью Map! Подобно сухой губке впитывала маленькая комедиантка повадки знатных дам, училась у них махать веером перед грудью, изящно сгибать палец, показывая на что-то, прикрывать рот, когда смеялась над шутками на сцене.
Показывали пьесу о муже-рогоносце и его ненасытной жене, и Пиппе она понравилась. Хотя в тот день происходившее на сцене занимало ее меньше всего. И попроси ее рассказать, чем угощал их Донал Ог в театре, она бы тоже не вспомнила.
Она помнила только, что быта вместе с Айданом. Слушала, как он смеется. Украдкой любовалась его красивым профилем. Перенимала движения, позы и мимику богатых дам.
Пиппа забыла даже о своей неизменной привычке каждый раз, оказавшись в толпе, внимательно вглядываться в лица, отыскивая в них что-то знакомое, что напомнило бы ей о связи с другим человеческим существом, что могло бы вернуть ей семью.
Нет, сегодня неотвязчивая мысль спокойно уснула где-то внутри ее. Если бы она задала себе этот вопрос, ответ ей пришлось бы искать в своем сердце.
Она не искала себе семьи, пока быта рядом с О'Донахью Маром. Она принадлежала ему – всем сердцем.
Его занимал вопрос, сколько ей лет. Некоторые женщины носят на себе возраст как герб, хотят они того или нет, но та или иная деталь за них говорит, что ей восемнадцать, или двадцать шесть, или тридцать два.
Только не Пиппа, которая прыгала подле него, радуясь и смеясь от удовольствия, что дарил ей спектакль. Ей могло быть не больше шестнадцати, такой юной и нежной она выглядела иногда, и безмятежной, как утро на рассвете. Затем печаль накатывала на нее, наползая на лицо, как туман, или она отпускала едкое замечание, свидетельствовавшее о большом жизненном опыте. И тогда казалось, что она стара, как само время.
Клоуны суетились на сцене, колотя друг друга по голове деревянными колотушками. Пиппа откинулась назад и хохотала, шлепая по коленям и забыв, что сидит среди добропорядочных дам.
– Сколько тебе лет? – не выдержал Айдан.
Продолжая смеяться, она повернулась к нему, задумалась и вздохнула. Против ее пронзительной искренности он оказывался совершенно беззащитен.
– Не знаю.
– Как можно этого не знать?!
Она резко наклонила голову, как будто хотела спрятаться. Смех и аплодисменты заглушали их беседу, поэтому ему пришлось приблизиться ухом к ее губам.
– Мой господин, вы забыли, меня же нашли, – пояснила она. – Кто знает, сколько мне было тогда? Два года? Три? Четыре?
Айдан подозревал, что Пиппа могла быть внебрачным ребенком. Мать, наверное, отказалась от нее, не в силах содержать, а может быть, умерла. Правда, золотая брошка и дорогая одежда, в которой ее нашли, опровергала его гипотезу. Может быть, девочка и принадлежала к благородному сословию, но это никак не повлияло на положение, в котором она оказалась. Одна-одинешенька на этом свете.
Застывшая боль в глубине ее глаз заставляла его вздрогнуть.
– Меня всегда мучил вопрос: меня оставили, чтобы меня нашли, или просто бросили умирать?
Он приобнял ее за плечи:
– Пиппа…
– Меб наткнулась на меня только по слепой случайности. – Пиппа на минуту устремила невидящий взгляд на клоунов на сцене. – Только подумайте. Я всего ничего прожила на этом свете, и кто-то решил, что мне этого вполне достаточно…
– Ты не можешь знать этого наверняка.
Девушка прищурилась, и обаятельная улыбка стерла с ее лица следы черных мыслей.
– Я прожила с Меб двенадцать лет. По году на каждую проданную жемчужину.
– Ты сказала, что она продавала одну жемчужину на Михайлов день. – Айдан отпустил ее плечи и повернулся к сцене, делая вид, что внимательно наблюдает за действом.
– Потом добралась до Лондона. Это еще одиннадцать лет.
– Уже какие-то цифры. Выходит, тебе двадцать пять или двадцать семь лет.
– Старовата для незамужней женщины, – прикусила губу Пиппа.
– Ну на старую деву ты не слишком походишь, насколько я могу судить.
Айдан осторожно убрал прядку со лба Пиппы. Она крепче взяла его под руку и прижалась к нему щекой.
– Как вы добры, сударь. Морт рассказывал, что все ирландцы свирепы, но вы не такой. – Она посмотрела на него сияющими глазами. – Никто и никогда так по-доброму не говорил со мной.
Айдан почувствовал на себе прожигающий взгляд Донала Ога и взглянул поверх головы девушки на своего кузена. Донал Ог выделил какую-то красавицу среди зрительниц и угощал ее вином, приправленным специями.
– Я беспокоюсь за тебя, мой кузен. Я действительно беспокоюсь. – Донал Ог говорил по-гаэльски. – Ну ладно бы ты вознамерился залезть ей под юбку и порезвиться там, как я с этой милашкой.
– И какие секреты вы обсуждаете на своем диком языке? – «Милашка» надула губки.
– О том, что он делает с маслом для лампы, – пришла на помощь Пиппа. – И с винными бут…
– Тсс. – Айдан приложил палец к губам.
– Не обращай внимания на эту королеву сточных канав, – сказал Донал Ог своей подружке. – У нее странный юмор.
Айдана обожгло, когда медленно и осторожно рука Пиппы заскользила по его руке.
– Развлекайся, Донал, и не мешай мне, – сказал он Донату Огу по-ирландски.
Зрители гоготали над проделками героев на сцене.
– Айдан, подумай, что ты творишь. – Донал Ог изо всех сил старался предостеречь друга. – Нравится тебе это или нет, твое предназначение определено давным-давно, и ничего тут поменять нельзя. Тебя выбрали установить мир на нашей родине. А ты превратился в няньку этой английской бродяжки!
– Думаешь, я забыт! – возмутился Айдан. Пиппа погладила его по руке и крепко сжала его запястье, словно пыталась снизить накал беседы.
Когда-то он решил, что нашел ответ на все свои вопросы в Фелисити Броуни – английской розе. Она быта одним из условий мира и величайшей его ошибкой.
– Тебе не пристало влюбляться в такую… – Кивком Донал Ог указал на Пиппу.