Сейчас, когда я пытаюсь оживить эту сцену на скамейке у океана, у меня возникают короткие провалы памяти. В моих воспоминаниях все перепуталось, сохранились лишь отдельные слова, вырванные из разговора Они как вспышки, как просвистевшие пули, как брошенные в море камни. Слова произнесенные… Слова услышанные…
Давай расстанемся здесь… Это было прекрасно… Ничего не получится… Ты живешь на другой стороне океана… Так будет лучше… Останется навсегда… Пусть и будет больно, но это правильно… Мы должны быть счастливы… Попрощаемся здесь… Нам не надо звонить… Нам не надо общаться…
Мы обнялись. Крепко-крепко. Расплакались. Я оплакивал все, что терял.
Мне было скверно, я не мот оторваться от Микелы. Мне было плохо, очень плохо.
Часто наилучший выход из сложившейся ситуации не приносит счастья…
Я изредка поворачивал голову, чтобы поцеловать ее. Я целовал ее залитое слезами лицо и прижимался к нему щеками, мокрыми от слез.
— Ты проводишь меня до гостиницы?
— Идем.
Мы шли молча, держась за руки. Впервые в жизни я ощущал в своем сердце боль другого человека. Мне было больно и за себя, и за нее. Ее горе приносило горе и мне. Мне хотелось вырвать это страдание из ее сердца, освободить ее от него. Ради нее я был готов на все, как в детстве был готов разорваться на куски ради своей матери.
В то мгновение я осознал, что действительно влюблен в нее, но так, как это понимают англичане: inlove. Наверное, мы не столько любили друг друга, сколько любили то, что нас объединяло. Как два джазовых музыканта, которых объединяет не любовь одного к другому, а общая любовь к музыке. К тому, что они творят. Пока мы шли, мне вспомнилось знаменитое выражение: «Любить не значит только смотреть друг на друга. Это значит смотреть в одном направлении».
Недалеко от гостиницы Микела неожиданно сказала:
— Я больше не могу. Извини. Я не смогу, я должна уйти. — И остановила такси, подняв руку.
— Подожди, Микела, не уходи так… Подожди, прошу тебя, ну, хоть чуть-чуть…
— Я не могу, извини… Отпусти меня… мне плохо.
Такси стояло у бровки тротуара. Я пытался удержать ее. Мы поцеловались, крепко прижавшись губами. Мое сердце готово было разорваться от этого поцелуя. Когда мы оторвались друг от друга, она пристально посмотрела мне в глаза, нежно провела рукой по моему лицу и села в машину.
Желтое такси увозило от меня Микелу, увозило навсегда. Машина набирала ход, и некоторое время я видел через стекло голову своей любимой. Потом Микела наклонилась вперед, и больше я ее не видел. Я все еще продолжал плакать. В гостиницу я вернулся с распухшими, красными глазами. Что же со мной произошло за последнюю неделю? Я ли был тем мужчиной, который плакал как ребенок на улицах Манхэттена?
Быстро побросав вещи в чемодан, я заплатил за проживание и заказал такси. На улице я лишний раз убедился, что в мире не бывает чудес. Мой старый знакомый Альфред обращался к кому-то: «Сегодня я не рассказываю анекдотов, сегодня я говорю одну только правду. Ты, парень, взлетел на недосягаемую высоту… поверь мне». А я-то, дурак, купился на стандартную фразу, заготовленную для влюбленных парочек… Каким же я оказался болваном!
Когда вызванное мною такси тронулось, пошел дождь. Шел дождь, а за окном светило солнце. Тогда я понял, что безнадежно хмуро было только у меня на душе.
Я прошел регистрацию, поднялся в самолет и занял свое место. Мужчина, сидевший рядом со мной, принял таблетку, сказав, что она помогает спать в течение всего полета. Я попросил такую же. Но заснул я не сразу, накопившиеся во мне переживания невольно воскресили в памяти воспоминания о моем юношеском увлечении на море. В возрасте тридцати пяти лет я вновь пережил с Микелой нечто похожее. Я не думал, что такое может повториться. В нашем возрасте все становится намного сложнее. Иногда ты ужинаешь с девушкой, и у тебя создается впечатление, что тебе не лишним будет пройти тест, устраиваешь ты ее или нет. С Микелой все было по-другому. Мы с ней были как два подростка. Нам было хорошо, а только это в конце концов и имеет значение. Игра, придуманная Микелой, открыла во мне лучшие мои стороны. Я научился намного полнее выражать свои чувства. И если сейчас у меня было тяжело на сердце, значит, я сделал гигантский шаг вперед. Встреча с Микелой не прошла бесследно…
Засыпая, я думал о Лауре. Впервые я познал женщину в четырнадцать лет, и случилось это на море, во время каникул. С Лаурой я был знаком уже три года, но встречались мы только летом, так как жили в разных городах. Она мне казалась экзотичной, манящей иностранкой. В том возрасте другой город кажется другим миром… За год до случившегося мы объявили себя женихом и невестой, но близости между нами еще не было. «Я не чувствую, что готова к этому», — сказала она мне. Мы часами целовались, но не трахались. И еще мы по-детски ощупывали друг друга. В основном тискал ее я, она осмеливалась прикасаться ко мне намного реже. Когда мы не могли встречаться в моем или ее доме, мы уходили в сосновую рощу. В то время секс пах сосновой смолой. Да и сейчас, стоит мне почувствовать запах сосны, я вспоминаю Лауру…
Я думал о ней весь учебный год. Своим школьным товарищам я сказал, что у меня есть невеста, и это притом, что в течение зимы мы ничего не знали друг о друге. Мы даже по телефону не разговаривали. Это было вполне нормально — снова встретиться на следующее лето и возобновить отношения с той точки, на которой остановились. Первые дни, когда мы немного смущались после разлуки, не в счет.
Потом я стал мужчиной. Назло тем, кто не верил, что у меня есть невеста на море. Была вторая половина дня, все мои приятели торчали на пляже, а я шел к ней. Я помню, как волновался по дороге. Потому что уже догадывался, что рано или поздно, но это должно было случиться, и когда она сказала: «Приходи ко мне после обеда, моих не будет дома», — догадки только укрепились. Я до сих пор хорошо помню дорогу к ее дому. От пляжа надо было идти по песчаной тропинке, заросшей низким кустарником. Некоторые кусты здорово кололись. Было жарко, солнце жгло во всю силу, и было очень тихо. Я оглянулся, чтобы посмотреть на море. Море было спокойное. Зонтики на пляже были раскрыты, но не все — часть отдыхающих дремали дома после обеда.
Когда я пришел к ней, она полулежала на веранде в кресле-качалке. Я сел к ней в кресло. Мы молчали, нам не хватало духу заговорить, мы были настолько еще дети, что не могли оценить окружавшую нас тишину. Я думал только о том, как бы мне приступить к главному. Мы прижимались, ласкались, а потом, под предлогом, что на веранде слишком жарко, ушли в комнату.
Жалюзи были приспущены. Помню, что стояла мертвая тишина, которую нарушал только стрекот цикад… Запах моря, комната, в которую пробивается слабый свет, влажное, горячее тело, простыни, прилипающие к потной спине… Ее кожа, ее испуганный взгляд, когда я пытаюсь войти в нее… Поцелуи… Обещания вечной любви… Я искренне думал, что никогда не расстанусь с Лаурой, что она навеки будет моей единственной женщиной. Я не мог представить, как можно желать другую девочку. В тот период я был моногамным во всех смыслах этого слова. Только позже я стал моногамным в проявлении чувств, но не в сексуальных отношениях. В том смысле, что в сексуальном отношении. Я не однолюб, зато однолюб в чувствах. Я могу спать с несколькими женщинами, но любить могу только одну.
С Лаурой я не мог думать о других. Кто знает, что потом случилось со мной, что заставило меня перемениться…
В тот день, проведенный с Лаурой, меня потрясла красота жизни, ее всевластие над нами. Я разрывался от счастья. Когда лето подошло к концу, я думал, что умру без нее. В последний наш день мы плакали, обещая, что каждый день будем писать друг другу. В то время не было мобильных телефонов. Не было и электронной почты. Но мы не написали ни строчки. После летних каникул жизнь оказалась совсем иной штукой. Она отвлекла от любви. Я только немного боялся, что Лаура найдет себе за год другого парня. Так оно и произошло: она стала встречаться с мальчиком, который приезжал на каникулы туда же, где отдыхали и мы, но только, на мое несчастье, жил в ее городе. Он тоже за ней увивался, но ему она предпочитала меня. Потом все изменилось…
Не помню, чтобы я так сильно страдал из-за женщины. Когда мы снова встретились, она скрыла от меня, что у нее появился другой парень. Говорила только, что не хочет больше встречаться, что между нами все кончено, что она меня разлюбила. Подозревая, что она спуталась с тем типом, я впервые выдал свое: «Я все знаю».