Сдвинув шляпу на затылок, Калеб вышел из комнаты, пересек просторный холл и подошел к маминой спальне. Сделал глубокий вдох, как ныряльщик на большую глубину, отворил дверь и вошел внутрь. Мамы не было в живых уже много месяцев, в последний раз он видел ее двенадцать лет назад, но ему казалось, что в комнате до сих пор витает слабый аромат дикорастущих трав, всегда исходивший от ее прекрасных волос и даже от одежды.

Он медленно прошелся по спальне, осторожно проводя рукой по покрывалу на кровати, лаская ручку кресла-качалки, в котором она так любила проводить время, дотрагиваясь до щетки для волос, которую он сам подарил ей за год до своего бегства из Шайенна. Прикрыл глаза, вспомнив, как обрадовалась она подарку.

Когда Дункана не бывало дома, они вдвоем проводили тут великолепные вечера в тиши и уюте; мальчик усаживался в кресло-качалку напротив камина и часами слушал ее рассказы о детстве, о Ловком Койоте, о призраке с двумя лицами, о Метком Стрелке. Мать говорила на лакотском наречии, мягкие, чуть гортанные звуки заставляли испытывать тоску по его народу, по свободной жизни, которой оба лишились.

Сколько раз он умолял мать оставить Дункана, но она только отмахивалась. Дункан ее муж, говорила она, и она его любит.

Тихо выругавшись, Калеб вышел из спальни. На лестничной площадке остановился, поглядел на витиеватые резные украшения на перилах дубовой лестницы. На третьем этаже располагалась огромная бальная комната с альковом для оркестра, с солидной позолоченной цепи свисала внушительных размеров люстра.

Немало времени он провел в этом зале, зажатый в тесный строгий костюм, белую рубашку с жестким воротничком и черным галстуком, и наблюдал за вальсирующими парами. Самые состоятельные люди города кружились по этому до блеска отполированному полу. Джозеф Мол Кэри, ставший в 1871 году заместителем прокурора Территории; М.Е.Пост, приехавший в Шайенн в 1867 году, будучи преуспевающим банкиром, который впоследствии приобрел сперва ранчо, а затем и прозвище Овечий король; его жена, прибывшая в город в расхлябанной крытой повозке, а теперь разъезжающая в новомодном экипаже с ливрейным лакеем на запятках. Такие влиятельные, такие богатые люди, усмехнулся Калеб. Чего, например, стоит Натан Бэйкер, издатель «Шайеннского листка», или Александр Сван, прославившийся по всей стране в качестве «Западного короля скота».

Нахмурившись, Калеб спустился по лестнице на первый этаж. Интересно, сколько этих богачей-нуворишей осталось в Шайенне? Он снял шляпу, бросил ее на стол, уселся на широкий диван и провел рукой по густым волосам. Что он делает? Воскрешает умерших? Бередит воспоминания? При мысли о матери волна вины накатила с новой силой. В этом доме она умерла. В той самой кровати, до которой он только что дотрагивался. Одна. Его с ней не было.

В дверь постучали. Калеб недовольно сдвинул брови. Кого еще там несет?

«Притворюсь, что дома никого нет», – решил он и снова откинулся на диванные подушки, но стук раздался снова, уже громче и настойчивей.

Бормоча проклятия, он подошел к двери и распахнул ее. На пороге стояла молодая девушка.

– Что вам надо? – не очень вежливо поинтересовался Калеб.

Келли растерянно моргала. Вблизи Калеб Страйкер казался еще выше, стройнее, шире в плечах и… уверенней в себе, чем она представляла его себе накануне. Серая шерстяная майка облегала мощный торс, мускулистые ноги туго обтягивали штаны из оленьей кожи. Так туго, будто их не было совсем.

– Ну, что вы молчите?

– Я Келли Макгир.

Взгляд Калеба оценивающе прошелся по ее фигурке. Молодая. Тоненькая. Копна непослушных рыже-золотистых волос обрамляет прелестное продолговатое лицо. Ну и что?

– Ваше имя должно для меня что-то значить? Ясные глаза, чистые, как прозрачный горный источник, смотрели в его лицо.

– А разве нет?

– Нет, – покачал он головой.

– Мою мать звали Лейла Макгир.

– Счастлив это слышать. Что из того?

Келли невольно отпрянула, пораженная его огромным ростом, внушительностью фигуры, присутствием кольта, прекрасно сочетающегося со всем его обликом, и явным неодобрением в серых глазах.

– Я… Это моя мать… Я думала…

– Давай же выкладывай, что у тебя на уме. Ты чего-то от меня хочешь?

– Да, деньги, – не задумываясь о приличиях, выпалила девушка.

– Деньги? – На его губах заиграла насмешливая улыбка. – Вот уж не думал, что шайеннские проститутки начали ходить по домам.

Лицо Келли мгновенно побледнело. Он принял ее за проститутку! Она привстала на цыпочки, размахнулась и ударила его по щеке. Звук пощечины эхом пронесся по просторному холлу, разрывая тишину.

Калеб удивленно ругнулся и дотронулся ладонью до покрасневшей щеки. Было совсем не больно, эта крошка не могла нанести большой вред. Но все же…

Девушка смотрела прямо в его лицо, глаза, расширившиеся от безумного страха, уставились на розовую полоску на его смуглой коже. В ужасе от того, что она сделала, Келли развернулась на каблуках и опрометью ринулась вниз по ступеням, проклиная себя, что пришла в этот дом, к этому проклятому дьяволу, чей насмешливый взгляд долго теперь не сможет забыть.

Калеб проводил глазами убегающую девушку, прижимая руку к поврежденной щеке. Недоуменно потряс головой, спустился по лестнице, отвязал коня и отвел его на конюшню, расположенную прямо за домом.

Отец обожал лошадей и не желал держать их в платной городской конюшне. Калеб сухо усмехнулся, привязал вожжи к специальному выступу. Да, прекрасный дом, подумал он, оборудован всем необходимым. Молодец старик, все продумал, обо всем позаботился.

Убедившись, что жеребец хорошо устроен, Калеб вышел из конюшни и вернулся в дом. В холле он снова уселся на диван, сбросил сапоги, свернул сигарету и уставился в камин. Какого черта! Кто эта Лейла Макгир, и почему ее дочь заявилась с требованием дать ей денег?

При воспоминании о золотоволосой девушке уголки губ дернулись в неопределенной улыбке. Хитрющая штучка, ничего не скажешь. Хочет немного поживиться. На вид не больше пятнадцати, от силы шестнадцать. Очаровательные глазки… Синие, глубокие, как безоблачное летнее небо в прерии. Нежная кожа, такая мягкая и розовая… Так думал Калеб, поглядывая на кончик своей сигареты.

Решительно тряхнув головой, он бросил окурок в камин и прошел на кухню. Пошарив в седельных мешках, которые привез с собой, решил поужинать подсохшим кексом. А вот завтра устроит себе пир, благо, ресторан совсем рядом.

Завтра. Надо разузнать, что там творится в банке, а через несколько дней выехать на ранчо, чтобы навести там порядок. Никакой спешки, раз делами там заправляет Джо Бригмэн. Этот парень обожал «Рокинг-С», словно это была его собственность.

Потерев подбородок, Калеб подумал, что от ранчо лучше отделаться. Когда-то это место было единственным, что пробуждало воспоминания о прошлом, только там он чувствовал себя дома. Сомнения жгли душу: сможет ли он и сейчас быть там хозяином, вернее, стать им?

Тяжелый вздох вырвался из груди. Неужели все это на самом деле принадлежит ему? Не лишний ли он тут? Не чужак?

Он свернул еще одну сигарету, глубоко затянулся и снова задумался о том, что могло повлечь за собой получение неожиданного наследства.

Как ни верти, раньше или позже придется распорядиться ранчо и домом. Надо будет прийти к конкретному решению: обоснуется ли он в Шайенне, переедет ли на ранчо, или вовсе решит навсегда убраться из города. Долгих двенадцать лет у него не было собственного пристанища, так, мотался с места на место, нигде не пуская корни. Но сейчас… Сейчас все неожиданно изменилось.

Впервые это дошло до Калеба. Дункан Страйкер умер, его больше нет на свете, а ранчо «Рокинг-С» принадлежит Калебу, и только ему. Все – строения, стада скота, загоны, ковбои – все теперь его.

– Мое. – Он произнес это слово вслух, потрясенный волной возбуждения от этой мысли, и налил для подкрепления солидную порцию виски. – Все теперь мое.

Теперь он понял, что делать. Ранчо надо непременно оставить, чтобы и дальше поставлять скот индейцам, как это делала его мать. Это будет маленькой местью почившему старику, и так он воздаст должное светлой памяти мамы.

Калеб огляделся. Все-таки хорошо снова оказаться дома, тем более сейчас, когда ненавистного старика больше нет в живых. Дух матери витал над ним, он явственно ощущал это в теплом воздухе.

«Все будет хорошо, сынок». Он свято верил словам, тихо шелестящим в его ушах.