Он кивнул, и Саше показалось, что у него тоже не хватило сил на полноценный ответ. Она хотела сразу броситься к росписи, но Влад предложил ей все-таки выпить чаю, и Саша сразу почувствовала, как зверски проголодалась.
– Вы знаете, а я ведь сегодня и не обедала, – сказала она и осеклась. Ему совершенно незачем знать, почему она не обедала. Саша виновато взглянула на него и добавила: – Не хотелось почему-то…
Влад опять кивнул, и они молча выпили чаю с бутербродами, которые быстро приготовила Саша. Ей было очень не по себе. Она мечтала вырваться из наэлектризованной обстановки своего отдела, но дома ей стало еще хуже. С трудом проглотив последний кусок, Саша поставила чашку в мойку и преувеличенно бодрым голосом сказала:
– Ну, я пошла писать розетку.
Влад в третий раз молча кивнул. Он действительно быстро навесил дверь, пожелал ей успешной работы и ушел, обещая зайти часам к двенадцати последнего дня уходящего года. Когда за Тереховым захлопнулась дверь, Саша уселась на пол своей эксклюзивной кухни и горько расплакалась. Она старалась не думать, о чем плачет. Просто выливала из себя слезами накопившееся напряжение сегодняшнего дня.
Плакать она перестала как-то сразу, мгновенно, потому что поняла: если не перестанет, то разболится голова и работать она не сможет. Саша поднялась с пола, плеснула себе в лицо холодной воды и принесла в кухню из комнаты круглую доску. Теперь надо подбирать краски так, чтобы они гармонировали с общим колером стен и мебели.
К одиннадцати вечера розетка была готова. Сашу пошатывало от усталости. Кроме двух бутербродов утром и двух, которые она съела в компании с Тереховым, больше ничего у нее во рту за сегодняшний день не было. Она подумала, не сделать ли яичницу, но решила, что сил на подобный подвиг у нее не хватит. Саша прошла в комнату, рухнула на диван и заснула с руками и лицом, вымазанными красками.
Все утро она трудилась над орнаментом мебели и в половине одиннадцатого, вымотанная до предела, с трудом засунула непослушное тело под душ. Она еще сушила волосы полотенцем, когда пришел Влад. Саша ойкнула и побежала переодеваться. Судорожно перебирала «плечики» в шкафу и не нашла ничего лучшего, чем старенькие синие джинсы и голубой джемперок, который давно уже не носила на работу. Надо, чтобы Терехов понял, что она вовсе и не для него переодевалась.
Когда Саша вернулась в кухню, Влад уже повесил розетку между двумя птицами. Интерьер приобрел законченность, и Саше от этого вдруг стало грустно. Терехов мгновенно прореагировал.
– Не грустить! – строго сказал он, сходил в коридор, принес объемистый пакет и выставил из него на стол бутылку шампанского и маленький нарядный тортик, выложил пару нарезок колбас твердого копчения и килограмма два фруктов.
Саша всплеснула руками от неожиданности и стыда. Ей ведь даже не пришло в голову, что Терехова надо хоть как-то отблагодарить за то, что он для нее сделал.
– Вот ворона! – сказала она про себя. – А я ведь ничего… А сегодня Новый год… Ужас какой!
– Никакого ужаса! – улыбнулся Влад. – Нам хватит. Тащите фужеры!
Саша принесла из комнаты два фужера как раз в тот момент, когда хлопнула пробка и из бутылки показался хобот пушистой пены. Терехов разлил шампанское и поднял бокал. Саша приготовилась к тосту за новую кухню или за уходящий год, но Влад вдруг сказал:
– А давайте-ка, Саша, выпьем на брудершафт! Что-то мы слишком долго задержались на «вы»! – И, не дожидаясь ее согласия, перекинул свою руку через локоть ее руки.
Они пили шипучий напиток, безотрывно смотря в глаза друг другу. Когда шампанское в фужерах закончилось, Терехов отставил свой в сторону, не без труда вытащил Сашин из ее закаменевших пальцев и поставил туда же, а затем прижался своими губами к ее губам. Поцелуй получился несколько длиннее того, который обыкновенно соответствует брудершафту, то есть братству душ. Саше очень хотелось, чтобы он не кончался вообще никогда, но Влад все-таки оторвался от ее губ и сказал:
– Ну вот, теперь мы на «ты». Ты не возражаешь, Саша?
Она не возражала. Разве она могла возражать? Она принялась нарезать хлеб, чтобы сделать бутерброды с принесенной им колбасой и одновременно спрятать глаза, которые молили о другом поцелуе, отнюдь не братском.
– Нет-нет, Сашенька, – сказал он. – Мне надо бежать. Сегодня Новый год – любимый детский праздник. У меня Ванька совсем еще пацаненок, а я даже подарок не успел ему купить.
Саша застыла с ножом в руках, а Терехов быстро оделся, опять подмигнул ей и вышел из ее квартиры. Саша выронила нож. Теперь можно было плакать столько, сколько душе угодно. Расписывать больше ничего не надо, на работу идти не надо, даже Новый год встречать не надо. На что он ей одной, этот праздник? Она знала, что через пару часов обязательно позвонит Ольга и, как всегда, позовет ее праздновать к ним, часам к одиннадцати вечера. Саша идти не хотела. Она вообще ничего не хотела. Она выдернула шнур телефона из розетки и поняла, что слез не будет. Видимо, вчера все вылились. Пожалуй, есть смысл представить, что сегодня никакой не Новый год, а обыкновенный выходной. Тогда можно даже постирать что-нибудь или разобраться наконец в шкафах. Пожалуй, она так и сделает. Надо держать себя в руках. Наше спасение – в нас самих.
Влад Терехов гонял по магазинам, но никак не мог проникнуться ощущением приближения праздника. Кое-что ему мешало. Он очень хорошо понимал, что именно ему мешает, и от этого раздражался все больше и больше. Марьяна уже пару дней молчала и смотрела на него глазами побитой собаки. Видимо, этот голливудский красавец дал ей полную отставку, чего, в общем-то, и следовало ожидать. Перед ним наверняка и не такие, как Марьяна, простынками всю жизнь стелились, а помоложе и посексуальнее.
Вся беда в том, что он, Влад, совершенно другими глазами теперь смотрел на жену. Он всегда знал, что она не слишком хороша собой, но раньше это его совершенно не волновало. Она была матерью его детей, что и являлось для него главным. Теперь он видел, что Марьяна сильно состарилась к сорока годам. Наталья Кузнецова, которой уже сорок четыре, выглядит гораздо…
Влад купил Марьяне в подарок набор из полупрозрачной нежно-розовой ночной сорочки и пеньюара с опушкой из лебединых перьев. Он сунул нарядную коробку на заднее сиденье машины, где уже громоздились подарки и для Мити, и для Ванечки, и для матери, к которой непременно нужно сегодня успеть заехать, сел за руль и задумался. Вся беда в том, что ему совершенно не хотелось смотреть на жену ни в нарядном платье, ни в джинсах, ни в этом элитном белье, ни без белья! И не потому, что она потеряла свои упругие формы, и даже не потому, что изменила ему. Пожалуй, наконец стоило признаться самому себе, в чем дело. Все дело в том, что перед его глазами уже несколько дней стояла только испуганная Саша со щеками, измазанными краской. Он и сейчас чувствовал вкус ее губ. Как она там сегодня встретит Новый год одна? Он мог бы поклясться, что она будет одна, и от этого ему почему-то становилось тревожно и тоскливо.
Влад вышел из машины и опять углубился в галереи Гостиного Двора. Он обязательно должен купить Саше подарок. Только вот какой? Он ведь ей никто. У него нет никаких прав ни на белье, ни на косметику, ни на духи, ни на ювелирные украшения. Саша все может истолковать неправильно. Влад с тоской во взоре слонялся по секциям и, когда уже совершенно отчаялся, нашел наконец-то, что нужно. Это ей понравится. Непременно понравится! Влад представил, как загорятся ее глаза. У нее будет такое же лицо, как тогда, когда она вынимала из коробки разноцветные баночки акриловых красок и рассматривала связку кисточек. Она будет счастлива, как маленькая девочка.
Довольный собой, Влад сунул подарок в карман куртки и поехал к матери. Он привез ей теплый оренбургский пуховый платок, о котором она давно мечтала, поговорил с ней о ее болезнях, записал названия лекарств, которые надо будет привезти в следующий раз, и очень подробно рассказал о детях, избегая поминать Марьяну. Когда он, как и всегда, пригласил мать встречать Новый год с ними, она опять отказалась:
– Зачем я буду вам мешать? Вы люди молодые, вам надо веселиться, а мне скоро захочется спать.
– Мы тебя и уложим на кресле в детской комнате или в нашей спальне. Где захочешь.
– Нет, сынок, мне на моем диване лучше. Никому не мешаю. Что хочу, то и делаю. Хочу – телевизор смотрю, хочу – книжку читаю, а надоест – все выключу, спать лягу.