Эти разговоры давно стали ритуальными. Оба знали, что она никуда не поедет, но каждый раз тридцать первого декабря вели почти заученный диалог заново. Сегодня Влад больше, чем когда-нибудь, хотел, чтобы мать поехала к ним, потому что праздник с глазу на глаз с Марьяной его пугал. Но она все-таки наотрез отказалась. Влад поцеловал мать в теплую щеку, как и всегда пахнущую любимым ромашковым кремом, и поехал домой. По пути он заезжал еще за фруктами, овощами, сладостями, бенгальскими огнями и хлопушками. Он готов был скупить все новогодние товары города, только бы оттянуть возвращение домой. В конце концов тянуть дальше стало уже смешно, и Терехов повернул к себе на Моховую.
До дому он добрался часам к восьми. В квартире пахло елкой и пирогами. Она была наполнена теми знакомыми каждому ароматами домашнего праздника, который Влад всегда так любил. Ваня с Митей встретили его радостными воплями, как Деда Мороза. Митя мгновенно нарядился в новую кожаную куртку, которую клянчил с осени, а Ванечка тут же принялся тянуть по комнате железную дорогу. Чтобы не встречаться с Марьяной, хлопочущей в кухне, Влад, наскоро умывшись, присоединился к Ванечке. Потом к ним подсел Митя, и вскоре они втроем, как одногодки, с азартом гоняли по комнате электричку, товарняк и скорый поезд.
Марьяна несколько раз приходила на них посмотреть, но Влад так ни разу и не поднял головы, не повернулся к ней лицом. Зато Ванечка кричал изо всех сил:
– Мама! Мама! Ты только посмотри, что мне подарил папа! Он у нас настоящий Дед Мороз! Даже лучше! Помнишь ведь, какую ерунду мне тот Дед подарил в прошлом году!
В прошлом году Ванечке под елку положили яркую настольную игру, которая ему, уже поднаторевшему в компьютерных играх, совершенно не понравилась. Ваня долго дулся на Деда Мороза и даже написал ему письмо с настоятельной просьбой в следующем году к нему не приезжать, раз он держит его за грудного ребенка.
Влад не видел, как реагировала Марьяна на подарки сыновьям, и с ужасом думал, что когда-нибудь все-таки придется встать с пола, сесть за стол и начать праздновать.
Когда железная дорога уже поднадоела всем, кроме Ванечки, Влад «сел» на телефон и начал методично обзванивать по записной книжке всех друзей, приятелей и деловых знакомых, включая даже тех, с кем не общался уже несколько лет. Он пространно поздравлял их с Новым годом, расспрашивал, как дела, хотя дела многих его уже давно совершенно не интересовали. Потом он заперся в ванной, долго мылся и брился, но в половине одиннадцатого все-таки вынужден был сесть за праздничный стол.
За все то время, что был дома, Влад первый раз взглянул на жену. Она была в новом серебристом платье и с необычной пушистой прической. Лицо было красиво накрашено, ногти покрыты жемчужным лаком, и вся она была такая праздничная и торжественная, что у Влада защемило где-то под челюстью. Он собрал все свое мужество и принялся вести домашний праздник, как делал всегда. Они ели Марьянины салаты и запеченного гуся, пили соки, смотрели по телевизору юмористические передачи и слушали рассказы детей, как они встречали праздник в школе.
Когда Влад уже истощил все свои душевные силы и боялся, что замолчит всерьез и надолго, вдруг пришли с поздравлениями соседи. Влад расслабился и повеселел. Новый год они встретили вместе с молодой и веселой парой, которая после двенадцати сразу же заспешила к родственникам, живущим по соседству. Митя созвонился с приятелями и отправился вместе с ними на Невский. Там уже вовсю шло разрекламированное телевидением городское гулянье с элементами лазерного шоу. Ванечка еще час отчаянно боролся со сном и в конце концов заснул рядом со своей новой железной дорогой.
Когда сын был уложен в кровать, Влад остался с глазу на глаз с Марьяной. Он, по-прежнему пряча глаза, сходил в коридор, где оставил пакет с подарком жене, потоптался там гораздо дольше необходимого и вернулся в комнату. Открыл нарядную коробку и вручил жене со словами:
– Это тебе.
Марьяна с встревоженным лицом взяла коробку, охнула и посмотрела на мужа такими благодарными глазами, что у него защемило сразу во всех местах, где только у человека может щемить.
– Я примерю? – спросила Марьяна таким голосом, каким обычно приглашала мужа к интимным отношениям. Красивое белье тоже к этому располагало.
Влад понял: Марьяна решила, что он ее простил. Иначе зачем бы ему преподносить ей такой подарок?
Пока жена копошилась в спальне, Влад пытался придумать, что он скажет, когда она вернется в комнату в нарядном полупрозрачном белье, но так ничего и не придумал. Марьяна вышла к нему счастливая и красивая, как в молодости, но по выражению лица мужа сразу поняла, что радость ее напрасна. Лицо ее жалко скривилось, и она спросила:
– Зачем же ты тогда купил мне все это? – и провела дрожащей рукой по легким перышкам на рукаве пеньюара.
– Так ведь Новый год… – отозвался Влад.
– И только?
– А чего бы ты хотела, Марьяна?
– Хотела, чтобы ты меня простил…
Влад понимал, как тяжело Марьяне далась эта просьба о прощении, но помочь ей ничем не мог.
– Мне кажется, еще не время, – проронил он. – Не могла же ты так быстро разлюбить своего красавца.
– Я хотела бы разлюбить… Ты мог бы мне в этом помочь…
– Знаешь, пока постарайся как-нибудь без меня, – уже не глядя на жену, буркнул Влад. – Если почувствую, что у тебя начинает получаться, может быть, и окажу посильную помощь… если смогу… А сейчас мне надо уйти…
– Как уйти? – испугалась Марьяна, и от лица ее отхлынула кровь. – Ночью?
– Сегодня же необычная ночь. Сегодня праздник.
– И ты… ты бросишь меня в праздник? Когда мы могли бы… Когда я думала, что…
– Скажи честно, милая моя жена, – горько улыбнулся Влад, – если бы ваш новый зам пригласил тебя встречать Новый год с ним, ты обо мне вспомнила бы?
Марьяна кусала губы и с трудом сдерживала рыдания. Смотреть на ее мучения у Терехова больше не было сил, тем более что он ничего не мог для нее сделать. Влад сдернул с вешалки куртку и вышел из дому в морозную сверкающую ночь. Всюду гуляли подвыпившие веселые питерцы – взрывали петарды, жгли бенгальские огни, горланили песни и желали друг другу счастья в наступившем году. Терехов прогрел машину и поехал к Саше.
Она долго не открывала, но он был настойчив и трезвонил до тех пор, пока заспанный женский голос не спросил из-за дверей:
– Кто это?
– Саша! Это я! Влад Терехов! Немедленно открывай! Стыдно спать в такую волшебную ночь!
– Подождите, – просипела из-за двери Саша. – Я сейчас… только оденусь.
Влад, улыбаясь, привалился к стене возле двери. Через некоторое время дверь открылась, и перед Тереховым оказалась Саша все в тех же джинсиках и голубом стареньком джемперке. Влад прошел сразу в комнату. Саша приплелась за ним, напоминая своим видом взъерошенную, потревоженную в гнезде птичку.
– У тебя на щеке отпечаталась подушка, – рассмеялся Влад.
Саша испуганно схватилась за щеку. Ее пальцы ощупали рубцы. Она посмотрела Владу в глаза, отдернула руку и с вызовом сказала:
– Да! У меня теперь всегда на лице отпечатывается подушка! Хоть не спи! Зачем вы пришли, Влад?
– Не «вы», а «ты», – поправил ее Терехов. – Разве ты забыла, что мы сегодня пили на брудершафт?
– Помню. Хорошо, я могу спросить по-другому: зачем… ты… пришел?
– Я принес тебе подарок, – сказал он и вытащил из кармана прозрачный шар на подставке.
На дне шара расположился средневековый замок с башенками со шпилями, крепостной стеной, рвом и горбатым мостиком на цепях над ним. Влад перевернул шар, потряс его, а потом поставил на стол на подставку. Вокруг замка сначала закружился снежный вихрь, а потом успокоившиеся снежинки стали медленно оседать на башенки, флюгеры и балкончики. Саша опустилась перед столом на колени, чтобы игрушка оказалась прямо перед глазами. Она опять потрясла шар, и замок снова окутала метель.
Влад смотрел на нее во все глаза. Она реагировала именно так, как он и предполагал. Лицо ее осветилось восхищением и детским восторгом.
– Я давно хотела такую игрушку, – сказала Саша. – Я много раз видела такие же в западных фильмах. Я вообще-то не люблю всяких их Барби да Микки-Маусов… Но этот снег… эти шары всегда меня очаровывали. Как ты узнал об этом, Влад?
– Не знаю… Просто вдруг увидел в магазине и подумал, что тебе понравится.
Саша поднялась с колен, опять очень строго посмотрела Терехову в глаза и спросила: