Светлана Лубенец - Интерьер для птицы счастья

Оставив Терехова в коридоре и даже не предложив ему пройти в комнату, Саша пошла переодеваться. Гардероб у нее был небогатый, и она, поразмыслив не более двух минут, надела черную юбку с разрезом и любимый джемпер из ангоры, к которому таким чудесным образом подходила платиновая помада с оттенком чайной розы.

Терехов ничего не сказал по поводу ее наряда, но Саша увидела, что понравилась ему. И сразу пожалела, что так оделась. Ей не нужны его восторженные взгляды. Не надо ничего снова затевать. Все между ними кончено раз и навсегда.

В машине они опять ехали молча, как когда-то в «Бойцового петуха». Сейчас у Саши не было с собой спасительного детектива, и молчание казалось ей тягостным. С одной стороны, ей совсем не хотелось с ним разговаривать, с другой – был смысл расспросить, как обстоят дела с «Бойцовым петухом». Все-таки в этот бар Саша вложила много сил и души. Петухи, которых она изобразила на стенах, ей и самой понравились. Если сравнивать их с ее же прежними работами, то она выписывала петухов совершенно в другом стиле, для нее не характерном, но это-то и оказалось интереснее всего. Поскольку, кроме детского кружка при ЖЭКе, Саша нигде и никогда не училась живописи, то технику росписи ей приходилось придумывать самостоятельно. Она писала петухов короткими тонкими перекрещивающимися мазками, и они получились встрепанными и ершистыми, настоящими забияками и бойцами. Их хвосты и крылья представляли собой элементы декора, а потому были очень пышными, но кое-где в этой пышности явно не хватало выдранных в драке перьев, кое-какие перья были сломаны и висели на ниточках, а рядом торчали острые остья без всякого пера. Круглые петушиные глаза, налитые кровью, почти выскакивали из орбит, а позы были такими напряженными, что чувствовалось – в любой момент эти неугомонные птицы готовы ввязаться в новую драку.

Там, где Терехов планировал барную стойку с самым крупным петухом на стене, Саша предложила другой вариант. Он, немного подумав, согласился, и над баром в таком тугом клубке сцепились две дерущиеся птицы, что трудно было разобрать, где чья голова с раззявленным клювом, где чья лапа со скрюченными, покрытыми каплями рубиновой крови когтями. А бутылки, которые по идее Влада должны были изображать часть перьев, Саша уложила в ниши под дерущимися петухами. Получилось, будто бой идет на ринге, вымощенном пестрыми винными бутылками.

Саша рассталась с Тереховым тогда, когда почти все уже было сделано. Оставалось застеклить заново одно окно, привезти и разместить по местам мебель, светильники и аксессуары. Они договаривались с Владом, что часть светильников должна быть красными. В кровавых же тонах Саше виделись и скатерти на столах… Теперь ей было очень интересно узнать, смог ли он достать все необходимое, и она, не утерпев, спросила:

– Владислав Александрович, вы сдали бар?

– Сдали, – односложно ответил Терехов.

Она поняла, что у него нет желания говорить об этом, но посчитала такое его отношение несправедливым. Она имела право узнать, понравилась ли заказчику ее работа. Саша собралась с силами, но спросила все-таки не очень решительно:

– Ну… и как?

– Что как?

– Бар как? Все получилось, как задумывали?

– Да.

– И светильники красные нашлись?

– Нашлись, – все так же односложно отвечал Влад, что наконец разгневало Сашу.

– Послушайте, Терехов! – повысила она голос. – Вы не имеете права в таком тоне со мной разговаривать! Мы были полноправными партнерами, когда работали в баре! Разве нет?!

– И что?

– И то! Вы обязаны мне рассказать, как все закончилось! Как воспринял интерьер заказчик? Понравилось ему или нет? Может быть, что-то просил переделать?

– Все закончилось самым наилучшим образом. Только часть скатертей я решил сделать серебристыми.

– Почему?

– Потому что, когда постелили на столы одни красные, бар стал казаться залитым кровью чуть ли не по самые окна. Поменяли на белые – нарушился стиль. Попробовали черные – получился погребальный интерьер. Постелили серебристые – чего-то не хватало, – бесстрастно докладывал Влад. – Красные скатерти пополам с серебристыми оказались оптимальным вариантом.

Саша задумалась. Она очень живо представила, как меняли скатерти на столах, и поняла, что Терехов, как всегда, оказался прав. У него было необыкновенное чутье на гармонию в интерьере.

– А светильники? – опять спросила она.

– Как и договаривались: красные и белые на кованых цепях.

– Именно такие и нашлись?

– Нет. Пришлось специально заказывать.

– И успели?

Саша уже нетерпеливо ерзала на заднем сиденье. Ей очень хотелось посмотреть бар в готовом виде, но, похоже, Терехов не собирался ее туда приглашать. Он даже не посчитал нужным ей ответить и только кивнул. Саша готова была вцепиться ему сзади в волосы не хуже своего бойцового петуха.

– Сколько раз еще мне нужно спросить, чтобы вы наконец ответили: как воспринял нашу работу заказчик? – спросила она уже чуть ли не со слезой в голосе.

Терехов взглянул на нее в зеркальце заднего обзора и улыбнулся такой знакомой и такой родной улыбкой, что Саша закусила губу, чтобы не всхлипнуть.

– Да все хорошо, Саша! – сказал он. – Разве ты могла сделать плохо? Заказчик при виде дерущихся над баром петухов впал в такой многоминутный транс, что я уже совсем было собрался плеснуть ему в лицо коньячку. Но он пришел в себя сам и сказал: «Ну, даете, черти! Не ожидал! Знал, что вы всегда работаете качественно, но чтобы так…»

Саша и сама не заметила, как улыбнулась.

– Заказчик очень хорошо заплатил, как и обещал. Твоя доля лежит у меня в сейфе. Я хотел было сегодня захватить с собой, но потом побоялся, что ты вполне можешь бросить деньги мне в лицо, и решил несколько переждать. Я правильно сделал? – и он опять взглянул на нее через зеркальце.

Саша отвернулась. Ей не хотелось отвечать на этот вопрос, потому что Влад попал в точку. Сегодня при встрече она могла бы бросить деньги не только ему в лицо, но и в форточку или, например, в мусоропровод.

– Я смогу увидеть бар? – глухо спросила она.

– Конечно, когда захочешь.

– А новый заказ вы получили? Помнишь, ты говорил… – Саша не заметила, как снова перешла на «ты», но Терехов заметил, и лицо его потеплело.

– Получили. Большой ресторан с двумя залами. Я думал, зал будет один, и хотел его декорировать в японском стиле. Поскольку от задуманного отказываться не хочется, то, возможно, второй сделаю в китайском. Хозяин уже почти согласился на восточную кухню. Сейчас это в большой моде.

Терехов еще раз посмотрел на Сашу в зеркальце. Она слабо улыбнулась, но ничего не ответила. Влад вынужден был спросить:

– Ты по-прежнему отказываешься работать со мной? – и не дав ей времени на ответ, очевидно, опасаясь отрицательного, добавил: – Тебе должно бы быть интересно. Про китайский зал я, честно говоря, еще не думал, а японский должен быть выполнен в стиле минимализма. Но не европейского. И в этом особенность! Ты могла бы… Впрочем, мы приехали…

Влад затормозил. Надо было выходить из машины, и Саша получила возможность не отвечать сразу. Она еще подумает, стоит ли ей соглашаться работать дальше с Тереховым или отрубить сегодня разом все концы. Работа у нее есть. Зачем ей терзать душу, глядя каждый день на Влада, разговаривая с ним и, может, даже касаясь его рук?

Терехов открыл дверцу с Сашиной стороны и подал ей руку. Она вышла из машины и увидела, что они остановились возле Дома культуры имени Газа. Она сделала вслед за Владом пару шагов к знакомому зданию, и у нее чуть не отказали ноги. У входа высился огромный стенд, с которого на нее смотрела увеличенная во много раз фотография с ее Птицы Ночи. Внизу было написано:

– Что это? – прошелестела Саша непослушными губами.

– Ты же видишь – твоя выставка, – усмехнулся Влад, взял ее за руку и потащил ко входу в театральный зал.

Терехов что-то сказал билетершам, и те беспрепятственно пропустили их. Они разделись в гардеробе, находившемся в полуподвальном помещении, потом поднялись на этаж, где находился театральный зал, а затем – на балкон. Именно там, на выгнутых полукругом стенах были развешаны Сашины работы. Они были так выгодно подсвечены, что казались выполненными из драгоценных камней. Саше даже сначала показалось, что кто-то подправил доски, добавил в радужные перья птиц фосфоресцирующих красок и блесток, но, подойдя ближе, убедилась, что все дело в освещении. Даже синие ледяные пейзажи, которые вышли из-под Сашиной кисти в момент сильнейшего душевного разлада, вовсе не отталкивали зрителей, потому что казались не тускло-холодными, а сказочно-карамельными, фантастическими, будто театральные декорации к какой-нибудь детской зимней сказке.