Мейвис Чик - Интимная жизнь моей тетушки

С момента покупки я вбила себе в голову, что не принадлежу Френсису, пусть он и имеет меня, гладит, трогает, пока он не прикоснется к этим двум кусочкам фарфора.

Когда я озвучила это объяснение, Мэттью покачал головой:

– Женская логика. Ты не будешь принадлежать ему только в одном случае, крошка, если уйдешь от него.

Как мог бы сказать Воннегут: «Приплыли…»

Я наблюдала, как медленно, но верно с меня сходит загар. «Когда сойдет полностью, – сказала я себе, – я вновь стану счастливой». Или если не счастливой, то всем довольной. Или если не счастливой и всем довольной, то умиротворенной. Перемены произойдут, ответы найдутся.

Но шел август, и пока ничего не происходило. Линии перехода от загоревшей кожи к белой на бедрах и груди оставались такими же четкими. Белые участки кожи в точности повторяли мой бикини. Я как могла прикрывала тело от Френсиса. Если в Дорсете, который все более напоминал сон, секс с ним казался нереальным, поскольку ровным счетом ничего не значил, то в Лондоне он стал суровой действительностью, и его прикосновения начали вызывать у меня отвращение. Они словно говорили: «Ты – моя собственность, я должен снова тебя пометить, и быстро». И я не имела права подать голос, сказать, хочу я этого или нет. «Неужели, – думала я, – он не замечает моей реакции? Неужели не может прочесть мои мысли и не знает, что я почти ненавижу его?»

По мнению Френсиса, наш месяц в деревне стал большим шагом вперед в нашей семейной жизни. Возможно, он имел в виду наши редкие совместные купания в ванне и мою готовность отдаться ему по первому требованию. Однажды это случилось на пшеничном поле. По мнению Френсиса, мы словно вернулись в нашу молодость, в те годы, когда только-только поженились. Но я этого не помнила. Прошлое более не занимало меня. Это же легко. Так говорят респектабельные проститутки, поставившие дело на поток. Это легко. Ты приспосабливаешься. Даже улыбаешься, и он не может догадаться, что мыслями ты где-то далеко-далеко. Секс с Френсисом стал для меня такой же ерундой, как наши партии в скраббл или кружки пива в пабе.

Но Френсиса все устраивало. Он говорил о нашей так называемой идиллии незнакомцам на вечеринках и, уж конечно, секретарям и коллегам на работе. Он преднамеренно не желал считаться с моими чувствами, не обращал ровно никакого внимания на мое состояние, превратился в токующего тетерева, который слышит только себя:

– Если вы хотите перезарядить батареи, арендуйте на месяц коттедж в деревне и поселите туда жену. Для нас это дало прекрасный результат…

И при этом пожимал мою руку или поглаживал колено, чтобы собеседник окончательно понял, о чем он ведет речь. Мне от всего этого становилось дурно.

Дом и семья тяготили меня. Не желала я больше быть матерью, бабушкой, свекровью, хотелось оставаться молоденькой девушкой, в которую превратила меня любовь. Заявив, что мне нужно сменить обстановку (Френсис этому подивился, поскольку я только вернулась в Лондон), я на несколько дней поехала к Джулии. Она по крайней мере не собиралась разводить со мной разговоры, держа в руке одну или другую мою грудь. А то и обе сразу. Мне хотелось покинуть свое тело. Потому что не ощущала его своим, оно как будто уже не принадлежало только мне. Я-то хотела укрыть его от всех, а Френсис мне не позволял. Не то чтобы настаивал на своих правах. Как бы молчаливо выражал свои желания, а я молчаливо отказывала ему. Нет сомнений, что многие семьи живут с этим, и даже очень неплохо, но я только открывала для себя эту фазу семейных отношений и вкупе с сознанием вины чувствовала себя ужасно. Слова «счастливая жизнь на пенсии» постоянно жужжали в голове. Френсис мечтал, о «счастливой жизни на пенсии», тогда как мне казалось, что я только что родилась. Так что отъезд представлялся мне лучшим вариантом. Джулия и этот чертов Хоув могли напомнить мне, что у некоторых нет любящего мужа, который хочет любить тебя и которому ты ничего не можешь дать взамен, и любовника, который тоже хочет любить тебя и которого ты не можешь не любить.

Джулия, как и все остальные, отметила, как молодо я выгляжу. И как похорошела. Она, возможно, из сестринской верности, полагала, что причина тому – мудрость Френсиса. «Предположение, далекое от истины», – думала я, лежа под своим любовником за песчаной дюной неподалеку от Хоува. Уйти от Джулии труда не составляло.

– Пойду прогуляюсь и полюбуюсь закатом, – говорила я.

А Мэттью уже ждал меня, стоя у старого волнолома. Хоув ведь очень близко от Лондона. Несколько дней растянулись в неделю. Френсис с нетерпением ждал моего возвращения домой. Джулия радовалась моему присутствию. А Мэттью однажды вечером, когда мы пили посткоитусное пиво в одном не слишком уютном пабе, как-то по-семейному заметил:

– На следующей неделе надо платить автомобильный налог.

– И что?

– Перед этим необходимо пройти техосмотр.

Обычно он не говорил об автомобилях, но, если ему того хотелось, почему нет?

– Сколько лет твоему автомобилю?

– Тринадцать.

– Пора менять?

Он посмотрел на меня, как бы говоря: «Ну что мне с тобой делать?»

– Мне придется от него избавляться.

– Что? – не поняла я.

– Видишь ли, техосмотр выявит много неисправностей… Их устранение обойдется в кругленькую сумму.

– Обратись в наш гараж… возможно, так будет дешевле… – Я никак не хотела спуститься с облаков на землю. – Ты не можешь избавиться от него. Как мы сможем встречаться?

Вновь он посмотрел на меня, на этот раз покачал головой, мысленно повторив: «Что мне с тобой делать?»

– Пособие по безработице не включает ремонт автомобиля. Думаю, мне пора начинать работать. А так я превращаюсь в героя дневного телесериала.

Не требовалось магического кристалла, чтобы сообразить, что с решением долго тянуть не удастся.

Френсис угрожал, пусть и полушутя, что приедет и заберет меня.

Мои внучки посылали мне маленькие открытки, раскрашенные в яркие цвета, с вопросом: «Где ты, бабушка?»

И я согласилась вернуться в Лондон.

Мэттью продал автомобиль и на нашу последнюю встречу на берегу приехал на поезде. Поскольку все мое семейство прибывало на следующий день, я не могла отвезти его в Лондон. Поэтому отвезла на станцию, чуть ли не к последней электричке. Ночь выдалась теплая и звездная. На платформе компанию нам составил лишь один юноша, сидящий на скамье в дальнем конце. Буфета не было, но мне все равно вновь вспомнился фильм «Короткая встреча». И когда поезд остановился, двери открылись, Мэттью прошел в вагон и двери захлопнулись, у меня создалось ощущение, что это конец, он уезжает очень далеко, на край империи, и я больше никогда его не увижу. Когда поезд тронулся с места, он, увидев слезы на моих глазах, замахал руками, наверное, предлагая успокоиться. Я ему позвонила и оставила сообщение на автоответчике, предлагая не волноваться. Просто я очень его любила.

Через пару дней после возвращения в Лондон я купила ему мобильный телефон. Он не хотел брать, но я твердо вложила телефон ему в руку.

– Сделай это для меня. Чтобы я всегда могла тебя найти.

Ему предложили новую работу.

– Когда?

– С ноября.

– Где?

– В Шеффилде.

– В Шеффилде? Ты поедешь?

– А ты?

– Вроде бы ты хотел немного передохнуть. – Я едва не плакала.

– Прошло уже девять месяцев после моего ухода из Шелдона. Пора вновь впрягаться.

Я его поняла. Мэттью больше не собирался ставить мне ультиматумы вообще. Теперь он выходил с конкретным предложением.

По реке мы спустились в Кью. Опасное место, в летний день, столь Недалеко от дома. Но мне уже надоело говорить ему: «Не стоит…» – словно непослушному ребенку. Шел август, с реки дул приятный ветерок, если, конечно, не доносил до нас удушливый дым Паддингтон-Грин. Люди прогуливались, ели мороженое. По воде скользили лодки и яхты. Вокруг без устали щелкали фотоаппараты японцев. Обычная жизнь. Нормальная. К которой я так стремилась.

Буквально накануне я прочитала о девушке-еврейке, которую отправили жить на отдаленную ферму в Германии во время Второй мировой войны с вымышленными биографией, именем, фамилией. Ей сказали: хочешь жить и дышать, становись арийкой и забудь о прошлом. Сны и те должны стать арийскими. Ей это удавалось долгое время, но однажды она села на велосипед, поехала в чистое поле, где не было ни души, и закричала во всю мощь легких: «Меня зовут Эльза, меня зовут Эльза!..» Кричала, пока не осипла, а потом вернулась ко лжи… Эта история особенно впечатляла на фоне окружающей обыденности. Жить в обмане, пусть раскрытие этого обмана не представляло угрозу жизни, испытание не из легких. В моем случае всю ношу несла на своих плечах я, хотя Мэттью и думал, что делит ее со мной. Судя по продолжению нашего разговора, он не имел ни малейшего понятия о том, как мне тяжело. Как вскоре выяснилось, предложением поменять Лондон на Шеффилд дело не ограничилось.