Мейвис Чик - Интимная жизнь моей тетушки

– Я бы не посмел вас побеспокоить, но подумал, что вам, возможно, это нужно.

Я взяла носовой платок, немного порыдала в него, потом увидела тушь с ресниц, марающую белизну ткани, подумала, а как же она выглядит на моем лице, если даже платок превращает в черт знает что? Еще раз всхлипнула, вспомнив, что Кэрол, с кем я могла бы разделить эту мысль, больше нет…

– Почему мы живем? – задала я риторический вопрос. Не ему конкретно, скорее миру вообще. Я все еще смотрела на рельсы.

– Чтобы увидеть, что за углом? – предположил он.

– Фу! – вырвалось у меня. Горе прощает недостаток вежливости.

– Чтобы увидеть, нет ли за углом чего-то хорошего? – поправился он.

Этот ответ показался мне логичным, и я кивнула. Объявили о задержке поезда, следующего в Лондон.

– Plus зa change,[16] – раздраженно бросил он и встал. – Вы едете в Лондон?

Я опять кивнула.

Он наклонился, коснулся моего локтя. Только и всего. Контакт, не несущий в себе угрозы, который я могла допустить. Потом добавил:

– Пойдемте в буфет. Там хотя бы тепло.

Я поднялась и подумала: «Наверное, это мой последний приезд в этот город». Оглядела платформу, станцию, знакомые очертания домов. Он склонил голову, как бы спрашивая: идти ему одному, оставив меня в покое, или я все-таки составлю ему компанию?

– Я только что потеряла дорогого мне человека, – объяснила я свои слезы. – Сестру.

Возможно, стакан чая в компании незнакомца помог бы хоть как-то залатать огромную, ноющую пустоту внутри. Он открыл дверь в буфет, придержал, пропуская меня вперед.

– Не настоящую сестру, – уточнила я, будто это имело какое-то значение. – Лучше.

Он кивнул, и я почувствовала, что меня поняли.

Вновь попав в тепло, я вдруг ощутила безмерное облегчение. Увидела столик на двоих, стоящий, словно на съемочной площадке. Направляясь к нему, подумала: «Господи, да это же «Короткая встреча».[17] И даже с носовым платком…»

С губ даже сорвался смешок, потому что в этот момент я буквально услышала голос Кэрол: «Как же тебе не стыдно! Подцепить мужчину в день моих похорон…» – и ее смех.

– Вы не врач,[18] не так ли? – спросила я.

Он покачал головой.

Когда я приехала домой, Френсис лежал в постели, сраженный гриппом. Наша невестка, Петра, которую я попросила приехать и поухаживать за ним, принесла ему чашку, судя по запаху, с лакричной водой и несколько таблеток активированного угля.

– Хочет провести детоксикацию моего организма, – простонал он. – Я ей сказал, лучше бы она меня отравила.

Он пребывал далеко не в радужном настроении, да и пахло от него не очень. В таком виде не встречают жену, которая неожиданно для себя оказалась в роли героини «Короткой встречи», с час изливала душу незнакомцу противоположного пола с сапфировыми глазами в станционном буфете, а потом два часа ехала с ним в поезде. Сварливость – одна из наименее приятных черт человеческого характера. Я хотела любви, я хотела сочувствия, а вот отдавать их не было никакого желания.

Когда я плюхнулась на подушку рядом с Френсисом и запах его тела, давно нуждающегося в приеме ванны, окутал меня, я подумала: «Не хочу быть здесь», – и восприняла эту мысль как симптом не отпускающего меня чувства потери. Я заставила моего бедного мужа вылезти из кровати и пойти в ванную комнату, поменяла белье, выкинула все мятые салфетки, протерла прикроватный столик, липкий от пролитых лекарств. Каждую использованную салфетку, каждую складочку на наволочке, каждый стаканчик с остатками какого-нибудь снадобья я воспринимала как личное оскорбление, поэтому боролась с ними, не щадя себя. Ударилась мизинцем левой ноги, ударилась голенью правой, наконец, вытащила Френсиса из ванной и надела на него свежую светло-синюю пижаму. Его лицо и шея цветом напоминали хорошо проваренного лангуста. Я злобно смотрела на него, укладывая под одеяло, но, к счастью, он проявил полное безразличие к моим взглядам. Вызванная гриппом высокая температура туманила глаза, и ему хотелось только одного: чтобы его наконец-то оставили в покое. Я вышла из спальни, сама приняла ванну, и, когда чистила зубы, в голове вертелась еще одна строчка из Элиота: «Я измерял свою жизнь кофейными ложечками». Мне хотелось плакать и хотелось петь. Должно быть, начиналась истерика. Как всегда, я положила кольцо на раковину около кранов и сразу же вспомнила цвет глаз мужчины. Дверца маленького тайника во мне, запертая на семь замков, приоткрылась, сам тайник вдруг запульсировал от напитывающей его энергии. И зубная щетка, елозившая по зубам, не могла свести эту пульсацию на нет.

По возвращении в спальню еще одна фраза из Элиота заставила меня рассмеяться: «Но Дорис, завернувшись после ванны в полотенце, входит, шлепая босыми ногами, несет нюхательную соль и стакан бренди». Я спросила Френсиса, не хочет ли он выпить бренди, и мне очень не понравилось, когда он ответил, что нет.

– Господи, Дилис. – Голос у него был такой несчастный. – Ты пытаешься меня убить?

– Не говори глупостей! – отрезала я без всякого сочувствия.

– Ты только что накормила меня таблетками, – вздохнул он, покрывшись испариной. – Множеством таблеток. Возможно, они прикончат меня и без помощи бренди.

Он говорил правду. Я дала ему лошадиную дозу парацетамола. И наверное, не стоило добавлять к таблеткам стакан бренди. Но извиняться я не собиралась.

– Я лишь цитировала Элиота, – строго ответила я. – Расслабься.

Предлагать больному гриппом расслабиться – все равно что посоветовать подняться с кровати и пойти на прогулку…

– Мне сейчас не до поэзии, – раздраженно бросил Френсис. – А от газированной воды я бы не отказался.

– О, Френсис, бренди тебя не убьет.

– Я в этом не уверен. Судя по моему самочувствию, я уже умираю.

– Тогда, может, выпью я.

– Пей.

Вот я и выпила.

На наших лицах читалось удивление, пока я сидела на краю кровати и маленькими глотками пила бренди. Мы оба удивлялись, зная, что я ненавижу этот напиток. Когда нашу собаку переехал автомобиль, кто-то из соседей дал мне бренди. Я механически выпила, и меня тут же вырвало. После чего на дух не переносила. Да только в этот день, в поезде, белый рыцарь принес мне стаканчик бренди, и я покорно его выпила. А потом скорчила такую гримасу, что он рассмеялся. И от этого смеха я почувствовала себя очень молодой. Точно дала смерти в зубы. Я провела со смертью почти весь день, но потом убежала от нее. «Видишь? – словно говорила я. – Я еще не готова к встрече с тобой».

Недоумение Френсиса, несмотря на слабость, которую он испытывал, реализовалось в словах:

– Но тебе же не нравился вкус.

– Я терпеть не могла запах, – ответила я.

– Но запах и есть вкус, – промямлил он.

Конечно же, его слова соответствовали истине. И запах этот еще вчера вызывал у меня такое отвращение, что в рождественский пудинг я добавляла ром. А сегодня сидела на кровати, пила бренди маленькими глоточками и чувствовала, как приятное тепло разливается по телу. Хотя бренди и не был единственной тому причиной. Удовольствие я растягивала как могла.

– Поторопись, – с раздражительностью больного бросил Френсис. – Я хочу погасить свет.

– Ну хорошо… я только спущусь вниз и допью бренди там. Не возражаешь?

– Между прочим… – Голос его совсем ослабел. – Звонила Джинни. Хотела узнать, в порядке ли ты.

– Чтобы насладиться моим горем, – с несвойственной мне злобой фыркнула я.

На лице его отразилось отчаяние, я уж подумала, что сейчас он накричит на меня или расплачется, грипп – очень депрессивная болезнь, но потом он нежно мне улыбнулся и попросил извинить его. Сказал, что думал только о себе. Предложил вновь сесть на кровать. Спросил, как прошли похороны Кэрол. А я, терзаемая угрызениями совести и довольная тем, что все вернулось на круги своя, ответила, что все прошло хорошо.

– А наши цветы?

– Лучше не было.

Потекли слезы. Он сжал мне руку. Но его была такая горячая и потная, что я убрала свою и вытерла глаза.

– Жаль, что меня там не было. – Его голос дрогнул. Когда мы подписывали карточку к цветам, он удивил меня, написав: «Френки». – Мне она всегда нравилась.

– Ты ей тоже.

Но руку в прежнее положение я не вернула. Отказывалась она вновь касаться руки Френсиса. Он, конечно же, этого не заметил.