Алена Любимова - Ирония любви

Сидя у экрана компьютера, я изредка поглядывала на развалившегося за соседним столом красавца-атлета и по совместительству нового менеджера нашей фирмы Лёню Градова и философствовала на тему неразделенной любви.

Странно, почему одни женщины всегда влюбляются именно в тех мужчин, которые готовы положить к их ногам целый мир, живут счастливо и вполне довольны своей жизнью, тогда как другие вечно обречены страдать от любви без взаимности, мучиться неразделенной страстью, медленно, но уверенно обрастая комплексами?

Парадокс.

Попутно я думала о том, сколько сама успела приобрести комплексов, с тех пор как по уши втюрилась в обаятельного сердцееда Лёню? Наверное, с десяток, не меньше.

В отличие от остальных мужчин, трудящихся на нашей фирме, Лёня категорически не замечал моих длинных ног и тонкой талии, его не впечатлял высокий уровень моего IQ, и даже мое не проходящее, а стремительно усиливающееся желание понравиться ему упорно оставалось незамеченным. В Лёнином обществе я чувствовала себя едва ли не невидимкой, так как он наотрез не желал замечать во мне женщину. Вопреки всем моим стараниям и нехитрым уловкам я оставалась для него всего лишь сотрудницей, не более того, и это было чертовски обидно.

Сама же я настолько плотно влюбилась в Лёню, что совершенно потеряла чувство реальности. Бегала за ним, как последняя идиотка, пекла по воскресеньям пироги, чтобы Лёнечка попил в понедельник чаек со свежим пирожком, заглядывала ему в рот, внимая каждому произнесенному слову, пусть даже Лёня изрекал полную ахинею, в общем, вела себя, как влюбленная дура.

Лёня мое внимание к своей персоне принимал весьма благосклонно, но дальше короткого «спасибо» за очередной кулинарный шедевр в виде песочного печенья с клубникой или рогаликов с творогом дело не шло, как я ни старалась. Однако я не собиралась сдаваться и, вместо того чтобы вспомнить старую поговорку: насильно мил не будешь, с каждой неудачей удваивала натиск. Я звонила Лёне домой, делая вид, что забыла что-то важное по работе, просила совета по любому поводу, желая потешить его самолюбие, караулила возле дома, в общем, всячески мешала жить.

Надо отдать Лёне должное — к моему рвению он относился довольно равнодушно. Я бы даже сказала, с юмором. Это придавало мне оптимизма, заставляло думать, что не все еще потеряно, и я продолжала завоевание Лёниного сердца под девизом: вижу цель, не замечаю препятствий, свято веря, что в один прекрасный момент Лёня вдруг поймет, какая я замечательная и сделает меня счастливой. А пока я была счастлива уже тем, что могла каждый день видеть Лёню на работе, печь для него пресловутые пироги и приставать с расспросами.

Откинувшись на спинку кресла, я убрала со лба волосы, наблюдая за Лёней, сосредоточенно вглядывающимся в экран компьютера. Его мужественное лицо выглядело озабоченным, брови сошлись на переносице, губы были плотно сжаты. Я вздохнула, подумав о том, как должно быть здорово прикоснуться к этим губам поцелуем, но, вовремя одернув себя, встала из-за стола.

— Кофе будешь? — обратилась я к Нине, нашей третьей соседке по кабинету.

Тридцатипятилетняя статная брюнетка, счастливая супруга и мать троих детей, Нина ненавидела Лёню как потенциального нарушителя спокойствия чувствительной женской души.

В ответ на мой вопрос она покачала головой, продолжая изучать документы, аккуратно разложенные на столе.

— Лёня, а ты?

Я повернулась к нему и заметила, что голос мой помимо воли потеплел и в нем появились какие-то просительные интонации. Как если бы я умоляла Лёню о том, чтобы он разрешил мне сделать для него кофе.

— Ага, — бросил он, не глядя в мою сторону. — С сахаром и сливками.

Сливок в наличии не оказалось, но, счастливо улыбаясь в диком щенячьем восторге, я мигом сгоняла в буфет и вернулась с пакетиком сливок. Чайник к тому времени как раз успел закипеть.

Насыпав в две чашки растворимый кофе, я добавила в Лёнину сливки и залила все это дело кипятком. По кабинету разнесся аромат кофе.

— У-у-у, как вкусно пахнет, — заметила Нина, поднимая голову от бумаг.

— Давай свою чашку, — благосклонно разрешила я.

Настроение мое было превосходным. Господи, а как же могло быть иначе? Ведь Лёнечка милостиво разрешил поухаживать за собой, и я была просто вне себя от счастья.

Я налила кофе Нине и рванула к Лёнечкиному креслу с чашкой кофе в одной руке и блюдцем, на котором лежали собственноручно мной изготовленные печенья, — в другой.

— Угощайся, сама испекла, — глупо улыбалась я.

Лёня царственно склонил голову и протянул руку к тарелке.

— Давай.

Разомлев от счастья, я трясущимися руками протянула ему блюдце, но в это время в Лёнином кармане запиликал мобильник. Лёня вскочил, едва не сбив меня с ног, и выскочил в коридор. Я чуть не уронила блюдце с печеньем, чудом перехватив руки в самый последний момент. Из-за закрытой двери тут же раздался его елейный голосочек, и я поняла, что Лёне звонит какая-нибудь подружка, коих у этого ловеласа наверняка имелось в избытке. Стиснув зубы, я поставила на стол печенье и взяла свою чашку с кофе, делая вид, что Лёнины телефонные разговоры меня совершенно не касаются.

Наверное, удалось мне это не слишком хорошо, так как умудренная жизненным опытом Нина понимающе усмехнулась.

— И долго ты собираешься сохнуть по этому идиоту? — спросила она, прихлебывая кофе.

— Я вовсе по нему не сохну, — отмахнулась я.

— Ври больше, — хмыкнула Нина. — Думаешь, я ничего не вижу? Да ты же по уши влюблена в этого мерзавца. Только слепой может этого не заметить.

— Это почему он мерзавец? — возмущенно выступила я в Лёнину защиту. В моих глазах он был прекрасным принцем из далекой мечты, которую я намеревалась претворить в действительность, чего бы это ни стоило. То, что Лёня был мелочным эгоистом, умело манипулирующим десятком таких же влюбленных идиоток, как я, почему-то ускользало из поля моего зрения.

Нина на мой вопрос ничего не ответила, а вместо этого устало спросила:

— Ну скажи мне, что ты нашла в этом кретине?

— Он не кретин, — покачала головой я и стала перечислять неоспоримые Лёнины достоинства: — Он умница, красавец…

— К тому же бабник, самовлюбленный павлин, и ты сходишь по нему с ума. — Нина не дала мне договорить.

— Это так заметно? — спросила я, не став отрицать очевидного.

— Можешь не сомневаться, — кивнула она, отставляя опустевшую чашку. — Со стороны ты выглядишь полной дурой. Господи, да ты только посмотри на себя: рассыпаешься перед ним — Лёнечка то, Лёнечка се, а он ведет себя как принц Датский, не меньше. Смотреть противно.

— По-моему, ты преувеличиваешь, — сказала я, в глубине души понимая, что Нина права. Только слепой мог не заметить, что Лёнино отношение ко мне граничит с пренебрежением, тогда как моя любовь к нему крепла с каждым днем. Классик, сказавший золотые слова: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей», определенно знал толк в амурных делах. — Мне кажется, я тоже нравлюсь ему.

Нина фыркнула, давая тем самым понять, что думает о моих словах, и заявила:

— Если ты не перестанешь бегать за ним, я не знаю, что с тобой сделаю. Раскрой ты наконец глаза и посмотри на себя в зеркало.

— А что? — удивилась я.

— Да на тебе ж лица нет. Ты осунулась, высохла. Если так пойдет дальше, от тебя останется только тень.

— Да, Лёнина тень, — обреченно кивнула я, отдавая себе отчет, что, если все и дальше пойдет по той же схеме, это произойдет очень скоро, и не зная, радоваться этому или огорчаться.

Нина покачала головой и вздохнула.

— Нет, ты определенно сошла с ума, — констатировала она.

Я немного подумала и кивнула.

— Не буду спорить.

Эта внезапно накрывшая меня любовь к Лёне действительно чем-то смахивала на безумие. Мне хотелось ежесекундно быть с ним рядом, слышать низкий, чуть хрипловатый голос, видеть его красивое лицо, на котором блуждала легкая ухмылка. Последний раз такое со мной случалось, наверное, в классе шестом, когда я была безумно влюблена в капитана школьной баскетбольной команды. Тогда я не могла есть и спать, меня преследовали навязчивые мысли о статном красавце и никакие мамины уговоры о том, что не мешало бы сесть за уроки, не действовали.