Какой мерзкий циничный взгляд у Журавлевой. Она смотрит на меня как на прислугу, подавальщицу в занюханной столовке. Кто я для Журавлевой? Докторишка из заштатной больнички. Но, с другой стороны, от докторишки жизнь зависит. Жонглировала фамилиями специалистов. Я должна в ноги упасть и благодарить, что на мне выбор остановила? Ценить как великую милость? Она этого ждала, точно ждала.

Краем сознания Таня понимала, что преувеличивает. Но это был очень дальний и очень маленький край. Как и два с половиной года назад, внутренние обличительные монологи закручивали спираль ненависти. Что бы теперь ни сделала, ни сказала Журавлева — все будет лишним доказательством ее подлой натуры, добавит медяков в копилку Таниного отвращения.


Ночью Таня долго не могла заснуть, пыталась проанализировать свои чувства. Если их хорошенько проанализировать, то можно справиться с навязчивыми душевными корчами. Нужно только разложить все на мелкие кусочки, а потом не собирать кусочки в прежнюю фигуру, постараться создать новую, позитивную.

В ненависти было упоение, потому что ненависть — тоже страсть, а любая страсть щекочет нервы. После суда было упоение раздавленного и униженного. Теперь — упоение власть имеющего. Таня знала немало людей блеклых, скучных, лентяев и бахвалов, не заслуживающих уважения. Но если бы любому из них понадобилась Танина профессиональная помощь, она, не раздумывая, сделала бы все возможное. Журавлева — другое дело. Между презрением и ненавистью такая же разница, как между легким штормом и цунами. Жажды мести не было, хоть за это спасибо! Но Таня стопроцентно знала: она не имеет морального права лечить человека, которого ненавидит всей душой. Утреннее спонтанное «не хочу!» превратилось в разумное и аргументированное «не имею права!». Сложенная фигура оказалась еще суровей, чем первая.

Да и как бы ни прошла операция, вывернись Таня наизнанку и продемонстрируй высшую степень хирургического мастерства, последствия известны. Когда Журавлева узнает в Тане обиженную участницу судебного процесса, никогда не поверит, что хирург старалась изо всех сил. Послеоперационный период бывает сложным, больных одолевают всякие страхи, мерещатся ужасы. А тут готовый врач-вредитель Татьяна Владимировна Назарова.

Что же делать? Может, поговорить с Журавлевой прямо? «Вот я, та самая Назарова, которая испытывает к вам понятные чувства после несправедливого суда. Вам лучше обратиться к другому хирургу». Это будет скандал! Вселенский. Свое «честное имя» Журавлева отстоит легко, а Татьяна окажется мстительной мерзавкой, надругавшейся над онкологической больной. Скандал выплеснется за стены больницы, главврач этого никогда не простит.

4

Журавлева поступила в понедельник. Вторник был операционным днем. Четыре операции: три опухоли щитовидной железы и рак молочной железы. Для Тани жизнь делилась не во времени — до работы и после работы, а в пространстве: операционная и весь остальной мир. В операционной Таня находилась в своей стихии. Не звонили сотовый, городской и местный телефоны, не досаждали пациенты и сотрудники с десятками мелких проблем, растворялись печали о неустроенной личной жизни, отступал комплекс «я плохая мать». Только любимая работа под тихую приятную музыку.

Петя Сомов пытался ставить в проигрыватель забубенный рок, но Таня решительно запретила. Напомнила про музыкальные эксперименты над крысами. Те, что слушали классику, прекрасно развивались и плодились. А крысы — «поклонницы» тяжелого рока не только исхудали, но перестали размножаться, постоянно пребывая в нервном возбуждении. Впрочем, и за крысами ходить не надо. Музыка-фон не должна быть зло-тревожной.

Операционных было три — анфилада больших светлых помещений. Соседнюю операционную занимали хирурги из гинекологии, они стояли по обе стороны стола, на котором лежала спящая под наркозом женщина. У гинекологов было включено радио. Для Татьяны обстановка давно привычная, а ординатор Люся, чей взгляд еще не замылился, отметила в первые дни работы:

— Нормальный обыватель грохнулся бы в обморок.

— Почему? — удивилась Таня.

— Только вообразите здесь простого человека, далекого от медицины. Что он слышит и видит? Под музыку Вивальди из человеческого тела вырезают кусок плоти и пришивают в другое место. А рядом два мужика копошатся в разверстом женском нутре. При этом радио сообщает о пробках на дорогах, и Ваня Мане шлет привет, просит песню передать. Что-то в этом есть от обморочного сюра.

Татьяна не любила праздной болтовни во время работы, но семьдесят процентов манипуляций в ходе операции — рутинные. Коллегам не хочется тупо молчать, невольно возникают разговоры на посторонние темы. И Таня их поддерживала. В ответ на Люсино замечание об обморочном сюре рассказала, как в одном из медицинских институтов, где традиционно высокий конкурс, абитуриентам прокрутили документальные ролики. Первый — бригада реаниматоров спасает человека, у которого остановилось сердце. С художественным кино это не имеет ничего общего. Звучит мат-перемат, пот льется градом по лицам врачей, под мышками у них расползаются темные пятна, конвульсивно дергается тело больного, когда бьет разряд дефибриллятора, открытый массаж сердца — все безуспешно, человек умирает. Второй ролик — про экстренную операцию при открытом переломе бедра и разрыве артерии. И теперь уже хирурги, забрызганные кровью, далеки от киношных воспитанных, вежливых врачей. Никаких тебе: «Будьте любезны, скальпель!», а весьма площадная лексика: «Вася, хрен собачий! Куда ты суешь?» Нечеловеческое напряжение, счет идет на секунды. Третий ролик — осложненные роды. Роженица полубезумна от боли, страха, ее силы на исходе, ножное предлежание плода. У врача перекошенное лицо, он орет и на роженицу, и на акушерку, рассекает промежность, льется кровь… Финал не показали. Наверное, специально, как и финал операции с открытым переломом. После киносеанса половина абитуриентов забрали заявления.

Они, Таня и коллеги, делали свое дело и обсуждали, правильный ли это ход — обрушить на вчерашних школьников, мечтающих о медицине, страшилки для непрофессионалов. Ведь не всем судьба на переднем крае жилы рвать. Кто-то должен участковым врачом трудиться, старикам аспирин выписывать или детишек от ветрянки лечить. Дерматологи-венерологи тоже славно устроились: был у тебя пациент шелудивый, как шишка, — мази прописал, стал пациент гладкий, как девичья коленка; инъекции сделали — и нет срамной болезни. Врачи всякие важны, врачи всякие нужны. Мнение Тани и ее коллег, понятно, не учитывалось. Но экспериментов с введением в профессию с помощью документальной съемки больше не проводилось. Большой конкурс — престиж института.


Две щитовидки оперировали Вероника и Петя, сменяясь в роли ведущего хирурга и ассистента. Таня находилась рядом, наблюдала. Третью щитовидку, семидесятилетней женщины, Таня оперировала сама. Узел на узле, спайка на спайке, прорастание опухоли в соседние ткани — кропотливая работа, затянувшаяся. Свету Бабкину взяли на полтора часа позже, чем рассчитывала Таня. Впрочем, пациентка все это время не тряслась от страха, а пребывала в благодушном и расслабленном состоянии благодаря введенным утром препаратам. Когда Светлану привезли в операционную, с каталки переложили на стол, музыка не играла. Это было негласным правилом: пока больной вне наркоза — никакого музыкального сопровождения. Пациент решит, что тут песни поют, а не жизни спасают. Татьяна спустила маску, чтобы Света увидела ее лицо, и показала два больших пальца: все будет отлично! Из капельницы в Светину вену струился наркотический раствор. Света отключилась со счастливой улыбкой. Пока анестезиолог интубировал больную, то есть вставлял в трахею трубку, по которой пойдет газовая смесь, Татьяна рассказывала про Светину версию происхождения ее рака. Коллеги смеялись. Операцию вел Петя.

— Ну, давай смотреть, — подбодрила его Таня, — чего там ей муж насосал и накусал.

Таня подключилась только один раз, когда Петя и Вероника ошиблись. В мелочи ошиблись, но Таня не терпела даже мелких погрешностей. Комплекс отличницы, с детства: все, за что берусь, делаю на «пять».

На завершающем этапе Таня сказала Петру:

— Хорошо поработал. Иди в отделение, мы зашьем, передохни чуток и сделай перевязки, которые не успели до операций. Семеновой из третьей палаты надо швы снять. Она будет верещать. Семенова верещит при виде клизмы. Пусть Ира ее заговорит.