– Я могу вам чем-нибудь помочь, госпожа Годес?
– Нет, это, конечно, очень любезно, но я уже почти спустилась.
– Да, но если вам надо поднести что-то, я помогу. Мне все равно надо в магазин.
Пожилая дама удивляется:
– Ах, вот оно что! Это так приятно слышать.
Кармен замечает, что глаза у госпожи Годес полны слез.
– Правда? – Кармен спускается на площадку второго этажа. – Но сегодня уже все магазины закрыты. Давайте провернем это завтра?
– Я напишу вам маленькую записочку, если не в тягость.
– Нет, совершенно точно нет. Напротив, я сделаю это с большим удовольствием. Записку я заберу утром. В полдевятого для вас не рано?
– Ах, нет. Знаете ли, в моем возрасте люди спят очень мало.
– Ну тогда у вас должно быть много времени…
Кармен смотрит в лицо пожилой дамы и вдруг представляет, как много, видимо, той пришлось пережить. Черты лица утратили былую привлекательность. Лицо покрыто глубоки ми морщинами, а глаза уже затянуло легкой пеленой. Как она выглядела раньше? И почему все в доме называют ее «фрейлейн»? В ее-то восемьдесят? У нее нет мужа? Она ни когда не была замужем? Или просто не захотела выходить замуж? Чувствовала ли эта пожилая дама себя хоть когда-нибудь так, как сейчас она, Кармен?
– Тогда пока? – Эльвира Годес поворачивается, чтобы идти.
– Нет, подождите… Почему бы нам не выпить по стаканчику? Я бы с удовольствием поболтала с вами.
– Ах, деточка, о чем можно болтать с такой старухой, как я?
– Просто поговорить, послушать рассказы о прежней жизни…
– Вот оно что! Это радует меня. Если хотите, можем зайти прямо сейчас. Только я посмотрю свой почтовый ящик.
– Давайте я быстро…
– Нет, деточка, моим старым костям необходимо, чтобы я двигала ими время от времени.
– Хорошо, через полчаса!
– Договорились!
Кармен взбегает по лестнице, словно на крыльях. У самой двери своей квартиры она снова вспоминает про конверт. Идиотизм – договориться на сегодняшний вечер! Чего это ей взбрело в голову? Она хотела приготовить спагетти, открыть бутылочку вина и спокойно почитать эти письма. Открыв дверь, Кармен сбрасывает туфли, кладет почту на стол, портфель – на кресло и идет в спальню, чтобы сменить блузку и брюки на любимые легинсы, толстые носки и теплый мягкий свитер. Так наступает вечер. И что теперь? Читать письма сразу или почитать в постели перед сном?
Будучи ребенком, она всегда распаковывала самый большой рождественский подарок в конце праздника, а первое любовное письмо носила под свитером три дня, прежде чем прочесть. Пожалуй, надо потерзать свое любопытство еще немного. В этом у нее выдающиеся способности. Она медленно идет к столу. Можно хотя бы разорвать коричневый конверт. Тогда она узнает, сколько внутри писем. Она проводит острым ногтем по тому месту, где конверт заклеен, и резким движением вскрывает его. Два больших конверта и один маленький, почти квадратный. Сев на подлокотник кресла, изучает почерки на конвертах. Отправитель одного из писем в большом конверте, должно быть, стильный человек. Или имеет отношение к искусству. Адрес написан большими красивыми буквами с завитками. Обе Ф в индексе далеко отстоят друг от друга и оканчиваются витиеватыми загогулинами.
Определенно писал человек неординарный, заключает Кармен и откладывает письмо. На втором большом конверте адрес отпечатан на машинке или принтере. Без фантазии. Кармен берет третье письмо. Маленькие печатные буквы, написанные шариковой ручкой. Это ни о чем не говорит. Посмотрим на имя. Хайнц-Петер Шульце. Имя ей не нравится. На конверте с отпечатанным адресом стоят только инициалы Д. С. Третий тоже скрывает свое имя.
О, ужас! Кармен смотрит на часы. Госпожа Годес, наверное, уже ждет ее. Она хватает бутылку красного вина, коробочку с печеньем. Чипсы старушке скорее всего нельзя. Берет ключи и выскакивает из квартиры. «Эльвира Годес» написано красивыми буквами под кнопкой дверного звонка. Совсем не так, как у Кармен, наверху – коряво и от руки. Думала, что временно, но так до сих пор и не заменила табличку. Кармен нажимает на кнопку. И звонок в этой квартире звенит необычно – тренькает нежно, как колокольчик. Звонок в квартире Кармен противно дребезжит. Для слуха совершенно непотребно. Госпожа Годес открывает. Она светится от счастья, и, кажется, что морщинки на ее лице разглаживаются.
– Вы не можете представить, сколько радости доставили мне! Ко мне так редко кто-либо заходит. Иногда мне кажется, что меня уже заживо похоронили… – Старушка осекается. – Да что это я плету! Пожалуйста, входите.
Планировка квартиры у соседки такая же, как у Кармен. Но квартира выглядит совершенно иначе. Словно попадаешь в далекое прошлое. Громоздкая мебель из мореного дуба, на стоящие, хоть и сильно потертые ковры на полу, огромные, обитые бархатом кресла, плотные шторы все из того же бар хата. Повсюду белые кружевные салфеточки, в серванте – великолепный хрусталь. С потолка свисает старинная, со вкусом сработанная люстра.
– Пожалуйста, присаживайтесь. – Фрау Годес указывает на одно из кресел.
– Да, спасибо… – Кармен чувствует себя немного скованно.
О чем вообще они будут говорить? Она же не может сразу спросить старушку, как раньше дамы вели себя с мужчинами.
Направляясь к креслу, на одной из стен Кармен замечает старую черно-белую фотографию в серебряном багете и подходит к ней.
– Можно посмотреть?
Фрау Годес тоже подходит, вздыхая при этом:
– Да, остались только воспоминания. В моем возрасте человек живет одними воспоминаниями. Но вам, молодым, не понять этого.
– Моя мама тоже всегда говорит так, а ей только пятьдесят с хвостиком.
– Она так молода? Ах да, в ее возрасте я только вернулась из Юго-Западной Африки.
– Вы жили в Африке? – Кармен озадачена. – А что вы там делали?
Старушка смеется. Открытый, искренний смех.
– Я провела в Африке половину жизни!
– Правда? – Кармен удивлена и не пытается скрыть это. – Как миссионерка? Или?..
– Да, – улыбается Эльвира Годес, – в некотором смысле как миссионерка, но не по линии церкви. Правильнее будет, наверное, сказать – с целью распространения идеи любви к ближнему, существующей в любой религии.
– Как интересно! – Кармен все не может оторваться от фотографии. – Это ваши родители?
– Да… – Старушка тычет указательным пальцем на маленькое белое пятнышко, едва различимое на снимке: – А это я, в накрахмаленном белом платьице. Мне здесь, наверное, около двух лет. А вот мои братья и моя сестра. Это – тетушка. Все уже, конечно, умерли.
– А это? – Кармен указывает на фотографию, где запечатлен большой деревенский дом.
– Это дом моих родителей. Мои дед и бабка построили его еще в 1887 году в немецкой Юго-Западной Африке, моя мать вышла там замуж за немца, а я родилась в этом доме. Вы наверняка знаете, что эти земли в 1884 году стали немецкими колониями, а дед и бабушка были среди первых поселенцев. Колонизаторы, как их тогда называли. Довольно мерзкое словечко. Да и на деле это было несправедливо. Так вот, запросто, покупать людей и страну, где они жили. Позже, используя возможности моей профессии, я пыталась исправить эту несправедливость.
– А кто вы по профессии?
– Врач. Я добилась возможности учиться своему ремеслу в Германии, что в то время было почти невозможно для женщин.
– Как все это интересно!
Кармен по-прежнему с удивлением смотрит на старушку. Как много, оказывается, может скрываться за неприметным фасадом.
– Я принесла с собой вино. У вас есть настроение выпить по глоточку?
– С удовольствием. У меня тоже есть бутылочка. Я угощу вас.
– Это вы сделаете в следующий раз, – смеется Кармен и хочет уже отойти от развешанных на стене фотографий.
Но в этот момент ей попадается на глаза еще одна, маленькая, со всем пожелтевшая. Она просто засунута за засохшую розу, прикрепленную к стене. Мужчина, плохо различимый, стоит рядом с самолетом. Самолет совсем старый, еще с открытой кабиной пилота.
– Этот человек был другом вашей семьи?
– Это был очень хороший друг, чудесный человек!
– Что же с ним случилось?
– Ханнес погиб в авиакатастрофе вскоре после того, как была сделана эта фотография. Разбился на этом самом самолете. Это был его собственный самолет.
– Как жаль…
Кармен пристально всматривается в фото. Лицо мужчины очень плохо различимо. Молодое, вероятно, мужественное. В летном шлеме. На шее по моде того времени – белый шарф.