– Не отнимайте его у меня… Его преступление можно искупить. Без него я не смогу жить.

– Никто вам не запрещает жить с ним, сестрица. Я не могу его вернуть в Милан… Но что вам мешает последовать за ним? Вы же знаете, я буду смотреть за вашим сыном, как за своим собственным ребенком. Зачем же вам отказываться от своего счастья? Поезжайте…

Боне не надо было повторять дважды. Она, не мешкая, покинула Милан, не догадываясь, глупая, что дороги назад ей не будет. Герцогиня, забывающая о своем долге настолько, что готова бежать за своим любовником, не может быть регентшей. Впрочем, когда она прибыла в Абиатеграссо, ее встретил вооруженный отряд, давший ей понять, что путешествие окончено. Бону заключили в замок, откуда она больше не выходила.

Регентство таким образом наконец оказалось в руках Лодовико. Он пока не владел короной, но Милан уже принадлежал ему.

В это время в жизнь Лодовико вошла настоящая любовь. В 1480 году он встретил Чечилию Галлерани, слывшую самой прекрасной девушкой в Милане, к тому же самой образованной. Душа поэта жила в ее прелестном теле нимфы. Тот, кого теперь называли Лодовико Моро,[11] скорее не из-за смуглого лица, а потому что в его гербе было изображение шелковицы, воспылал к ней любовью с первой встречи…

Она сидела среди других знатных дам на трибуне, воздвигнутой для них в Миланском соборе. Перед ними разворачивалась пышная церемония коронации молодого герцога Д-Жана-Галеаццо. Сопровождаемый вибрирующими ликующими звуками длинных серебряных труб, в благоухающем дыму кадильниц мальчик-герцог рядом с дядей вошел в неф, едва удерживая равновесие под неимоверной тяжестью торжественного наряда и бархатного плаща, шитого золотом и серебром.

Лодовико, важный и внешне невозмутимый, шагал, устремив взор на алтарь, у подножия которого их ждал архиепископ в лице его младшего брата Асканио. Он ни о чем не думал, разве только о том, что однажды, он был в этом абсолютно уверен, подобная церемония повторится, и главным героем на ней будет он сам… Внезапно, будто притягиваемый магнитом, он повернул голову. Его взгляд остановился на тонком лице с огромными сияющими глазами в обрамлении черных блестящих волос, усыпанных драгоценными камнями. Он заметил тонкие алые губы, улыбавшиеся ему. Дрожь пробежала у него с головы до пят.

Больше он ничего не видел вокруг, только указал на незнакомку своему любимому поэту Бернардо Беллинчиони. Тот улыбнулся.

– Ее зовут Чечилия Галлерани, монсеньор… Говорят, она тайно влюблена в вашу милость. Она пишет премилые стихи.

– Сейчас стихи напишешь ты, самые лучшие, и побыстрей! Вглядись в нее хорошенько и постарайся описать то, что я сейчас чувствую в самых ярких и страстных красках.

Бернардо поклонился, улыбаясь.

– Монсеньор может мне довериться. Он не будет разочарован.

Действительно, вечером прекрасная Чечилия нашла в своей комнате сонет и брошь в виде бриллиантового букета в бархатном футляре. В сонете ее умоляли о свидании.

Беллинчиони не солгал, говоря, что Чечилия была тайно влюблена в Лодовико. Она обожала его издали, не осмеливаясь приблизиться, но раз он попросил о свидании, у девушки не хватило духу долго ему сопротивляться. Неделю спустя, глубокой ночью поэт Беллинчиони потихоньку привел прекрасную поэтессу в личные покои регента.

Это не было банальной любовной интрижкой. Лодовико Моро действительно безумно влюбился в Чечилию. Обладание лишь еще больше разожгло эту любовь. Два года спустя он обратился к властелину Флоренции Лоренцо Медичи с просьбой прислать ему одного из прекрасных художников, коими так славился город. Лоренцо Великолепный послал к нему неизвестного художника, который к тому же был искусным инженером и умел делать все на свете. Это был высокий, величественный мужчина, с необычайной красоты внешностью и взглядом, проникающим, казалось, далеко за пределы человеческого познания. Его звали Леонардо да Винчи…

Лодовико поселил его в Милане и первым делом поручил ему написать портрет своей возлюбленной.[12] В то время он просто купался в счастье, дни его были заполнены увлекательными делами по украшению Милана и пополнению его коллекций; ночи, полные страсти, он проводил в объятьях Чечилии. Художник стал его другом и верным соратником, ибо его разностороннему гению была любая задача по плечу. Вместе они понастроили в полях ирригационные каналы, отчего необычайно возросло плодородие земель. Так проходило время в прекрасных и сладких трудах…

Пришла пора женить молодого герцога. Тот, поощряемый дядей, пристрастился к бурной и разгульной жизни. Он совершенно не интересовался государственными делами, но народ любил его, и Лодовико не посмел избавиться от племянника. Надо было подыскать ему супругу.

В январе 1489 года Д-Жан-Галеаццо женился на Изабелле Арагонской, внучке Неаполитанского короля. Это была красивая девушка, высокая и гибкая, как лиана, с треугольным личиком под копной великолепных темнорусых волос, с серьезным взглядом. Но когда этот взгляд встретился с глазами Лодовико, тот почувствовал, что эта девушка никогда не будет ему другом. С самого начала он угадал в ней врага, энергичного и жадного до власти. Если он не примет меры, эта Изабелла вполне сможет встряхнуть как следует беспечного Д-Жана-Галеаццо и заставить его самому взять власть, которая находилась сейчас в руках Лодовико.

Тогда он задумался о своей жизни. С 1480 года он был официально помолвлен со второй дочерью герцога Ферраре, маленькой Беатриче д'Эсте, которой было всего пять лет. Теперь ей должно уже сравняться пятнадцать, и Лодовико подумал, что пора бы ему обзавестись семьей. Ему уже исполнилось сорок, самое время… К тому же взгляд Изабеллы Арагонской говорил о том, что так будет надежнее.


Сидя в огромном кресле, Моро созерцал стоящий перед ним на столе мраморный бюст, с которого скульптор только что сдернул покрывало. Он изображал собой молоденькую девушку, с круглыми щечками, пухлым ртом и маленьким остреньким носиком, узкоплечую и плоскогрудую; но от всего ее облика исходило ощущение большого достоинства, необычное у столь юной особы, почти ребенка.

– Так это и есть мадам Беатриче д'Эсте, моя невеста? – проговорил наконец герцог Бари. – Ты сделал верный портрет, Кристофоро?

Скульптор Кристофоро Романо с улыбкой поклонился.

– Верный в том, что касается черт, ваша милость. Но мой резец не смог передать обаяние и радость, исходящие от принцессы. Она будто вся из ртути. Никто не может перед ней устоять… Ее надо видеть воочию.

– Может быть, ты и прав, поскольку здесь она всего лишь милая девочка… и ничего больше.

– Посмотрите на нее, монсеньор. Клянусь, она покорит вас.

– Хотелось бы верить.

Бросив скульптору кошелек с золотом, он удалился, опершись о плечо своего друга Галеаццо Сансеверино, который был и его главным военачальником. У того речь была прямой, как и положено солдату.

– Если вы женитесь на Беатриче д'Эсте, что станет с прекрасной Чечилией? Как только ваша жена приедет в город, злые языки сразу же ей обо всем доложат.

– Потому-то я уже и принял решение, – со вздохом отвечал Лодовико, – правда, оно мне досталось нелегко. Для меня просто нож острый отдавать ее супругу, пусть даже фиктивному. Но иначе никак нельзя.

– За кого вы собираетесь выдать ее?

– За старого графа Бергамини. За кругленькую сумму он закроет на все глаза. Ты же понимаешь, я не собираюсь бросать мою прекрасную Чечилию ради этой толстощекой девчонки.


21 января 1490 года Беатриче д'Эсте приехала в Милан, и к своему немалому удивлению, Лодовико Моро сразу же влюбился в «толстощекую девчонку». Кристофоро Романо оказался прав. В холодном камне невозможно было передать жизнь, так и бьющую ключом из этого смелого и радостного создания. Она была, как веселое пламя, от всего ее существа исходило неотразимое очарование. Особенно прекрасны были ее сияющие черные глаза. У нее была только ей присущая манера, полуробкая, полунасмешливая, так смотреть на своего важного супруга в сверкающих золотом и пурпуром одеждах, что тому хотелось одновременно отшлепать ее и расцеловать.

Они прекрасно поладили, оба одинаково жадные до роскоши и власти. Беатриче не обладала красотой своей сестры, прекрасной и знаменитой Изабель д'Эсте, маркизы Мантуанской, но зато у нее было безграничное жизнелюбие, делавшее ее ослепительной, и энергия, переполнявшая ее маленькое стройное и крепкое тело…

Но при этом она была страшно ревнива, и Лодовико скоро убедился в этом на собственном опыте.