Эмма побагровела от гнева. Этот чертов виконт наверняка каждый день носил с собой двадцать раз по два фунта на карманные расходы.
Она вернула нелепый чек, быстро нацарапав записку и на этот раз не заботясь ни о подборе вежливых выражений, ни о соблюдении полей, ни о почерке.
«Уважаемые господа,
С какой стати я должна обналичивать чек во французском банке? Зачем мне ехать с ним в Лондон? Чтобы добраться до Лондона, переночевать там и вернуться, мне потребуется два фунта, не меньше. Поехать «в свое время» в Йорк? Зачем? За два фунта мне не купить не то что живого барана, а даже баранины весом с убитого вами ягненка. Кроме того, мой ягненок, если бы вы его не переехали, мог бы дать потомство сотне ягнят за несколько лет, и этот факт йоркширский суд наверняка примет в расчет — мертвые овцы на дорогах здесь хоть не часто, но случаются со времен нашествия римлян, и с тех самых времен суды весьма сочувственно относятся к потерям фермеров. Таким образом, убитый вами ягненок стоит куда больше двух фунтов стерлингов, и посему я призываю его сиятельство отнестись к делу с уважением и вниманием, как оно того заслуживает. Пусть соблаговолит связаться со мной лично, как только появится возможность».
Эмма подумала и зачеркнула последние слова. Чтобы без сантиментов.
«Пусть соблаговолит связаться со мной лично».
Плевать на его возможности. Эмма хотела было зачеркнуть и «соблаговолит», но передумала.
Реакция виконта на сообщение Эммы заставила ее поверить на краткий миг в то, что теперь она наконец будет вести дела лично с ним. Услышав стук в дверь, Эмма бросилась к окну, подняла занавеску и увидела высокого мужчину, одетого так, словно он собрался на службу в контору.
Открыв перед незнакомцем дверь, Эмма на мгновение поверила, что этот вертлявый с нездоровым цветом лица человек и есть Монт-Виляр. Но гость представился Эдвардом Блейни, помощником виконта, и предъявил визитку. Эмма расхохоталась, принимая визитку, чем несколько ошеломила помощника виконта. (Помощник? Естественно! При таком выраженном нежелании входить в контакт с кем бы то ни было виконту требуется целая армия секретарей-помощников.)
Эмма взглянула еще на одну визитку — с золотым тиснением, густая черная печать на мелованной, цвета слоновой кости, бумаге. Должно быть, виконт обеспечил заказами все лондонские типографии — сколько же ему нужно таких визиток!
Возвращая визитку, Эмма спросила:
— Так Монт-Виляр все же существует, или он просто побочный продукт деятельности сотен людей, которые печатают за него визитки, пишут письма, контактируют с адвокатами и убивают овец — а потом являются ко мне? О нет, наверное, он такой особенный, что ему нужно обзавестись целой армией помощников, чтобы внушить окружающим почтение к его непомерной важности. — Эмма подалась вперед — маленькая женщина смотрела на гостя весьма неприветливо. — Где он сам? Я вас спрашиваю.
Мужчина заморгал, прочистил горло — высокий, худой и не слишком молодой, опрятно одетый мужчина, от которого приятно пахло одеколоном и чей нос был весь в красных прожилках: сказывалась любовь к джину.
— В другом месте, мадам. Меня отправили к вам удовлетворить вашу жалобу. Мне по дороге. Я еду в город.
Эмма легко представила себе, как выглядел список распоряжений, отданных виконтом: «Купи шампанского, закажи икры, усмири сварливую вдову».
Прекрасно, Эмма не станет ворчать.
Прошло пять минут, и вместо двух фунтов ей предложили десять. Уже неплохо. Эмма отказалась. Она назвала цифру: тридцать. Тридцать фунтов — меньше, чем следовало бы с него потребовать, но эти деньги хоть что-то могли решить. Мужчина самодовольно усмехнулся. Он покачал головой — не согласен. Ему, видите ли, не понравилось, как пахнет овца, которая в счастливой игривости подтолкнула его сзади, напугав до смерти. От овцы пахло серой, как и положено, особенно если учесть, что ей только что в профилактических целях дали немного крепкого портера. Таким образом, Эмма и мистер Блейни, а посредством него и виконт оказались вновь на исходной порции. Ситуация была патовой.
Помощник виконта стоял перед ней, помахивая чеком, который, как заметила Эмма, был подписан самим мистером Блейни (будь она на месте виконта, ни за что не стала бы этому типу доверять подписывать финансовые документы). Пусть он не выглядел таким задавакой, как дворецкий, мистер Блейни, несмотря на свой подчеркнуто консервативно-безупречный внешний вид: перчатки без единого пятнышка, шляпа с узкими полями, белый стоячий воротничок, — никак не желал в сознании Эммы укладываться в образ тихого, благопристойного английского джентльмена, которого так старательно и почти ловко изображал. Что-то в его повадках, в выражении лица выдавало другое.
Эмма стояла, прислонившись спиной к двери, не позволяя ему рассматривать ее дом, а сама тем временем продолжала отряхивать пальцы от муки. По субботам она пекла хлеб для всей деревни — зарабатывала деньги. Она просто смотрела на секретаря виконта, гадая, уполномочен ли тот поднимать сумму выше десяти фунтов.
Он, должно быть, решил, что она отряхивает руки для того, чтобы наконец взять чек и изучить его. Но Эмма лишь вытерла пальцы о фартук и молча сложила руки на груди, ясно давая понять, что брать чек не намерена.
— Отчего этот богатый господин, — решилась наконец спросить она, — продолжает предлагать мне деньги в такой форме, которую довольно сложно обналичить?
Тот чек, что принес помощник виконта, хотя и был выписан в английской валюте, находился в Английском банке, который не имел сельских филиалов. Должно пройти немало времени, прежде чем он превратится в наличные. Если, конечно, она не захочет пару раз наведаться в Лондон.
— Я не собираюсь его брать, — уточнила Эмма, — и все же, по-моему, куда проще было предложить мне десятифунтовую банкноту. У виконта их наверняка в избытке.
Эмма с удивлением отметила, как изменилось выражение лица ее собеседника. Он словно осунулся и потускнел. Он нервно покашлял, прочищая горло. Видимо, странному поведению виконта все же имелось объяснение. Но этот тип уж точно правду не скажет.
— Возьмите чек, — сказал помощник виконта. — Через неделю он войдет в силу.
— Ах, так он сейчас и силы не имеет? — со смехом уточнила Эмма.
— Он войдет в силу. — Блейни выглядел несколько глуповато. — И должен сказать, что большая сумма не сможет быть получена, пока его сиятельство не закончит переводить счета... У виконта проблемы с деньгами?
— Да. — Блейни заморгал. — Нет. — Он решительно тряхнул головой, словно простое «да» для ответа не годилось. — Он богат как Крез. Просто деньги его хранятся в иностранных банках. И еще дела с дядей...
— С дядей?
Какой-то момент Блейни пребывал в замешательстве. Он явно ступил на весьма зыбкую почву, и это Эмму забавляло. Этот человечек в третий раз за последние пару минут прочистил горло.
— Кхе-кхе. Финансы его сиятельства находятся в весьма запутанном состоянии. — Он еще что-то бормотал, но неразборчиво, во всяком случае, Эмма его не поняла, после чего умолк окончательно.
Эмма изобразила на лице самое горячее участие и, покачав головой, со значением произнесла:
— Тот самый дядя. Как ужасно! Какой, интересно, еще дядя?
Мистер Блейни замахал руками, словно хотел избавиться от упоминания о родственнике.
— Нет, нет, проблема решена, — произнес он и торопливо добавил: — Собственно, и проблема то была надуманной. Как только его сиятельство прибыл в Англию, никакого вопроса о том, кому принадлежат титул и наследство, возникнуть более не могло.
Помощник виконта говорил горячо и убежденно. Если бы Эмма могла знать о чем!
— Конечно, нет, — с понимающим видом поддакнула она.
— В любом случае именно поэтому, когда речь заходит о больших суммах, возникают затруднения формального плана, касающиеся росписи и прочего. И поэтому деньги со счетов так непросто получить. Его дядя открыл множество счетов. Деньги стали утекать. Дядя наделал долгов, и теперь возник вопрос о том, кому по этим долгам платить. Кредиторы стараются проверить каждый счет, прежде чем разморозить его. Все так запутано!
— Боже мой, я понимаю. — Пусть не совсем ясно, но кое-что понимать Эмма начала. Дядя наложил лапу на наследство, пока племянник был за границей. И возникли двойные счета.
Секретарь вздохнул, благодарный Эмме за проявленное понимание. Пожав плечами, словно показывая тем самым, что от него здесь ничего не зависит, он сказал: