Стюарт заморгал. Его слуга посмел говорить с ним в такой манере!
Сам кучер пошел на попятную, в прямом и переносном смысле.
— Простите, я не хотел сказать...
— Все в порядке. — У него получился диспут с кучером.
— Обмен мнениями, не только отдача указаний. Это что-то новое. И это не так плохо. Надо вдохнуть поглубже, выдохнуть и помнить, что иногда бывает прав не он, Стюарт, а кто-то другой. Он мог бы узнать что-то для себя новое. —
— Почему ты считаешь, что коня надо усыпить?
Расхрабрившись, кучер сказал:
— Он кусал меня, пытался меня лягнуть. Он свернул с дороги и затоптал ягненка, сэр.
— Что он сделал?
— Он бросается в погоню за всем, что видит на дороге.
— За всем, что меньше его. Этот конь сумасшедший.
— Его били, — сказал Стюарт, стараясь защитить коня перед собственным кучером. Почему этот конь был для него так важен? Даже сейчас, во время этого разговора, отчасти он понимал, что усилия его непропорциональны проблеме.
— Других тоже били, и будь здоров как. Но этот конь безумный.
Так в чем правда? Действительно ли этот конь уже не поддавался перевоспитанию? Честно говоря, он хотел бы научиться смотреть на вещи так, как смотрит Эмма. Научиться быть такой цельной натурой, как она. Однако принять как факт то, что ему сейчас говорили, то, что его самый любимый конь, его фаворит не подлежит перевоспитанию, было не просто тяжело. Его тошнило при мысли, что коня придется усыпить.
И все же, напомнил он себе, семь лошадей ведут себя вполне нормально, хорошо себя ведут. И только один стал угрозой для жизни. Один. Может, даже не отец его сделал коня сумасшедшим, а только подлил масла в огонь? Что следовало сделать с таким животным с точки зрения здравого смысла? Какие действия были бы правильными?
Стюарту стало даже легче, когда он сказал себе, что чертовски не хочет терять коня, но, если таково требование закона, он готов смириться. Он не мог бы спасти чертово создание без помощи самого животного. А конь не желал себе помогать. Как Стюарт ни старался.
И все это было уже не важно в свете того, что сейчас Эмма разгребала одна то, что они должны были разгребать вместе. Он должен вернуться и проверить, все ли в порядке. О чем он вообще думал? У него нет времени на коня, который никак не хочет прекратить причинять страдания тем, кто меньше его. Особенно когда Эмма нуждается в его помощи.
— Ладно, — сказал он кучеру. — Поезжай. Скажи им, что я не хочу его усыплять, что он не будет работать, что я не выпущу его на дорогу и к людям, если они мне его вернут. Я не знаю, что еще можно сделать. Если они все равно не захотят мне его отдавать, пусть будет так, как они решили. Я все сделал, чтобы помочь животному. Но он не захотел принять мою помощь.
Когда Эмма вернулась, чтобы забрать пальто и, возможно, деньги, ее чуть удар не хватил. Стюарт в шляпе, пальто и перчатках, совершенно здоровый, стоял посреди комнаты.
— Вижу, с тобой все в порядке, — сказал он с искренним вздохом облегчения. — Он уезжает? Он взял билет?
— Еще как! Как младенец бутылочку. Насколько я понимаю, он даже не рассматривает иных возможностей. Для него сейчас единственная реальность — это та, что мы создали для него, до тех пор пока он не прибудет в Нью-Йорк. — Эмма пожала плечами. — А может, и всю дорогу до Шайенна.
«Но что делать со Стюартом?» В этот самый момент поиска решения раздался стук в дверь.
— Ко мне, — сказал констебль, — поступило сообщение о том, что в этом номере были драка, крики и, возможно, стрельба. Все ли в порядке? — Полицейский вошел в номер.
Эмма бросила взгляд на Стюарта — он ждал ее, — затем на констебля и сказала:
— На самом деле не все. Если вы покопаетесь в мусоре вон там, то найдете повестку в суд в Йоркшире, выписанную для этого господина. Человек, который принес ее, только что был здесь, но виконт Монт-Виляр ехать отказался. Он колотил беднягу до тех пор, пока у того кровь не начала течь. Если вы заглянете в корзину для мусора, ту, что в спальне, вы найдете окровавленную рубашку.
Стюарт стоял с разинутым ртом. Она видела, что плечи его опустились. Боже, как это все было для нее тяжело! Она хотела сказать ему, что вынуждена так поступить. «Мне надо уезжать, — хотела сказать она, — а ты не можешь ехать со мной».
Констебль вернулся с рубашкой и с довольно плохо сработанной фальшивой повесткой, которую она сама бросила в корзину, потому что не была удовлетворена работой. Для констебля, однако, повестка вполне сошла за настоящую.
— Да, действительно, повестка в суд, — сказал констебль и, обращаясь к Стюарту, спросил: — Это верно, сэр, простите, ваше сиятельство, что вы отказались явиться по повестке? — Он прочитал по бумажке: — «Неуважение к суду по делу об убийстве овцы»?
Стюарт недоуменно заморгал и сказал:
— Нет, это неправда. — «Неуважение к суду» являлось одним из немногих исключений из правила, запрещающего брать под арест членов парламента.
— Тянет на преступление, — протянул констебль, сурово глядя на Стюарта.
Стюарт поднял глаза на Эмму. Взгляд его был тяжелым.
Ей стало слегка не по себе. Если этот трюк не сработает, тогда она вообще не знала, что делать. Его бездействие было словно затишье перед бурей.
— Господин констебль, сначала Монт-Виляр сказал, что поедет, но потом все началось. — Эмма и полисмен, маленький и тщедушный, с опаской смотрели на Стюарта, который в своем пальто казался еще выше и крупнее, чем был на самом деле. — Этот человек опасен, сэр. Вы не справитесь с ним, если не ограничите его свободу.
— Простите? — У Стюарта от возмущения глаза полез ли на лоб.
Эмма прошептала констеблю на ухо:
— Он сильный, как буйвол, и его ничто не может остановить, раз уж он разойдется. Если вы не наденете на него наручники, ждите беды.
— Я джентльмен, — произнес Стюарт, ни к кому конкретно не обращаясь, затем констеблю: — Мы разберемся во всем в участке, — и к Эмме: — А с вами у меня будет разговор потом.
— Наденьте на него наручники, — сказала Эмма полисмену.
Стюарт повернулся к ней и, если бы она оказалась чуть ближе к нему, наверное, как следует стукнул бы ее.
Когда Стюарт немного нагнулся, чтобы их с Эммой глаза оказались на одном уровне, Эмма вдруг метнулась за спину констебля, и полицейский, подумав, естественно, само худшее, схватил преступника за предплечье.
— Сожалею, сэр, — произнес он со стальными нотками в голосе.
Звякнул металл, и руки Стюарта оказались скованными сияющими новенькими наручниками, недавно введенными в обиход как обязательная экипировка констеблей. Стюарт был вне себя. Глаза его метали молнии, щеки покрылись красными пятнами.
Глядя на него, Эмма не могла ответить на вопрос, что вызвало в нем такую бурю негодования — страх или изумление. Изумление тем, как ловко ей удалось поменяться с ним ролями. Эмма и сама не вполне отдавала себе отчет в своих поступках. Что, как не вредность, заставило ее прижаться к констеблю и обшарить его карманы в поисках ключа от наручников? За спиной у констебля она показала ключ Стюарту.
Стюарт немедленно выдал ее действия:
— Она взяла ключи.
— Кто взял ключи? — спросил полисмен. — Ключи от чего?
— От наручников, как мне кажется. Миссис Хотчкис их у вас украла. Смотрите. — Стюарт кивнул в ее сторону, не отпуская ни на миг ее глаз.
Констебль похлопал себя по карманам.
— Не глупите, сэр, они у меня тут.
— Проверьте, там их нет.
Эмма деликатно опустила ключ в карман за мгновение до того, как констебль сунул туда руку. Он вытащил ключ и помахал им у Стюарта перед носом.
— Нехорошо, — сказал он и снова опустил ключ в карман, вернее — он решил, что опустил, поскольку Эмма, осторожно прижав руку к его карману, раскрыла ладонь и ключ упал ей прямо на руку.
— Она опять его взяла, — на этот раз без особой надежды на сообразительность констебля заявил Стюарт.
Эмма отступила к камину. Деликатно кашлянув, она уронила ключ за решетку и тут же зашлась в кашле, дабы констебль не услышал, как ключ упал куда-то на скрепленную цементом каменную кладку, где его никто не найдет, если только им не придет в голову разобрать камин.
— Прощай, Стюарт, — сказала она, глядя, как его бесцеремонно выталкивают из номера. — Прощай, дорогой.
Все оказалось проще, чем она думала. С этого момента, смирившись со своей судьбой, она уже знала, что делать. Или думала, что знает. Она взяла конверт с двумя тысячами фунтов и шляпную коробку с фигуркой горгульи.