Кейси Майклз - Испепеляющая страсть

Кевин Ролингс стал восьмым графом Локпортом полгода назад, но, как ни странно, до сих пор не ощутил в полной мере своего нового социального и материального статуса.

Возможно, он слишком долго ждал того момента, когда наконец станет пэром, унаследовав это звание от сварливого старика — двоюродного деда. Год за годом проходил в ожидании, скуке и попытках скрыться от кредиторов. И долгожданное разрешение всех проблем не принесло Кевину радости — а он всегда верил, что принесет.

Единственное, что принес ему титул, — это хлопотные поиски будущей графини. Сама мысль о брачных узах — этом безумном социальном институте, обязывающем людей ездить в Олмак и совершать множество других бессмысленных ритуалов: посещать балы, вечеринки, рауты, «венецианские завтраки», — рождала инстинктивное желание где-нибудь спрятаться. Но скрыться было негде — граф был обязан найти себе жену.

Естественно, в обществе заговорили о том, кого же изберет Ролингс в качестве счастливой невесты (его имя связывали с дюжиной молодых девиц и заключали пари о том, кого он предпочтет), однако нескончаемые призывы определиться не вдохновляли новоиспеченного графа, и ни одна из дебютанток высшего света не могла похвастаться его вниманием. Разочарованный, «байронический» вид жениха делал его еще более привлекательным в глазах юных леди, так что положение его становилось просто невыносимым.

Сезон уже заканчивался, после 4 июня — дня рождения Георга III — Лондон опустел, а Кевин ни на шаг не приблизился к браку.

Граф чувствовал себя утомленным, потерянным и размышлял, чем бы занять свое время.

Уже в течение нескольких месяцев Кевин «блистательно игнорировал» письма своего адвоката, призывавшие его явиться в новообретенное загородное поместье в Сассексе, известное многим поколениям как Холл.

Может быть, смена обстановки излечит графа от меланхолии? Он сомневался, что выдержит больше двух-трех ночей в старом сыром доме, однако поездка в Холл, пожалуй, могла бы взбодрить его.

Решившись, Кевин приказал подготовить свой новый экипаж для путешествия в Сассекс, где он собирался представиться в качестве хозяина поместья слугам и соседям.

Как оказалось, то, что его слуга имел обыкновение паковать в дорогу слишком много вещей, сослужило графу хорошую службу.

— А вот и она, удирает к холмам по высокой траве, чтобы в ней поваляться — все бы ей дрыхнуть, — Хэтти Кемп тряхнула копной угольно-черных волос (втайне она гордилась ими — ни одного седого! — хотя все знали: кухарке уже шестьдесят). Она отвернулась от кухонной двери, чтобы призвать к порядку служанку Олив Зук, тоже смотревшую вслед босоногой девчонке, бегом удалявшейся от Холла.

— Ну-ка за работу, лентяйка! — прикрикнула Хэтти Кемп и замахнулась черпаком на съежившуюся служанку, которая направилась было к двери.

— Да, мэм, да, мэм, — бормотала Олив, судорожно приседая в неуклюжих реверансах и пытаясь таким образом замаскировать свое намерение все же выйти из кухни, при этом из вместительных карманов ее фартука сыпались катушки, булавки, скомканные бумажки и другие «сокровища», так что, отступая, она оставляла за собой след.

— Идиотка! — пробормотала себе под нос Хэтти Кемп, прежде чем бросить еще один, последний взгляд в сторону холмов, где мелькала, удаляясь, девчонка.

— Что ж, у тебя хватает ума держаться отсюда подальше, детка. Когда явится новый хозяин, если он, конечно, соизволит явиться, тебе перестанут выпадать такие денечки, — Хэтти Кемп сморгнула одну-единственную слезу и вытерла глаз уголком передника, а затем вернулась к работе.

Тем временем юная девушка — объект внимания Хэтти Кемп — знай себе, бежала вприпрыжку по холму, спускавшемуся к берегу Ла-Манша; ее рваное выцветшее платье высоко задралось, распущенные волосы развевались на ветру. Подпрыгивая, она напевала, кружилась в разнузданно-невинном танце и наконец упала на колени, чтобы полюбоваться пенными гребешками волн внизу. Свежий ветерок от воды повеял в лицо девушке, и она тряхнула головой, чтобы отбросить волосы со лба и щек, подставляя лицо теплому летнему солнцу.

Черты ее лица вряд ли вдохновили бы поэтов. У нее был короткий прямой нос; столь же обычный рот — разве что верхняя губа полновата; приятный круглый подбородок с небольшой ямочкой; глаза ясные, голубые, но не слишком большие; самым красивым в ней, пожалуй, были ушки — маленькие, в форме морских раковин.

И все же ее лицо нельзя было назвать непримечательным. У нее были темные брови красивой формы, такие же темные ресницы и густые волосы — не рыжие и не золотистые, их цвет представлял собой нечто среднее между двумя этими цветами, а пышность и блеск заслуживали самой высокой оценки.

Кожа у нее была, как и у всех рыжеволосых людей, молочно-белой и матовой, под солнечными лучами она быстро и болезненно краснела и покрывалась веснушками — именно это грозило девушке сейчас, когда она подставила лицо солнцу.

С глубоким вздохом опустившись на пятки, девушка оперлась руками о землю, вытянув их за спиной, выгнула спину и позволила волосам рассыпаться по густой траве. Эта поза обрисовала всю ее фигурку — стройную, мальчишескую — и высокую грациозную шею. У нее были тонкие руки с пальцами, сужающимися к концам, и длинные стройные ноги, ее нельзя было назвать ни костлявой, ни коротышкой — все соразмерно, все в пределах нормы.

Ее одеяние представляло собой нечто неописуемое. Оно было не только неряшливым или безвкусным, но и рваным и, как и вся девушка, не слишком чистым.

Девушка снова вздохнула — глубоко, прерывисто — и упала на живот, уронив голову на скрещенные руки. Ясно — это служанка, урвавшая несколько минут для отдыха от выполнения своих прямых обязанностей. И столь же ясно было, что ее что-то огорчает — какая-то мысль гложет ее, мешая наслаждаться окружающей идиллией.

Солнце поднялось выше, над холмом лениво пролетели несколько пчел, девушка спала. Она проспала всю вторую половину дня, и ее ровное дыхание лишь несколько раз сбилось и стало более глубоким. Наконец громкий шум прервал ее беспокойный сон.

Она нехотя проснулась, протерла глаза и небрежно заправила за уши спутанные волосы, в которых застряла трава, потом поднялась и вгляделась в сумерки — они уже сгустились, а от воды поднимался туман. Разглядеть что-либо было почти невозможно, зато она хорошо расслышала стук копыт не меньше чем четырех лошадей, звяканье сбруи и стук колес экипажа.

— Неужели это он? — громко спросила она траву и море, ведь вокруг больше никого не было. — Неужели великий и могучий лорд наконец снизошел к нам, чтобы вступить в свои права хозяина и господина? Никто никогда не приезжает в Холл, так что, должно быть, это он.

Напрягая слух, она услышала, как взволнованно переговариваются между собой садовники Лайл и Фитч, очевидно, распрягая лошадей.

Она подхватила юбки выше колен и уверенно побежала к Холлу — туда, где был вход для прислуги. Остановившись, чтобы перевести дух, на вершине холма и бросив взгляд на парадный въезд, она увидела щегольской экипаж, запряженный четверней; Лайл и Фитч вели двух лошадей в поводу к конюшням.

— Провалиться мне сквозь землю, если это не он!

Она присела на корточки, чтобы перевести дыхание, и задумалась о том, что сулит ей приезд нового графа. Она сидела и думала, сорвала травинку и машинально сунула ее в рот. Сидела, жевала травинку и думала. Пару раз вздохнула, почесала кончик носа и, наконец, встала и медленно побрела обратно, в сторону моря.

«Утро вечера мудренее», — подумала она и передернула худенькими плечами. Она поужинает потом где-нибудь у соседей, если проголодается. Вряд ли сегодня ей захочется есть. Не впервой ей ночевать под звездами.

Она ждала шесть долгих месяцев, чтобы новый граф явил ей свое лицо. Теперь настала его очередь ждать.

Первое, что сделал Кевин, прибыв в унаследованное домовладение, — осмотрел Большой Холл. Второе, что он сделал, — это скривил губы в аристократической усмешке и проворчал про себя:

— Холл! У моих досточтимых предков не было ни капли воображения. «Склеп» — вот как следовало назвать это место. В этом проклятом доме можно спокойно спрятать сотню трупов, и, — шутливо добавил он, — они прекрасно сохранятся в таком холоде.