– Так в чем же состоит эта правда?
– Я не стану притворяться, что не понимаю, в чем вы меня обвиняете. Да, я действительно стал невольным свидетелем любовной связи между вашей сестрой и лордом Мэтисоном. Вы, я полагаю, уверены в том, что именно благодаря мне в лондонские газеты попали шокирующие подробности.
Луиза опустила глаза, стиснув сжатые на коленях руки.
– Я не вижу необходимости это обсуждать.
– Вы затронули эту тему, – напомнил ей Хавьер. Его голос звучал тихо и ровно, но даже не глядя на графа Луиза чувствовала, что весь он – как натянутая струна. – Вы должны знать, в чем именно состоит мой проступок. Я не хочу, чтобы вы презирали меня за то, чего я не совершал. На моей совести и так немало грехов.
– Больше, чем добродетелей.
Хавьер пропустил ее слова мимо ушей.
– Я действительно рассказал другу о том, что увидел у Мэтисона, но на этом мое участие в скандале заканчивается. Мы сидели в клубе, коротали время за бутылкой бренди. Могу лишь предположить, что наш разговор подслушал слуга и продал историю газете.
Граф наклонился к Луизе и осторожно дотронулся до ее сцепленных рук, побуждая девушку поднять на него взгляд.
– Простите, мисс Оливер. Я никому не желал зла. Я не хотел, чтобы все так вышло.
Луиза отдернула руку, словно обожглась. Теперь она смотрела Хавьеру прямо в глаза и видела, что он не лукавит – ему действительно больно.
Внезапно мисс Оливер стало жарко и душно, словно воздух в комнате сгустился. Может ли она поверить ему? Сменить гнев на милость? Простить? Возможно, граф даже облегчил ей задачу тем, что дал повод для ненависти. Он спас ее от саморазрушения. Проще было обрушить всю силу своего гнева на него, чем искать причину своих неудач в себе.
Впрочем, и Джулия, и Джеймс уже вполне оправились от скандала. Они сочетались браком и были счастливы, а вот она… Ну что сказать, сюда ее привела надежда начать жизнь с чистого листа.
И Хавьер питал те же надежды. Он извинился и тем самым из неисправимого грешника превратился в нормального человека, который, как и все, совершает ошибки.
– Спасибо, что рассказали мне об этом, – выдавила из себя Луиза.
– Спасибо за то, что выслушали меня, – произнес граф. – Я хотел бы рассказать обо всем этом Мэтисону, но он не отвечал на мои письма.
– Скорее всего, он был слишком зол на вас до того, как женился, и слишком счастлив после свадьбы, – сказала Луиза, пожав плечами, словно разрыв отношений с другом ничего не значил для ее беззлобного зятя.
Мисс Оливер хотелось, чтобы Хавьер ушел, оставив ее наедине с книгами и своими мыслями. В спокойной обстановке она могла бы все обдумать и вынести о графе непредвзятое суждение. Но какое мнение она составит о нем в конечном итоге, Луиза и сама не знала. С чего бы она начала, описывая его: со слова «вероломный» или все же только «беспечный»? А может «двуличный»? «Притворно-поверхностный»? Отчего он, обласканный судьбой, владеющий чудесной библиотекой и наделенный любовью к книгам, позволяет и тому, и другому прозябать в забвении?
Поразмыслив, Луиза решила, что определение «беспечный» больше подходит графу. Он не был от природы жесток и вероломен, но это его все равно не оправдывает.
– Вам не обязательно оставаться тут со мной, если вы того не желаете, милорд, – как можно любезнее произнесла Луиза. – Я знаю, что вы здесь всего лишь из-за ставки.
У Хавьера дернулся глаз, и Луиза с притворным недоумением добавила:
– Из-за ставки, на которую мы играли в карты. Вы же помните, на время.
– Естественно, – с прежней фальшивой улыбкой, которую он, очевидно, считал обворожительной, откликнулся Хавьер. – Но я бы счел для себя постыдным не воспользоваться выигрышем в полной мере.
– У вас странное представление о стыде, – пробормотала Луиза.
Он улыбнулся еще шире.
– Кое-кто удивился бы, узнав, что я вообще имею представление о стыде.
– Полагаю, вы этим гордитесь. – Луиза вдруг почувствовала, что ей надоело играть словами.
– Вы ко мне весьма строги, не так ли, мисс Оливер? Слушать критику в свой адрес в собственном доме согласится не всякий, но я могу стерпеть и не такое. Скажу больше: ваша прямота мне даже нравится. Она меня бодрит.
– Могу предложить вам еще кое-что бодрящее.
– Поскольку вам предстоит пробыть тут две недели, мы можем себе позволить потянуть удовольствие.
Хавьер встал, поиграл плечами, словно хотел размять затекшие мышцы, а затем присел на подлокотник кресла. Взгляд Луизы невольно скользнул по его ногам в безупречно пошитых брюках.
– Ммм… – Луиза сделала вид, что обдумывает сказанное им. Пусть лучше граф решит, что у нее слишком скудный словарный запас, чем узнает о ее слишком бурном воображении.
– Как вы смотрите на то, чтобы встречаться здесь каждый день и изобличать меня в неблаговидных поступках? По одному на каждый день пребывания. Всего двенадцать изобличений. Двенадцать поводов для ненависти. Равняется числу святочных дней. Каждый день по подарку. Так будем считать, что для меня святки наступят немного раньше, чем по календарю. Идет?
– Я бы не сказала, что испытываю к вам ненависть.
– Не сказали бы? Так что же тогда вы ко мне испытываете? – Таинственный блеск во взгляде его светло-серых глаз, блуждавшем по ее лицу, действовал на нее самым странным образом: Луиза забыла, что именно ее не устраивало в графе.
Ах, да. Вспомнила. Ей решительно не нравилась игра, которую он ведет с ней. Ведет здесь и сейчас – расчетливая игра бессердечного искусителя, поставившего перед собой единственную цель: выиграть пари. Луизе претило надменное равнодушие, с которым Хавьер играл чужими судьбами. Для него не было ничего святого: он с легкостью поступился многолетней дружбой ради минутного удовольствия посмаковать с приятелем пикантную новость, он сделал заложницей своих амбиций совершенно незнакомую ему женщину, оценив ее в десять фунтов.
Луиза не желала играть роль пешки в его игре, которой граф пожертвует, не задумываясь. Если он хочет выиграть свои десять фунтов, то ему придется не сладко.
– Я расскажу вам об этом завтра, милорд, если вы соизволите встретиться со мной на этом самом месте в это же время.
– Моя дорогая мисс Оливер, не иначе, вы назначаете мне свидание?
– В этом нет необходимости, – сказала она. – Имея дело с мужчиной вашей репутации, женщине достаточно лишь заявить о своем желании, чтобы оно было удовлетворено немедленно.
– Вы так хорошо осведомлены о моей репутации, и, тем не менее, без опаски остаетесь со мной наедине. Вы не боитесь, что я на вас наброшусь?
Граф упорно продолжал играть свою роль, но все же кое о чем ей намекнул, возможно, не подозревая об этом. Она узнала о его любви к книгам, или, быть может, к одной конкретной книге.
Луиза подошла к полке и взяла томик Данте в мягком кожаном переплете. По памяти она перевела первые строки:
Переступив границу зрелых лет,
Я в темный лес забрел и заблудился.
И понял, что назад дороги нет…
За спиной она услышала голос Хавьера:
Где взять слова, которыми б решился
Я этот лес угрюмый описать,
Где ум померк и только ужас длился…[1]
Луиза повернулась к нему лицом.
– Вы знаете Данте, – сказал граф. Он смотрел на нее, слегка склонив голову на бок, с осуждением, словно застал ее за просмотром его бухгалтерских книг.
– И не только. Я кое-что знаю о мире, милорд, из чего следует, что леди с такой репутацией, как моя, – девушке интеллектуального типа, незачем опасаться таких мужчин, как вы, поскольку мы идем по жизни в противоположных направлениях.
– Я не сомневаюсь, что вы очень умная леди, – с расстановкой произнес Хавьер, – но ваши познания не так обширны, как вам думается.
Он цепко удерживал ее взгляд. Луизе вдруг стало жарко, лиф платья словно стал тесен. Она чувствовала себя загнанной в угол. Прежняя Луиза держала ее в тисках, она хотела вырваться, но мешал сковывающий страх.
– Я знаю больше, чем достаточно, милорд. – Голос Луизы вдруг охрип.
Хавьер озабоченно сдвинул брови.
– Вы не заболели, мисс Оливер? У вас, кажется, что-то с горлом. Приказать принести вам чаю?
Хавьер быстро встал и направился к висевшему на стене колокольчику. Но не успел он потянуть за шнур, как дверь в библиотеку распахнулась, и вошел лорд Локвуд.
– А, вот ты где, кузен. Я так и думал, что найду тебя в приятном обществе прекрасной дамы, – произнес он с глумливой ухмылкой.