Сайрита Дженнингс - Испорченный

— Здорово для него, — замечаю я так хладнокровно, как только способен.

— Да. В любом случае, мой план состоит в том, чтобы наполнить тебя жиром и холестерином. После чего, я надеялась, ты будешь в достаточной мере удовлетворен, чтобы развлечь меня...

Я оборачиваюсь с тарелками и столовым серебром как раз вовремя, чтобы поймать ее робкий взгляд.

— Развлечь тебя?

— Ага, — она ставит блюдо на стол, открывает снова свой пакет и радостно достает следующую вещь, прижимая ее к груди, как будто это ее самая ценная собственность. —Марафоном «Друзей»!

— Ты шутишь, да?

Элли обнимает коробку с DVD-диском и качает головой.

— Я никогда не шучу насчет «Друзей». Давай, Джастис! Будет весело! Я даже принесла провизию, поэтому нам нет необходимости покидать твой дом в течение всего дня, — говорит она, вытаскивая пакеты с чипсами, пакеты для приготовления попкорна в микроволновке, конфеты и два литра газировки. — Только я, ты, Росс, Моника, Рейчел, Фиби, Чендлер и Джоуи. И много нездоровой пищи, способной засорить все наши артерии.

Я поднимаю огромную пачку арахиса M&Ms.

— Где ты все это взяла?

— Я попросила Диану помочь мне, сказав, что у меня перед ПМС серьезная тяга на углеводы. Мне хотелось сделать тебе предложение, от которого ты бы не смог отказаться.

У меня появляется пренебрежительное выражение на лице, и я тру затылок. В ответ выражение лица Элли становится растерянным.

— Ну... тебе повезло, забивание артерий как раз модно в этом сезоне.

Улыбка Элли становится солнцем, которое слепит мои глаза. Я просто щурюсь и тоже улыбаюсь.

*

— О, мой бог. Это было...

— М-м-м-м, — я просто потираю свой наполненный живот, проглатываю последний вкусный кусочек хрустящей жареной курицы, воздушные вафли и сладкий сироп. Это идеально.

— ...удивительно, вкусно. Лучше, чем секс.

— Насчет этого я не уверен, — говорю я, вытирая рот салфеткой. — Рику – отличный шеф-повар и прочее, но нет ничего лучше, чем секс.

— Да ну.

— Да ну? — я поднимаю бровь.

— Ну, да. Я имею в виду, не пойми меня неправильно, он тоже ничего. Но секс — это просто... я не знаю. Просто секс. Я понимаю, почему люди любят много заниматься им, но не совсем понимаю, почему мы придаем ему такое большое значение. Это физический акт любви или привязанности, а не любви или привязанности к нему. Отношения стоят гораздо больше, чем секс. Доверие, верность, честность, доброта, уважение — все эти качества не требуют от женщины раздвигать ноги.

Я удерживаю на ней озадаченный взгляд.

— Ты же понимаешь, кому ты это рассказываешь, правда?

— Да, да, я знаю, мистеру экстраординарному сексологу. И я признаю: ты знаешь свое дело. Но не думаешь ли ты, что есть и другие факторы в отношениях, а именно брак, который может повлиять на секс? Например, если твой любовник милый и сентиментальный и относится к тебе, как к сокровищу, тебе не кажется, что секс должен быть удивительным? Даже если он не так великолепен физически?

— Нет.

— Нет?

— Нет, — я отодвигаю свою тарелку в сторону и ставлю локти на столешницу, наклоняясь к ней. — Я согласен, что все эти качества являются необходимыми и обязательными в отношениях, но, честно говоря, все это ведет к сексу. Видишь ли, мы милые, смешные и добрые, потому что мы хотим секса. Мы смотрим женские фильмы, ходим в театр или на балет, потому что мы хотим секса. Мы готовы терпеливо ждать, пока вы выбираете восемьдесят третий вариант черных босоножек, потому что мы хотим секса... в то время, пока вы примеряете обувь.

— Подумай об этом так: доверие, честность, уважение... все эти вещи, как плей-оффы во время футбольного сезона. Ты должна играть с ними. Они необходимы, чтобы привести тебя туда, куда ты хочешь — к Супер Кубку. Секс — это Супер Кубок, Элли. И хотя они могут и привести тебя туда, но только этими качествами ты не сможешь выиграть игру. Никто не скажет: «Они отлично сыграли несколько недель назад, так что это нормально, что сейчас они проигрывают». Все дело в том, как ты играешь в конкретный день — вот, что имеет значение. Это единственное, что заботит людей.

Элли мрачно кивает, бездумно водя вилкой по остаткам сиропа на тарелке.

— Так... что же делать, если нет всего остального? Что делать, если нет доверия, нет честности, нет уважения? Что делать, если твой партнер проигрывает каждую игру? Почему, ради всего святого, ему продолжают доверять, болеть за него на трибунах, не говоря уже о том, что он проигрывает в игре за Супер Кубок?

Я смотрю вниз, на ее руку, продолжающую скользить вилкой по липким остаткам сиропа. На руку с бриллиантовым обручальным кольцом. Поднимаю на нее глаза, призывая, чтобы она взглянула на меня. Услышала меня.

— Быть может, ты просто болеешь не за ту команду.

Она молчит, но удерживает мой взгляд, ее дикие глаза постепенно осознают каждый сложный слой моего признания. Знаю, она хочет спросить меня, что я имею в виду, и в данный момент я не смогу ей солгать. Когда она смотрит на меня так, словно я что-то значу в ее мире и на самом деле занимаю место где-то в ее мыслях, она может спросить меня о чем угодно. И я выложу ей все секреты на блюдечке с голубой каемочкой.

— Пойдем, — говорю я, вставая на ноги и разрушая состояние транса. Протягиваю руку, предлагая единственное, что могу. Единственное, что я в состоянии дать ей прямо сейчас. — Я хочу посмотреть «Друзей» со своим другом.

*

— Думаю, это моя любимая серия, — говорит Элли с половинкой «Twizzlers»²⁰, свисающей между ее губ. Я выхватываю у нее кусочек и кладу его к себе в рот.

— То же самое ты говорила о последних пяти сериях.

— Я знаю, но эта самая лучшая. Потому что в ней все они едут на Бермуды и волосы Моники становятся такими, какие есть на самом деле. И она ходит в той белой шляпке, из-под которой выбивается огромная гора ее черных завитков. Я умираю каждый раз, когда вижу это!

Я качаю головой и улыбаюсь. Конечно. Мои лицевые мышцы никогда столько не растягивались в улыбке с... ну, с никогда. Я смотрю сверху вниз на Элли, которая свернулась калачиком рядом со мной, словно кошка, подтянув под себя свои босые ноги. Я смотрю, как она беззвучно повторяет текст и смеется, хотя знает его наизусть. Она сжимает мое бедро и переводит на меня взгляд, хихикая. Слава богу, мне хватило ума, набросить на себя футболку и потертые джинсы.

— Что? — усмехается она.

— Ничего. Просто... мило, что ты пристрастилась к этому сериалу. Ты, наверное, видела каждую серию, по крайней мере, раз по десять, но по-прежнему считаешь, что это смешно. Это немного пугающе. Но и вроде как прелестно.

— Ничего не могу поделать, — она пожимает плечами. — Это моя пагубная привычка. Некоторые люди курят. Некоторые выпивают или принимают наркотики. Я пристрастилась просматривать «Друзей» и поедать мороженое.

— Ты прям дрянная девчонка.

— И иногда, когда мне действительно грустно, я смотрю «Друзей», поедая мороженое. Соединяя два в одном.

— Ладно, а вот это действительно пугающе, но не так, как ты думаешь.

Мы оба разражаемся легким, беззаботным смехом, что заставляет меня притянуть ее к себе поближе, поглощая ее теплоту и доброту, словно я злодей. Я знаю, что должен остановиться. Знаю, что вне зависимости от того, какими невинными пытаюсь сделать свои действия, они таковыми не являются. И все же не могу остановиться. Я не могу лишиться этого сейчас. Возможно, я больше никогда не смогу прикоснуться к ангелу вновь.

— Итак, Джастис, каковы твои пристрастия? — спрашивает она, потянувшись за горстью «Sour Patch Kids»²¹. — И не смей мне говорить какую-нибудь глупость о здоровье, типа плавание или бег, или мне придется пересмотреть нашу дружбу.

— У меня нет пристрастия.

Она садится и поворачивается ко мне лицом, полным недоверия.

— А я скажу, что это чушь собачья! У каждого есть пагубная привычка. Давай, хотя бы одну ты должен иметь? Одну зависимость, которая делает тебя психически счастливым? Обещаю, что не буду осуждать. Только если это не что-то странное, типа порно с козами. Или кроксы²².