Этот мужчина еще и философствует. Просто поразительно. Вот так открытие! Он повернулся и взглянул на нее, его взгляд просто подталкивал к спору с ним. Она ему не нравилась, это было ясно.
Что было не ясно, так это то, отчего сие обстоятельство кажется ей столь невероятным. В конце концов он тоже ей не нравился. Абсолютно. Ее не должно интересовать, как он к ней относится. Но ее это интересовало. О Господи, да она постоянно думала об этом.
Раздраженное выражение на его лице вдруг исчезло, сменившись любопытством.
— Ваши очки.
Кейт поднесла руку к лицу, пытаясь нащупать тонкую металлическую оправу. Очков не было, и она почувствовала себя так, будто на ней не было одежды.
— Ну, мои очки, дальше что?
— Вам они не нужны, не так ли?
— Что за глупости? — Она отвернулась, прячась от его проницательных серебряно-голубых глаз. — Зачем бы я стала носить очки, если они мне не нужны? — произнесла она, направляясь к столику около кровати, где она их оставила!
— Интересно, интересно.
Он последовал за ней; она почувствовала, как он подошел к ней почти вплотную и как пристально он на нее смотрит. Когда она потянулась за очками, он накрыл ее руку своей. Это неожиданное прикосновение заставило отозваться каждый ее нерв.
— Мистер Маккейн! — Она выдернула руку. Девлин взял очки и поднес их к глазам. Когда он посмотрел на нее сквозь линзы, на его губах появилась улыбка.
— Как сквозь оконное стекло.
— Дайте. — Она протянула ладонь.
— Зачем бы женщина стала носить очки, если она в них не нуждается? — спросил он, явно ее передразнивая, и положил очки ей на ладонь.
Кейт быстро нацепила очки. Но она уже не могла скрыться за этими маленькими стеклами. По крайней мере, от этого человека.
— Мне они нужны.
— Чтобы не смотреть прямо в глаза людям? Или, говоря точнее, чтобы не смотреть прямо в глаза мужчинам?
Она отошла от него, подставив лицо под холодный ветер, дувший из окна. Очки были частью ее снаряжения. Красота давно уже стала для нее скорее проклятием, нежели благом. А красота в сочетании с благосостоянием давала совсем убийственную комбинацию. Что мужчины видят, кроме красивого лица? Что они ценят, кроме блеска золота?
— Вам не понять.
— Потому что я необразованный дикарь, которому больше подходит звериная шкура и дубинка в руках?
— Поспешный вывод. — Кейт положила сжатые в кулаки руки на подоконник. — Но правильный, я думаю.
Маленькие огоньки от газовых фонарей испещряли холмы и отражались в бухте, точно сказочные светлячки. В первую ночь, когда они прибыли в Рио, Кейт провела целый вечер на палубе корабля, вглядываясь в этот город, предвкушая тайну, которая их там ожидает.
Как бы ей хотелось вернуть ту ночь. Как бы ей хотелось никогда не знать этого мужчину — у нее было ужасное предчувствие, что ее жизнь уже больше не станет прежней. Ей казалось, будто ее вытаскивают из безопасной маленькой норы на солнечный свет, такой яркий, что она боялась от него ослепнуть.
— Чего вы боитесь?
Кейт вздрогнула, услышав этот вопрос, заданный низким тихим голосом. Маккейн стоял позади нее, близко-близко. В первый миг она изумилась его умению так тихо передвигаться по этому скрипучему полу, но удивление тут же вытеснилось целым клубком эмоций, которые он разбудил в ней: гнев, смятение, унижение и еще что-то. Что-то теплое, хрупкое и пугающее.
— Вы ошибаетесь, мистер Маккейн. Я не боюсь.
— Боитесь.
Его запах заполнил ее поры, резкий аромат, который у нее теперь всегда будет ассоциироваться с солнечным светом, мерцающим на гладкой мужской коже. Она задрожала от воспоминаний.
Он провел ладонями вдоль ее руки, и она ощутила жар его тела. Но он не коснулся ее. Только заставил ее желать этого теплого прикосновения. А это было еще хуже.
Потом он все же дотронулся до нее: слегка потянул за косу, которая свисала до талии. Белая атласная лента на ее косе поддалась его варварским пальцам. Он запустил эти длинные пальцы в ее волосы, потянул вверх, ослабив тугой узел.
— Что вы делаете? — спросила она, уклоняясь от него. Но она не могла отклониться достаточно далеко. Иначе она упала бы в окно.
Он стал расплетать пальцами ее локоны, слегка касаясь спины и плеч.
— Я хочу посмотреть, как будут выглядеть эти распущенные золотые локоны в лунном свете, — сказал он, его губы почти касались ее уха.
Это теплое дыхание. Эти решительные губы. Мягкое прикосновение заставляло все чаще биться ее сердце, пока пульс, бьющийся в кончиках ее грудей, не превратился в томительную боль.
— Вы всегда удовлетворяете свое любопытство? — спросила она, хватаясь за свои волосы и сталкиваясь с его рукой на затылке. Она сразу отдернула руку. Он погладил крошечные завитки у нее на затылке.
— А вы всегда стараетесь побороть свое любопытство? — Он прижал теплые ладони к ее шее, поглаживая длинными пальцами мягкие линии ее подбородка, ее нежные ключицы.
— Вовсе нет. — Ее голос прозвучал на удивление хрипло.-Я разгадываю тайны, мистер Маккейн. Археология — это, в конце концов, изучение… это…
Он повернул ее, приложив при этом усилие, казалось, равное шепоту. Лунный свет разлился по его лицу, мягкий, серебряный, он сделал его похожим на древнего бога; Вулкан, изгнанный с Олимпа и принужденный теперь бродить по земле вместе со смертными, которые бледнели при виде его силы и красоты. Его глаза о чем-то вопрошали. Но ее пугал не столько этот вопрос, сколько его уверенность в том, что он знает на него ответ — он тоже был в этих глазах.
— Ты боишься, что люди не увидят тебя за твоей красотой. Поэтому ты скрываешь ее. — Он стиснул ее лицо руками, такими теплыми и сильными.
Откуда он знает? Как он догадался?
Он проникал в ее душу своим взглядом, сметая все ее так тщательно возведенные преграды, все до последней, пока она не почувствовала себя обнаженной. Это и возбуждало ее и пугало — то, что этот мужчина сумел разгадать ее.
Ветерок взметнул ее освобожденные из плена волосы, пряди зашелестели по его руке, сверкая при свете луны. Он улыбнулся. Искушение. Когда-то она задумывалась над значением этого слова, и только теперь поняла его; его улыбка окутывала ее теплотой и обещанием.
Он склонил голову, прижавшись к ней сильнее, его пальцы скользнули по ее щеке. Могла ли она предполагать, что он окажется таким нежным?
— Ты прекрасна, Кэтрин Витмор. Так прекрасна… Она попыталась увернуться от него, но оказалась зажата между его телом и створкой окна. Ее лицо и ее фигуру — вот что он видел своими неотразимыми глазами, его ничуть не интересовала ее душа, ее ум. Она не могла обманывать себя, он действительно не видел ничего более.
Его губы прижались к уголку ее рта. Она взметнула руки, чтобы оттолкнуть его, но его пальцы сжали ей плечи, жар его тела проникал сквозь платье и распалял ее.
Она не должна позволять ему этого. Нет, конечно, нет. Он шевельнул головой, приоткрыв губы.
Жар. Обжигающий блаженством жар исходил от него и пронзал ее тело, наполняя ее всю. Он обнял ее, прижав ее груди к своей крепкой груди.
Это оказалось замечательным, когда тебя так держат, ей чудилось, что он сейчас поглотит ее, и она растворится в нем; было замечательно чувствовать, как его губы движутся по ее губам, ощущать его голод, его страстное желание. Каким-то образом ее пальцы вплелись в его волосы, такие мягкие и шелковистые…
Он хотел ее. При всей ее неискушенности, она поняла это. Огонь, зажженный в ней его пламенной страстью, рождал в ней желание, которое было ей доселе неведомо. Он готов был поглотить ее своим огнем. И она признавала свое поражение.
— Вдыхай, — прошептал он, его губы касались ее — Глубже вдыхай, милая.
Она откинулась на обвивающие ее руки и зачарованно на него глядела, ошеломленная тем, что с ней происходит, голова кружилась… было трудно дышать. Больше она ничего ему не позволит.
— Он улыбался, его чувственные губы изогнулись и раздвинулись, серебряно-голубые глаза почти закрылись, поддавшись желанию. То же самое желание сочилось и по ее жилам, как жидкое пламя, мешая ей выговорить «нет». Ее трясло, она чувствовала себя страшно незащищенной, как никогда.
— Мой отец нанял вас, чтобы вы провели нас через джунгли, мистер Маккейн, — сказала она, отталкивая его, — а не для того, чтобы вы соблазняли его дочь. Помните свое место.
Он напрягся, руки на ее талии оцепенели.
— Я несколько забылся. — Он отступил от нее, жар отлил от его лица, лунный свет превратил строгие черты в изрезанный мрамор. Холодный. Неподатливый — Меня же наняли.