Громкий крик у входа в хижину на сей раз спас его. Один из мужчин спросил разрешения войти, что было редкостью для индейцев. На подобное почтение мог рассчитывать только бог. Девлин милостиво позволил ему войти, и тот ввел в хижину трех женщин.
Женщины были совсем молоденькими, им не было и двадцати. Они улыбались и тоненько хихикали, искры смеха мелькали в черных глазах, чернильной черноты длинные волосы спадали на обнаженные плечи, полные тугие груди дразнили темными дерзкими сосками. Девлин сразу понял, зачем индеец их привел — стоит ему захотеть, эти девушки будут его.
Да, уже целая вечность прошла с тех пор, как женские бедра обхватывали его чресла. Его тело налилось тяжестью и ныло, ощущая прикосновение бедра Кейт. Сколько недель его нервы напряжены до предела — оттого, что он постоянно ощущал присутствие этой женщины. Он посмотрел на трех женщин, которых ему предлагали. Потом перевел взгляд на ту, которая покоилась в его объятиях, и понял — только Кейт способна утолить голод его плоти и сердца.
Кейт не сводила с него глаз, легкие морщинки залегли между светлыми крыльями бровей, голубые глаза мгновенно сузились. Даже если она не понимала языка, догадаться, что ему предлагают, было нетрудно. И это предложение ничуть ее не радовало.
— Вы очень щедры. — Девлин говорил на наречии курайи, тщательно подбирая слова. — Эти женщины как зрелые и сочные плоды. Но сегодня ночью я хочу наслаждаться только моей женщиной.
Женщины что-то забормотали, с сердитым изумлением поглядывая на Кейт. Индеец тоже посмотрел на Кейт и с понимающей улыбкой кивнул. Он повернулся, чтобы уйти, но женщины явно не собирались покидать хижину, их провожатый вынужден был хорошенько на них прикрикнуть и даже угрожающе замахнуться, недвусмысленно дав понять, что поколотит их. Это подействовало, и женщины подчинились.
— Он предлагал их тебе, да? — сказала Кейт, когда они опять остались одни.
— Это считается хорошим тоном.
— Я понимаю.
Кейт соскользнула с его колен. Это заставило его вздрогнуть от боли. Он не мог сдержать стона, прорвавшегося сквозь его губы. Она посмотрела на него, скользнув взглядом по его возбужденному члену, он передвинул бедро, чтобы прикрыть его.
Она уселась в нескольких футах от него, опершись спиной о столб, на котором был закреплен один из гамаков, и вытянув перед собой длинные ноги.
— Значит, женщины у них служат лишь объектами для услаждения мужчин.
— Женщины почитаемы в и культуре. Они нужны, чтобы закреплять союз кланов посредством женитьбы, и всяческие договоры о прекращении войны, и …
— Ну, в общем, женщины — предмет потребления. Их используют так, как выгодно мужчинам.
Девлин вздохнул.
— Но это же не цивилизованная культура, Кейт. Она посмотрела на свои руки и стиснула пальцы.
— А что, разве наша культура намного отличается? Женщин получают при женитьбе, зачастую эти браки заключаются лишь для того, чтобы закрепить связи между семьями. У женщин мало прав, а уж если она вышла замуж, ее лишают и последних. Нам не разрешают ни участвовать в голосовании, ни иметь приличную работу, нам уготовано одно — быть украшением в доме мужчины. Нет, наша культура мало переменилась в этом отношении. Мужчины, как и в былые времена, воспринимают женщин как свою собственность, как некий предмет обстановки.
— Все мужчины? Она взглянула на него.
— Большинство.
— И Остин Синклейр? — Он не хотел задавать этот вопрос, он вырвался против его воли, и он тут же пожалел об этом. Впрочем, ему совсем не мешало бы знать ее мнение на этот счет. — Он отличается от других мужчин?
— Да. — Она посмотрела на свои пальцы и руки, сложила ладони лодочкой, разжала — Он относится ко мне как к равной. Он другой.
Любишь ли ты его? Вот что ему больше всего хотелось бы знать. Этот вопрос мучил его уже давно. Вопрос, который он не смел задать. Уткнувшись взглядом в обугленную птицу, он стал внушать себе, что это не так уж и важно. Даже если она не любит Остина Синклейра, это не означает, что она станет более доступной для него.
Он разрезал индейку, выбирая только хорошо прожаренные куски. Когда он повернулся, чтобы передать еду Кейт, то обнаружил, что она изучает его, — будто он редкостный зверь, выставленный на обозрение публики.
— Я никогда не благодарила вас за то, что вы спасали меня, — сказала она, улыбаясь.
— Вам не за что меня благодарить. Я просто делаю то, для чего меня наняли.
— Мне показалось, что вы бросились в водопад не по зову долга. — Она опустила глаза, украдкой его разглядывая.
Если раньше она как-то не обращала внимания на его наготу, то сейчас она точно заметила, что он голый Однако на лице ее не было ни капли смущения, только удивление. Но это изумление заставило его вспомнить, что на нем нет одежды, и что он беззащитен перед ее взглядом, разгадавшим его слабость по отношению к ней. Жар запылал на его щеках.
— Пришлось все с себя снять, ведь я натерся соком барбаско. — Он был похож на маленького мальчика, оправдывающегося перед директрисой.
— Ничего. — Она взяла куски индейки, которые он предложил ей, коснувшись пальцами его руки. — Сейчас, мистер Маккейн, на вас блестящее великолепное снаряжение, которого лишены мы, женщины, — напомнила она ему их перепалку на каноэ.
Он отвернулся от нее. В этот самый момент он увидел слишком много в этих голубых глазах, — как раз то, что он столько раз мечтал увидеть. Но он знал и то, что это голубое пламя потухнет, едва они покинут джунгли.
— По-моему, ты принимаешь меня совсем не за того, кто я есть на самом деле.
— Понятно. Вы по-прежнему не хотите быть ничьим героем, так?
— Правильно.
— Ладно, мистер Маккейн, боюсь, что вам придется смириться с тем, что вы постоянно оказываетесь моим героем.
Девлин уставился на обугленную птицу, вглядываясь в полусырое сочащееся кровью мясо. Ее герой. Это долго не продлится. В Лондоне она смотрела бы на него совсем иначе, так как смотрели другие: как на отбросы общества.
— Когда вы жили среди дикарей, вы все делали как они? Тоже разгуливали обнаженным?
— Когда долгое время находишься в джунглях, начинаешь понимать, что этот обычай весьма разумен. В одежде все время потеешь, кожа начинает преть.
Она откусила кусок индейки. Он заметил, как она слизала сок, потекший сбоку ее руки, ловя капли кончиком розового языка. Совсем как котенок, лакающий сливки.
— И вы пользовались теми женщинами, которых вам предлагали?
Он кивнул.
— Это делает меня похожим на монстра?
— Нет, просто, это делает вас истинным мужчиной, который не упустит возможности получить удовольствие, коль скоро ему предложили.
Она будто не замечала, что разорванные края ее блузки распахнулись, открывая растерзанные белые кружева лифчика, не скрывавшие больше выпуклых грудей. Свет от костра мерцал на ее коже, лаская ее своими золотыми пальцами, обволакивая этой лаской все ее тело. Он представил, как концы блузки окончательно расходятся от очередного ее вздоха и обнажаются розовые кончики. Интересно, затвердеют ли тогда ее соски?
Желание, как острый нож, повернулось у него в паху. Поймав себя на том, что смотрит на ее грудь, он спешно отвернулся и уставился на бутыль с пивом.
— Вы ведь играли Вивальди, — когда выходили из воды?
— Да. — Он глотнул кашири, который был подслащен сахарным тростником и ананасовым соком. — Я хотел произвести на них впечатление. Некоторые племена поклоняются богам до умопомрачения.
Эта леди сейчас тоже сведет его с ума!
— Вы сами научились играть?
— Нет. — Он отрубил от индейки ножку и начал обгладывать горелую кожу, вспоминая свои уроки музыки, лучше бы ему не вспоминать их вовсе.
— Где вы учились?
— Какое это имеет значение?
— Мы знакомы уже несколько недель, а я почти ничего о вас не знаю.
— А зачем вам что-то обо мне знать?
Она посмотрела на него поверх своей бутыли кашири:-Мы могли бы стать друзьями, — сказала она, поднося бутыль к губам.
Друзьями. Как он мог быть ее другом, если пребывание рядом с ней разрывало на куски его внутренности? Как он мог быть ее другом, если хотел от нее гораздо большего?
— Довольно вкусно. — Она сделала еще глоток.
— Женщины пекут оладьи из сладкого картофеля, кара и мадиока. Когда они готовы, затвердели и почернели, они пережевывают их и сплевывают в кувшин. Чтобы кашири забродил.
— О! — Она сморщила нос и поболтала молочную жидкость в бутыли. — Однако результат совсем неплох — Она опять посмотрела на него ясным, откровенно оценивающим взглядом. — Мне по-прежнему хочется услышать о вашей музыкальной карьере.