Кристина Лорен - История любви одного парня

когда я подхожу ближе, то понимаю, что он спит

– Пап.

Он подпрыгивает, ударяя миской по столешнице, прежде чем неуклюже вцепиться в нее.

Он откидывается назад, прихватывая свою грудь.

– Ты напугал меня.

Я кладу руку на его плечо, закусывая смех. Он выглядит настолько невероятно

растрепанным.

– Прости.

Его ладонь опускается на мою, сжимая ее. И пока я стою, а он сидит, у меня ощущение,

что я просто огромный. Так странно, что я такой же высокий, как и он сейчас. Почему– то мне не

передалась ни одна мамина черта. Я весь в папу: темные волосы, высокий рост и ресницы. У

Хейли мамина фигура, цвет волос и наглость.

– Ты только что вернулся домой?

Он кивает, ныряя своей ложкой обратно в чашку.

– В середине ночи поступил пациент с проколотой сонной артерией. Меня вызвали на

операцию.

– Проколотая сонная артерия? Он выкарабкался?

Он отвечает крошечным покачиванием головы.

Уух. Это объясняет сутулую позу.

– Отстой.

– У него двое детей. Ему было всего лишь тридцать девять.

Я прислоняюсь к столешнице, поедая хлопья прямо из коробки. Папа притворяется, что его

это не волнует.

– Как он…

– Автокатастрофа.

В желудке ухает. Только в прошлом году, папа рассказывал нам с Хейли, что три его

лучших друга разбились в аварии сразу после выпускного. Папа тоже был в машине и выжил. Он

уехал из Нью– Йорка, чтобы поступить КУЛА9, а затем поехал в Стэнфорд в медколледж, где

познакомился и женился на моей маме – бывшей мормонке – к большому огорчению его

собственной матери и всей его обширной семьи в Венгрии. Но пусть и прошло столько времени,

каждый раз, когда бы он ни возвращался в пригород Нью– Йорка, потеря его друзей каждый раз

чувствовалась свежей.

Это единственное, о чем мама и он вообще спорили перед нами: мама настаивала, что мне

нужна собственная машина. А папа считал, что я могу обойтись без таковой. Мама выиграла.

Проблема Прово в том, что здесь абсолютно нечем заняться, нигде, и неудобно для прогулок

пешком. Но хорошее в Прово, что здесь невероятно безопасно – никто не пьет, и все водят, как

восьмидесятилетние старики.

Похоже, он замечает только сейчас, что я одет и готов к действиям.

– Куда ты собрался в такую рань?

– Собираюсь поработать над проектом с другом.

– Отэм?

Черт. И зачем я сказал, что с «другом»?

Я должен был сказать с «человеком с занятий».

9 КУЛА – Калифорнийский Университет в Лос-Анджелесе.

– С Себастианом, – на папино недоуменное выражение мне приходится добавить. – Он –

наставник на нашем Семинаре.

– Малец, который продал книгу?

Я смеюсь.

– Да, малец, который продал книгу.

– Он же мормон, не так ли?

Я оглядываюсь, будто в комнате полно мормонов, не пьющих наш кофе.

– А разве не все здесь?

Папа пожимает плечами, возвращаясь к своей холодной овсянке.

– Мы – нет.

– А кто мы?

– Мы – освобожденные сторонники объединения еврейства, – произносит мама, вплывая

в комнату в штанах для йоги и с убранными в высокий, неряшливый пучок волосами. Она встает

рядом с папой, даря ему какой– то отвратительный, затяжной поцелуй, что заставляет меня с

лицом нырнуть в коробку с хлопьями, а затем она идет прямиком к кофейнику.

Она наливает себе чашку, обращаясь к папе через плечо.

– Поли, во сколько ты вернулся домой?

Он изучает часы, моргает и прищуривается.

– Где– то полчаса назад.

– Разорванная сонная артерия, – кратко излагаю для нее. – Не выжил.

Папа поднимает на меня глаза и неодобрительно хмурится.

– Таннер, – произносит он, его голос низкий.

– Что? Я только обобщил для нее, чтобы тебе не пришлось снова проходить через это.

Мама возвращается к нему, теперь молчаливо, обхватывает его лицо своими ладонями. Я

не слышу, что она говорит, но тихое бормотание ее голоса заставляет и меня почувствовать себя

лучше.

Хейли – пятно из черной пижамы, вороньего гнезда из волос и хмурости, входит в

комнату.

– Что вы такие громкие?

Забавно, что она выбрала именно этот тихий момент, чтобы войти с жалобами.

– Это звук высоко– функциональных людей, – сообщаю я. Она бьет меня в грудь и

пытается попросить маму, налить ей немного кофе. Как я и ожидал, мама отказывает ей и

предлагает апельсиновый сок.

– Кофе тормозит твой рост, – сообщаю своей сестре.

– Так вот почему твой член такой…

– Таннер собирается на работу над заданием, – демонстративно перебивает ее папа. – С

парнем по имени Себастиан.

– Ага, с парнем, который ему нравится, – говорит им Хейли. А мамина голова дергается в

мою сторону.

Мои внутренности незамедлительно превращаются в клубок паники.

– Не нравится, Хейли.

Она одаривает меня вопиюще скептическим взглядом.

– Ну– ну.

Папа наклоняется вперед, теперь более бодрый.

– Нравится в смысле нравится?

– Нет, – качаю головой. – Нравится, как хороший человек, который поможет получить

мне пятерку. Он всего лишь мой наставник.

Папа широко улыбается мне, его энтузиазм напоминает, что даже если я не увлечен

парнем, которого мы сейчас обсуждаем, то Он– Не– Имеет– Ничего– Против– Моей– Ориентации.

Единственного, что сейчас не хватает – наклейки на бампер.

Хейли ставит свой стакан с соком на стол с громким стуком.

– Он всего лишь твой наставник, которого Отэм описывает, как «супер– сексуального», а

ты – как «мальчика с румяными щечками».

Мама вступает в разговор.

– Но он ведь просто помогает тебе с книгой, так ведь?

Киваю.

– Так.

Любой, кто бы наблюдал за этим обсуждением, могли бы подумать, что моя мама

волнуется из– за того, что он парень, но это не так. Из– за того, что он мормон.

– Ладно, – произносит она, как будто мы только что закрепили сделку. – Хорошо.

В моем животе вспыхивает пожар от беспокойства в ее голосе, прожигающий дыру внутри

меня. Я перехватываю стакан Хейли, опрокидывая в себя ее апельсиновый сок, чтобы потушить

пламя. Она смотрит на маму, взывая к справедливости, но мама и папа разделяют момент

родительского молчаливого общения.

– Мне любопытно, возможна ли дружба между супер– мормоном и супер– не– мормоном,

– говорю им.

– Так ты рассматриваешь это как какой– то эксперимент? – осторожно спрашивает папа.

– Ага. Типа того.

– Хорошо, но не играй с ним, – просит мама.

Я стону. Это становится утомительным.

– Ребят, – я ухожу всю комнату, чтобы захватить рюкзак. – Это для школы. Мы просто

пройдемся по моему аутлайну.

МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.

МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.

МЫ ПРОСТО ПРОЙДЕМСЯ ПО МОЕМУ АУТЛАЙНУ.

Я написал это раз семнадцать в своем блокноте, пока ждал появления Себастиана там, где

мы договорились встретиться: в творческом алькове городской библиотеки Прово.

Когда он нацарапал адрес своей электронки идеальным почерком, я был уверен, что он

ожидал от меня приглашения на встречу в Shake Shack – не в Старбакс, ей– богу – где мы

рассмотрим мой аутлайн. Но сама мысль сидеть с ним на людях, где любой из школы мог нас

увидеть, казалась слишком разоблачающей. Мне не нравится признавать это, но что если кто– то

увидит меня и решит, что я хочу обратиться? Что если кто– то увидит его и задастся вопросом, что

он делает с парнем не– мормоном? Что если это будет Футболист– Дейв, который заметил, как

мой взгляд следовал за Себастианом на занятиях, и епископ расспросит несколько своих

контактов в Пало– Альто, кто сообщит ему, что я – гей, и он расскажет об этом Себастиану, а