признался мне, огромна. Это не похоже ни на что, с чем мне приходилось сталкиваться раньше,
даже со своей семьей.
Я действую по своему первому порыву, так, как говорил мне мой отец:
– Я могу рассказать тебе, как хорошо, если ты доверишься мне.
– Да, – он оборачивается ко мне с влажными глазами. – Но я никогда… – он качает
головой. – Те есть, я…хотел, но никогда…
– Ты никогда не был с парнем?
Он снова качает головой, быстро.
– Нет. Ничего.
– Я целовался с мальчиком, но честно…я никогда не испытывал ничего…подобного.
Он погружается в это на мгновение.
– Я пытался измениться. И… – он щурится. – …даже не позволял себе представлять
каково бы это было…быть с…
Это как удар по моему солнечному сплетению.
– Но потом я встретил тебя, – произносит он.
Его смысл добивает меня еще сильнее.
Меня выбивает из тела, как будто я наблюдаю за этим с другой стороны тропы. Мы сидим
на камне, бок о бок, касаясь руками, и я понимаю, что этот момент отпечатается в моей жизни
навсегда.
– В первый раз, когда я увидел тебя, – начинаю я, и он уже кивает, как будто знает, что
именно я собираюсь сказать.
– Да.
В груди сжимается.
– Я никогда не испытывал такого раньше.
– Я тоже.
Я поворачиваюсь к нему, и все происходит так быстро. Одну секунду он вглядывается в
мое лицо, а в другую – его губы оказываются на моих, теплые и гладкие, и это так здорово. Боже.
Я издаю какой– то неподконтрольный горловой звук. Он издает его в ответ, и рычание
превращается в смех, потому что он отстраняется от меня с самой большой улыбкой, которую
когда– либо видели небеса, а затем он возвращается, целуя меня сильнее и глубже, его ладони
опускаются на мою шею.
Его рот приоткрывается, и я чувствую пробный взмах его языка.
Под моими веками вспыхивает свет, настолько интенсивный, что я практически слышу
хлопающий звук. Это размягчается мой мозг, или наступает конец света, или, возможно, на нас
упал метеорит и это экстаз, который дарят мне, как последнее мгновение, перед тем как отправить
в чистилище, а его в место намного– намного лучше.
Это не первый его поцелуй – я знаю это – но первый настоящий.
Глава 9.
На обратном пути, я даже не знаю, куда деть свои руки, не говоря уже о путанице моих
эмоций. То, что только что произошло, отпечатается в каждой моей молекуле; уверен, что я
вспомню все чувства от каждого прикосновения, даже сорок лет спустя.
Мама всегда говорит мне считаться со своими чувствами. Поэтому, помимо
головокружения с желанием я чувствую:
Нервозность.
Неуверенность.
Отчаянное желание повторить это снова и поскорее
Но самые щекотливые эмоции бледнеют на фоне эйфории.
Я
Целовал
Себастиана.
Я чувствовал его губы на своих, и его язык, и его смех, звучащий эхом между нами. Мы
целовались снова и снова. Всеми способами. Быстро и грязно, медленно и глубоко, что заставляло
меня подумать о сексе, и длинных днях в безопасном укрытии чьей– то спальни. Он кусал мою
губу, и я отвечал так же, а затем он испускал звук, который я буду слышать отголосками эха среди
безумства своих мыслей до конца выходных. Это ощущалось…таким чертовски правильным. Как
будто все, что я делал раньше, с кем– то другим, не считалось в действительности поцелуями.
Возможно, это звучит глупо, но казалось, что каждая клеточка в моем теле была вовлечена в это.
От этого все, что я делал прежде, кажется каким– то выбеленным и трудным для воспоминания.
Мы целовались, пока холод не пробрался под нашу одежду.
Вообще– то, теперь, когда я думаю об этом, мы целовались, пока Себастиан не
отстранился, когда моя рука начала поигрывать с краем его рубашки.
Он говорил, что никогда ничем не занимался с парнем, но чисто механически это не ново
для него, и я готов поспорить, что у него были девушки. И тем не менее, нас обоих буквально
трясло от одного и того же маниакального голода, поэтому, возможно, для него все настолько же
отличалось, как и для меня.
Занимался ли он…сексом раньше? Полагаю, нет – уверен, что Отэм посмеялась бы и
сказала, что некоторые из детей– мормонов самые развратные в школе, но что– то в Себастиане
говорило мне, что он отличается в этом смысле, как будто, помимо того, чем мы занимались
сегодня, он следует тем самым правилам.
Но занялся бы он? Со мной?
Этот вопрос выпускает в мою кровь беспокойство и жар.
Очевидно, я опережаю события, но я возбужден и витаю в облаках, и не знаю, как все
будет дальше. Мы…встречаемся, или как? Даже если только тайно?
Мы встретимся с ним снова?
В моем воображении, мама отстукивает ногой на заднем плане, побуждая меня получше
приглядеться ко всему. Но мысль тут же испаряется. Ощущения после Себастиана еще такие
свежие.
Когда мы встали и отряхнулись, это было похоже, на прокол мыльного пузыря. Даже там,
на открытом воздухе, мы, казалось, были поистине одни. Но с каждым шагом, что мы спускаемся
с холма, растворяется все больше защитной пленки. Прово раскидывается перед нами, большой и
чистый.
Я не хочу уходить отсюда. Не хочу, возвращаться домой; и не имеет значения, как сильно я
люблю свой дом и семью, и спальню, и музыку, мне больше нравится проводить время с ним.
Себастиан предсказуемо тихий. Он идет на безопасном расстоянии от меня, на расстоянии
вытянутой руки, опустив взгляд на точку, куда наступает его стопа на тропе. Уверен, он в еще
большем внутреннем раздрае, чем я, но я сам запутался, и кажется трудным придумать, что еще
сказать, должны ли мы вообще говорить о том, чем только что занимались?
В подобной постпоцелуйной ситуации с девушками – мой единственный опыт свиданий в
Прово – мы бы держались за руки, а я бы контролировал свое тело, пока мы спускались в город.
Несомненно, это же подходит и к парням, но не к парням– мормонам, которые – судя по нашему
молчанию и отсутствию прикосновений, можно подумать, что мы одновременно это осознали –
стали бы много говорить и молиться, если бы их застукали спускающихся с горы рука об руку.
Тем не менее…несмотря на все это, я надеюсь, что это молчание не плохой знак. Время от
времени он оглядывается на меня и улыбается, и от этого я сияю изнутри. Но затем я вспоминаю
его легкую улыбку (не считая стресса), когда его мама покидала комнату, его легкую улыбку,
когда девушки разговаривают с ним в школе (а ему нравятся только мальчики), и его легкую
улыбку на фотографиях у него дома (на которых он скрывает одну из самых больших тайн о себе),
– все это похоже на неглубокую ножевую рану, когда невозможно отличить разницу от
настоящей и фальшивой легкой улыбки.
– Ты там в порядке? – мой голос неловко сбивается.
Улыбка слегка меркнет.
– Да.
Я боюсь того, что произойдет через пять минут, когда мы доберемся до торца его дома.
Если бы был какой– нибудь способ увезти его из этого города, – ехать, пока мы не сожжем весь
бензин, провести всю ночь за разговорами и помочь ему пройти через это, – я бы так сделал. Я
знаю, что он сделает, потому что это наиболее драматичная версия того, что сделал я, когда
впервые поцеловал парня: вернется в свою комнату и будет снова и снова повторять себе
причины, почему то, что произошло можно объяснить простым любопытством, и ничем больше.
– Что ты будешь делать в выходные?
Он резко выдыхает, как будто для ответа на вопрос ему нужно собраться.
– У меня соревнования по футболу завтра, а потом мы с Лиззи поедем в Орэм, чтобы