Вот, сейчас, папа по сути закрывает дверь к любой дискуссии. Я понимаю, что его мнение

выходит из опыта. И сидя здесь, вглядываясь в лицо, которое я знаю чуть ли не так же хорошо, как

собственное, я понимаю, насколько тяжело отцу говорить мне это.

В конце концов, по словам его семьи, он влюбился в не ту женщину двадцать два года

назад.

Глава 12.

Мама Отэм открывает дверь, отступая назад, чтобы впустить меня. Ее дочери от нее

передались гены улыбки с ямочками, и на этом все. Отти – рыжеволосая, с веснушчатым носом и

светло– голубыми глазами. А у миссис Грин – темные волосы, карие глаза и оливковая кожа.

Интересно, какого это каждый день смотреть на дочь, настолько похожую на покойного мужа

мистера Грина. Это или удивительно, или душераздирающе. Скорее всего комбинация и того, и

другого.

У нас все как обычно: я целую ее в качестве приветствия в щеку, а она – говорит, что у нее

в холодильнике есть немного шоколадного молока, и я прикидываюсь восторженным этим

фактом. Оно странное – водянистое шоколадное молоко в коробке из– под сока. Я как– то

упомянул, что мне оно нравится при миссис Грин, в мое первое лето здесь, и она покупала его для

меня каждый раз с тех пор. Теперь я чувствую себя просто обязанным прихватить с собой одно по

пути в комнату Отти, но, вообще– то, я больше его не перевариваю. Мы проводим небольшой

научный эксперимент с цветком на ее полке: сможет ли Африканская фиалка выжить только на

одном шоколадном молоке.

Принцесса Отэм развалилась на полу с наметками по своим главам. Она даже правит их

красной ручкой; а я не могу себя заставить.

– Отти, ты самый очаровательный ботаник, которого я встречал за всю свою жизнь.

Она даже взгляд не поднимает, когда я прохожу.

– Не будь занудой.

– Ты знала, что красную ручку можно называть грубостью и пошатнуть уважение

учеников? Лучше использовать фиолетовую.

Голубые глаза поднимаются на меня.

– Мне нравится красная.

Ее длинные, рыжие волосы заколоты в огромный пучок на макушке.

– Знаю, что нравится.

Оттолкнувшись локтями, она поднимается, чтобы сесть, и теперь скрестить ноги.

– Что ты здесь делаешь?

Это немного обидно, потому что подтверждает, что папа был прав. До Себастиана не было

странным для меня прийти к ней в любое время. А теперь же я вижусь с Отти, может, один раз

после школы, и провожу так много времени в одиночестве, записывая слово за словом о нем, не

обращая внимания на то, что разум кричит мне начинать новую книгу.

– Я не могу прийти и потусоваться со своей лучшей подругой?

– Ты же был занят.

– Как и ты, – я многозначительно шевелю бровями. – Повеселилась тогда с Эриком?

– Если под «повеселилась» ты подразумеваешь – «целовалась с ним до онемения», тогда

да.

Мой рот распахивается.

– Серьезно?

Она кивает с румянцем, пробивающимся под ее веснушками.

– И как много шуток про «твою маму» он сказал?

Просмеявшись она восклицает:

– Ни одной!

– Не верю, – для Эрика все – возможность пошутить «а твоя мама» или «она так

сказала». И не важно, сколько раз мы напоминаем ему, что сейчас не 2013.

– Было весело, – говорит она, откидывая спиной на свою кровать. – Он мне нравится.

Я тянусь вперед, щипая ее за щечку. Во мне что– то натягивается. Это не совсем ревность,

а какое– то странное чувство потери, как будто ни для кого больше не будет существовать версии

Таннера и Отэм. У нас у обоих теперь есть другие люди.

Даже если мы еще не знаем об этом.

– Что с лицом? – она обводит круг в воздухе передо мной.

– Просто думаю, – я поднимаю ее красную ручку, черкая на подошве своего кеда. – Я

хотел поговорить с тобой.

– Прозвучало серьезно.

– Нет, не так, – прищуриваюсь, раздумывая. – Нет, серьезно, полагаю. Я просто хотел

попросить прощения.

Она ничего не отвечает, поэтому я поднимаю на нее взгляд, пытаясь прочитать выражение

ее лица. Я знаю Отэм лучше, чем кто– либо другой, но прямо сейчас не могу уловить, о чем она

думает.

– За что? – наконец, спрашивает она.

– За то, что отдалился.

– Это синоним занятости, – отвечает она. Она откидывается назад и тянет, болтающуюся

ниточку на кромке моих джинсов. – Прости, что была не самым лучшим другом в последнее

время.

Это удивляет меня, и я поднимаю на нее взгляд.

– В смысле?

– Я знаю, что ты подружился с Себастианом, и думаю, я приревновала.

Ой. Тревожные звоночки раздаются в моей голове.

Она сглатывает, неловко и громко, и ее голос дрожит, когда она произносит:

– В смысле, он занял то время, которое ты обычно отдавал мне. И присутствует что– то

такое интенсивное, когда вы, ребята, общаетесь, поэтому мне кажется, что он может забрать то,

что принадлежит мне, – она поднимает на меня глаза. – Разве в этом есть смысл?

Мое сердце стучит отбойным молотком в груди.

– Думаю, да.

Ее лицо становится красным, подтверждая, что этот разговор намного больше, чем просто

о дружбе. Если бы она просто помечала свою дружескую территорию, то не краснела бы, она бы

злилась. Но здесь есть кое– что еще. И даже не зная степени отношений между мной и

Себастианом, она чувствует их интенсивность. Эту догадку она еще не может никак назвать.

– Я ревную, – говорит она и пытается выглядеть наглее с задранным в воздух

подбородком. – По многим причинам, но я работаю над некоторыми из них.

Такое ощущение, что меня ударили в грудь молотком.

– Ты же знаешь, что я люблю тебя, так?

Ее щеки вспыхивают ярко– розовым.

– Да.

– Как самого важного для меня человека в мире, да?

Она поднимает глаза, они остекленели.

– Да, я знаю.

По правде говоря, Отэм всегда знает, кто она и чего хочет. Она всегда хотела стать

писательницей. Она – белая, гетеросексуальной ориентации и просто прекрасна. Перед ней есть

путь, которому, последовав, она сможет прийти ко всему, и никто и никогда не скажет ей, что она

не может или не должна хотеть этого. У меня есть способности к естественным наукам, но и

двойственное отношение насчет того, чтобы последовать докторскому пути моего отца, и я

понятия не имею, кем хочу быть. Я просто подросток – наполовину еврей и бисексуал –

влюбленный в парня мормона. Мой путь не такой очевидный.

– Иди сюда, – прошу я.

Она заползает на мои колени, и я заключаю ее в свои объятия, удерживая ее так долго,

сколько она позволяет мне. Она пахнет своим любимым шампунем, а ее волосы – мягкие на моей

щеке, и я уже сотни раз мечтал, чтобы у меня возникло что– то вроде желания к ней, но вместо

этого там только глубокая, отчаянная привязанность. Теперь я понимаю, о чем говорил отец.

Легко сказать, что я смогу сохранить свою дружбу, но мне нужно сделать намного больше этого.

Мне нужно ее так же сберечь. Скорее всего, мы не пойдем в один и тот же колледж в следующем

году, и теперь пришло время убедиться, что наша дружба крепка. Если я когда– нибудь потеряю

ее, то буду опустошен.

***

«Warriors» играют с «Cavs» в ответном матче, и отец приземляется на диван. Каждая линия

его тела напряжена. Степень его презрения к Леброну Джеймсу14 мне не понятна, но я не могу

винить его за преданность.

– Я сегодня виделся с Отэм, – сообщаю ему.

Он ворчит, кивая. Ясное дело, он не слушает.

– Мы тайно поженились.

– Да?

– Тебе нужно пиво и пивное брюхо к нему, если ты собираешься так отключаться перед

теликом.

Он снова ворчит, кивая.