забить последнюю часть. Решение проблемы – просто бомба, и если быть честным, то она не
сравниться с трепетом волнения, когда сидишь на корточках рядом с Себастианом, ощущая, как
его тело двигается рядом с моим.
Серьезно, если он намеревался привести меня сюда, чтобы я нашел религию, тогда миссия
выполнена.
Наша группа заканчивает первой, и мы разделяемся, помогая остальным группам, которые
не справляются с раскладкой частей и тем, как использовать различные части в качестве
инструмента. Я бы преувеличил, если бы сказал, что это непосильная работа, но и не легкая тоже,
и когда привозят пиццу, я рад огромному количеству коробок, потому что у– м– и– р– а– ю– с– г–
о– л– о– д– а.
Мы с Себастианом падаем под деревом, немного вдалеке от группы. Раскинув ноги перед
собой, мы поглощаем еду, как будто не ели несколько недель.
Я обожаю наблюдать, как он ест – чаще всего просто увлекательно понимать, насколько
хорошо он воспитан – но вот он, весь такой грубый строитель: пицца скручена пополам, и он
запихивает большую часть себе в рот за один укус. И все равно ничего не попадает на его
подбородок или футболку. Я откусываю один раз и размазываю жир от пеперрони на своей
футболке.
– Твою мать, – шиплю я.
– Тан.
Я поднимаю на него взгляд, и он улыбается в ответ, но затем наклоняет голову, как бы
говоря « Следи за языком!»
Я робко улыбаюсь ему.
– Прости.
– Мне плевать, – говорит он тихо. – А некоторым из них – нет.
Мы достаточно далеко, что у меня создается ощущение уединения, даже если оно
совершенно не настоящее.
– Как давно ты здесь знаешь всех?
– Некоторых всю их жизнь, – отвечает он, оглядываясь на группу. – Семья Тобби
переехала сюда всего два года назад. И некоторые из детей здесь новообращенные. Кажется, это
первое церковное мероприятие Кэти.
– Я бы ни за что не догадался, – дразнюсь я.
– Да ладно тебе, она милая.
– Ее милость абсолютно не связана с тем фактом, что ей понадобилось двадцать минут,
чтобы пересчитать сорок штифтов.
Он подтверждает это тихим смешком.
– Прости за ту молитву. Я постоянно забываю.
Я отмахиваюсь и оглядываю поле подростов другими глазами.
– Ты с кем– нибудь встречался из них?
Он приподнимает подбородок, указывая на высокую девушку на другой стороне
футбольного поля, которая ест рядом с воротами.
– С Мандой.
Я знаю про кого он. Она выпускалась вместе с классом Себастиана и состояла в школьном
совете. Она красивая и умная, и я никогда не слышал ни одной сплетни про нее. Я уверен, она
могла бы стать лучшей половиной для Себастиана.
– Сколько? – спрашиваю я. Вау, вышло резко.
Он тоже это замечает.
– Ты ревнуешь?
– Немного.
Могу сказать, ему это нравится. На его щеках выступает румянец.
– Примерно год. В десятом классе.
Вау. Я хочу спросить его, чем он занимался с ней, сколько они целовались и как далеко
зашли…но не спрашиваю. Вместо этого, я произношу:
– Но ты знал, даже тогда…
Он резко поднимает взгляд, а затем оглядывается, его лицо расслабляется, когда он
убеждается, что мы вне пределов слышимости.
– Да, я знал. Но подумал, что возможно, если попытаюсь…
Это то же самое, что и сотни иголок, протыкающих мою кожу. Годичные отношения –
долгая попытка.
Не…такой.
– Но ты же не спал с ней, да?
Он откусывает еще один огромный кусок пиццы, качая головой.
– Так ты думаешь, что однажды сможешь жениться на Манде?
Я замечаю, как ужесточается его лицо, когда он поднимает на меня взгляд, пережевывая.
Проглотив, он многозначительно оглядывается вокруг.
– Ты считаешь, что это лучшее место для подобного разговора?
– Мы можем поговорить позже.
– Я хочу тебя, – тихо произносит он, пригибаясь за очередным укусом. Когда он снова
проглатывает, то смотрит прямо и добавляет. – Я не хочу никого другого.
– Ты думаешь, что церковь изменит свое мнение насчет нас? – спрашиваю я. Я киваю на
толпу его сверстников через поле. – Ты думаешь, они в итоге останутся рядом?
Себастиан пожимает плечами.
– Я не знаю.
– Но ты счастлив со мной.
– Счастливее, чем за всю свою жизнь.
– Так ты понимаешь, что в этом нет ничего плохого.
Его взгляд ясный и, наконец, он смотрит на меня.
– Конечно, понимаю.
Эмоции поднимаются комком в моем горле. Я хочу его поцеловать. Его взгляд опускается
на мои губы, а затем он отводит его, снова краснея лицом.
– Ты знаешь, о чем я думаю, – произношу я. – Я всегда об этом думаю.
Она кивает, наклоняясь вперед, чтобы взять бутылку с водой.
– Да. Я тоже.
***
Солнце низко висит над горизонтом, когда мы складываем все на место и тестируем, чтобы
удостовериться, что все установлено надежно. Люди смеются, играют в салочки, бросают Фрисби.
И это намного лучше, чем борьба и оскорбления в той поездке на озеро. Присутствует
неоспоримый уровень уважения ко всему, что мы делаем здесь. Уважения к обществу, друг к
другу, к самому себе, к Богу.
Большинство загружаются в большой фургон, чтобы вернутся обратно к церковной
парковке, но мы с Себастианом остаемся здесь, махая им, пока они не исчезают из вида.
Себастиан поворачивается ко мне, его улыбка сползает.
– Ну? Ужасно было?
– Я бы сказал, не так плохо, – отвечаю я, а он в ответ на это смеется. – То есть, было
очень классно. Все такие милые.
– Милые, – повторяет он, слегка качая своей головой.
– Чего? Я серьезно. Милая компания людей.
Мне нравится быть с его общиной не потому, что считаю, что она мне подходит, а потому
что мне нужен этот просвет в его голове. Мне нужно понять, почему он всегда говорил, что «я так
сильно ощущал присутствие Духа в эти выходные», или как он молится в поисках ответов.
Реальность в том, что он был рожден с этим языком и рос, слушая его. Церковь СПД обладает
собственным лексиконом, который по– прежнему звучит для меня очень напыщенно, но льется из
них легко, и я начинаю понимать, что по существу это просто означает: «я пытаюсь сделать
лучший выбор» и «мне нужно понять, нормально ли то, что я испытываю».
Только птицы в ветвях над головами остались единственными звуками в парке и
отдаленное гудение шин по асфальту.
– Чем хочешь заняться? – спрашиваю я.
– Я не хочу пока домой.
Все мое тело вибрирует.
– Тогда давай останемся.
Мы забираемся в мою машину под давлением предвкушающего молчания вдоль всей моей
кожи. Я выезжаю с парковки, и мы уезжаем. Я даже не знаю, куда мы едем, или чем займемся,
когда остановимся, но когда оказываемся в нескольких километрах от дома, ладонь Себастиана
скользит по моему колену и медленно пробирается вверх по моему бедру. Дома остаются далеко
позади, и вскоре мы едем по тихой двухполосной дороге. Я инстинктивно съезжаю на пыльную
дорогу, ведущую к части озера с ограниченным доступом.
Себастиан оглядывается через свое плечо, когда мы проезжаем через ворота с табличкой
«ДОСТУП ЗАКРЫТ» в большей степени скрытый разросшейся листвой.
– Нам вообще можно заезжать сюда?
– Наверняка нет, но, похоже, эти ворота уже очень давно не запирали, поэтому я думаю,
мы не первые, кто попытался проехать.
Он не отвечает, но я ощущаю неуверенность в напряженной позе, его ладони на моей ноге,
неподвижности его спины. Я должен верить, что он расслабиться, когда увидит, как на самом
деле изолировано это место, после наступления темноты.
Грязь становится плотнее, и я паркуюсь на плотном участке травы, выключаю фары, а