истории.
***
Себастиан приходил только раз на занятия за прошедшие две недели. Фуджита сообщает
нам, что тот берет перерыв, чтобы завершить собственный учебный год и вернется к тому
времени, когда мы будем сдавать рукописи.
Последний раз, когда Себастиан был на занятии, он сидел в начале класса, низко склонив
голову над столом с Сабиной и Леви, просматривая их финальные главы. Его волосы спадали на
глаза, и он неосознанно смахивал их. Его рубашка растягивалась на спине, и я вспоминал, как
видел его без нее, видел драгоценную карту его мускулатуры и костей. Находиться с ним в одном
помещении после расставания было, на самом деле, болезненно. Я хочу сказать, как я могу сидеть
здесь, когда ко мне никто не прикасается, и все равно испытываю боль. Моя грудь, легкие, горло –
все ноет.
Все это время Отэм сидит рядом со мной, она сгибается от чувства вины и пытается
прислушаться к тому, что Фуджита рассказывает нам о редактировании перед сдачей. Каждый
раз, как она смотрит на Себастиана, она смотрит на меня, и я вижу вопрос в ее глазах: «ты
рассказал ему?»
Но она знает ответ. Мне придется поговорить с ним, чтобы сделать это. Мы не
переписываемся смс– ками, не пишем на электронку, и даже не обмениваемся записками в папках.
Я не буду лгать: это медленно убивает меня.
Когда я был ребенком, я смотрел фильм, что– то наверняка слишком зрелое для меня в том
возрасте, но там была одна сцена, которая застряла в моей голове так далеко, что иногда
всплывает в моих мыслях и, на самом деле, вызывает дрожь страха. В ней, женщина переходит
улицу со своим ребенком, ребенок бежит вперед и его сбивает машина. Я даже не знаю сюжет,
который следует дальше, но мать начинает кричать, пытается вернуться назад, отмотать, что
произошло. Она настолько сходит с ума, так мучается, что за мгновение в ее голове что– то
раскалывается, и она считает, что есть способ все исправить.
Я не сравниваю свой разрыв со смертью ребенка – я не настолько мелодраматичен – но это
чувство беспомощности, полной неспособности изменить свою судьбу, – настолько
ошеломляюще, что иногда меня начинает совершенно неожиданно тошнить. Я ничего не могу
сделать, чтобы исправить что– то.
Я ничего не могу сделать, чтобы вернуть его обратно.
Я говорю родителям, что у нас не вышло, мы перегорели, и как бы сильно они не
подбадривали меня, как бы сильно мы с Отэм не работали над поиском пути обратно к легкому
комфорту, который был у нас прежде, это грозовое облако преследует меня повсюду. Я не
голоден. Я много сплю. И мне плевать на долбанную книгу.
***
Три недели спустя после нашего расставания и за восемь дней до сдачи моего романа,
Себастиан сидит на моих ступеньках, когда я приезжаю домой.
Мне стыдно признаваться в этом, но я сразу же начинаю плакать. Не сказать, что я
ломаюсь и рассыпаюсь по дорожке, но основание моего горла стягивает, и покалывание
растекается по всей поверхности моих глаз. Может, я плачу потому, что напуган тем, что он
пришел сюда, чтобы нанести еще больший ущерб, активировать то, что я испытываю только,
чтобы обломать меня снова в легкой, миссионерской манере.
Он встает, вытирая ладони о свои спортивные штаны. Он, должно быть, пришел сразу
после тренировки.
– Я пропустил футбол, – сообщает он вместо приветствия. Он сильно нервничает, его
голос дрожит.
Мой тоже:
– Серьезно?
– Да, – он улыбается, такой улыбкой, которая начинается с одного уголка, неуверенная,
больше вопросительная. Мы улыбаемся? Все классно?
Меня добивает, как пощечиной, что я – его безопасное место. Я получаю его настоящие
улыбки.
Он никогда не дарил их Отэм, или Полу или Дженне Скотт, Мэнни или даже Хейли,
которая ненавидит, но принимает его.
Я проигрываю и улыбаюсь в ответ. Себастиан становится настоящим прогульщиком. Боже,
так хорошо видеть его снова. Я так сильно по нему скучал, что создается ощущение, будто внутри
меня какой– то зверь, звериный кукловод пытается направить мои руки прямо на его плечи, а лицо
в его шею.
Вопрос нависает тучей над моей головой.
– Что ты здесь делаешь?
Он сдавленно кашляет и смотрит в конец улицы. Его глаза припухшие и красные, и я
думаю, на этот раз он плакал.
– Я не так хорошо справляюсь. Я не знал, куда еще пойти, – теперь он смеется, крепко
зажмуривая глаза. – Как– то неубедительно звучит.
Он пришел ко мне.
– Нет, – я приближаюсь к нему, покачиваясь, достаточно близко для прикосновения, если
захочу проверить его везде и убедиться, что он в порядке. – Что случилось?
Себастиан пристально смотрит на наши ноги. Он в бутсах для помещения, и я уже люблю
их на нем. Это черный Adidas с оранжевыми полосками. У меня такие же потертые кеды. Пока он
раздумывает над своим ответом, я представляю, как наши ноги двигаются в танце, или наши
ботинки стоят рядом друг с другом у входной двери.
Мой мозг – предательская зверюга. Он моментально переключается с «Блин, там сидит
Себастиан» на «Счастливо женатая парочка».
– Я разговаривал с родителями, – произносит он, и мир останавливается со скрежетом.
– Что?
– Я не открывался, – тихо отвечает он, и даже услышав подобное откровение, мои ноги
готовы подогнуться. – Но я предположил.
Показав жестом, что мы обойдем дом на задний двор для уединения, я разворачиваюсь, и
он следует за мной.
Я бы хотел описать, что происходит в моей груди, когда я чувствую его руку, скользящую
в мою, проходя мимо решетки с плющом вдоль гаража. В моей крови вечеринка, буйная и
возбуждающая. Она вибрирует на моих костях.
– Ничего? – спрашивает он.
Я опускаю взгляд на наши руки, так похожие по размеру.
– Я не знаю, на самом деле.
Голос Отэм проталкивается в мою голову: Будь осторожен. Я перемещаю голос на первый
план, но не позволяю ему отпустить мою руку.
Мы находим место под маминой любимой ивой и садимся. Трава все еще влажная от
разбрызгивателей, но я не думаю, что кого– то из нас это волнует. Я вытягиваю ноги, и он тоже,
прижимаясь всей длинной своего бедра ко мне.
– Что сначала? – спрашивает он, уставившись на наши ноги. – Мои извинения или моя
история?
Его извинения?
– Я не знаю, догонит ли мой мозг это.
– У тебя все нормально…. было нормально?
Я издаю короткий сухой смешок.
– Насчет нас? Нет. Вообще.
– И у меня тоже.
Я считаю свой пульс. Один, два, три, четыре. Птица пронзительно кричит над головой, а
ветер шуршит в листве. Это дерево всегда напоминало мне мистера Снаффлепагуса из « Улицы
Сезам». Неуклюжее, ненавязчивое и ласковое.
– Я расстался не потому, что залез на тебя, – произносит он.
– Я знаю. От этого стало бы только хуже, мне кажется.
Он поворачивается, обхватывает мою шею двумя ладонями, чтобы я смотрел в его глаза.
– Прости.
Его ладони очень теплые, и они дрожат. Я прикусываю губу, чтобы не сорваться.
Себастиан приближается, неуклюже, не прерывая зрительного контакта, даже когда его губы
соприкасаются с моими. Я даже не думаю отвечать. Я просто сижу так, с распахнутым от шока
ртом.
– Я тоже люблю тебя, – он снова целует меня, на этот раз дольше. На этот раз я отвечаю
ему.
Я отстраняюсь от него, потому что, возможно, мне нужно немного посходить с ума,
согнуться и вжаться лицом в свои ладони. Безусловно, этот момент проходит именно так, как я