Тесса Дэр - Исцеление любовью

Воспоминания были по-прежнему свежи. Всякий раз, стоило ему расплакаться, задрожать, споткнуться, захотеть хоть немного ласки, отец хватал его за шиворот, тащил за собой, так что ноги волочились по мраморному полу, и ставил перед большим портретом матери.

«Хватит трястись, парень. Она уже никогда не утрет тебе слезы. Ты убил ее».

Боже, какой красивой она была на этом портрете! Золотистые волосы, голубые глаза, светло-голубое платье. Ангел. Раньше он часто молился ей. Возносил кощунственные молитвы, просил чуда, прощения, игрушек… в надежде, что она услышит хоть что-нибудь.

Но она не слышала. Она умерла.

С тех пор он больше никого и ни о чем не молил.

– Всем слугам, – продолжал он, – нянькам, экономке, гувернерам – всем было строго-настрого приказано не проявлять ко мне никаких чувств. Ни объятий, ни поцелуев, ни утешений, ни заботы. Потому что все это я получил бы от матери, а я этого не заслужил. Отец винил в ее смерти меня.

Он услышал, как она вздохнула.

– Рэнсом, это ужасно…

– Да, – согласился он.

– Он не имел права так относиться к тебе.

– Да. Он был жестоким и бессердечным. Скажем так: сказок на сон грядущий он мне не рассказывал.

– Я… это прозвучит бессмысленно, но мне очень жаль.

Он прижался лбом к ее лбу.

– Нет, совсем не бессмысленно. Это много значит для меня. И если ты захочешь лечь со мной в постель и погладить меня по голове, желательно несколько дней подряд, я буду счастлив. – Он отстранился. – Но об этом потом. А сейчас поговорим о тебе. О некрасивой Иззи. Я знаю женщин, Иззи. Их было у меня слишком много. – Долгие годы он искал у женщин утешения, в котором раньше ему было отказано, но всегда избегал близких уз. – Я с самого начала, с самого первого дня, понял, что ты не такая, как все, кого я знал раньше. И я этому только рад. А если мужчины никогда не обращали на тебя внимания, я рад и этому, хоть и чувствую себя эгоистом. Иначе сейчас ты была бы с кем-нибудь другим, а не здесь, со мной. Но как бы крепко я ни обнимал тебя, как бы глубоко ни проникал в тебя, какая-то частица тебя всегда оставалась для меня недосягаемой. Ты что-то скрывала. Я думал, что свое сердце. И я мечтал о нем. Я хотел тебя целиком. Но не мог заставить себя попросить о том, чего я не заслужил.

Он услышал, как она попыталась возразить, и сразу остановил ее:

– Мое рождение и детство тут ни при чем. Я уже взрослый, чтобы понимать: отец проявлял ко мне бессмысленную жестокость. Но с тех пор много чего случилось. Ты считаешь себя дурнушкой только потому, что у тебя своеобразное лицо? А я уродлив по своей сути. И вся Англия знает об этом. Ты наверняка поняла то же самое, прочитав мои письма. Тебе известно о множестве моих грехов. Конечно, ты окружила свое сердце неприступной стеной. Ты же умница. Разве ты могла полюбить такое чудовище? Как его вообще можно любить?

– Рэнсом… – Ее голос дрогнул.

– И вот теперь я узнал, что именно ты скрывала. Причину твоей скрытности. Ты не чувствуешь себя достаточно миловидной. Для слепого. Господи, Иззи, а я-то считал слишком ограниченным человеком себя.

Эти слова прозвучали резче, чем он рассчитывал. И он сопроводил их поцелуями. Нежными, успокаивающими поцелуями в щеку, шею, изгиб плеча…

Господи, благослови эту женщину и ее глупое, совершенно человеческое тщеславие. А ведь он мог никогда не узнать, как стать мужчиной, которого она заслуживает. Но теперь…

Конечно, он знал, что надо делать.

– Иззи… – простонал он, приникая к ней всем телом. – Я схожу с ума от влечения к тебе. Ты себе даже не представляешь. – И он просунул руку к ней под юбки.

Она ахнула.

– Что ты делаешь?

– А ты как думаешь?

– Нельзя! Поверенные ждут внизу!

– Это гораздо важнее.

– Овладеть мною в коридоре гораздо важнее, чем сохранить твой титул?

Он замер. Потом поцеловал ее в губы.

– Да.

Это слово он произнес просто и торжественно. Потому что так он и думал и был убежден в своей правоте. И предан ей душой и телом. Поверенные и герцогский титул пусть подождут. Без Иззи его жизнь пуста, за нее не стоит цепляться.

– Я больше не могу увидеть красоту, – заговорил он, – но я способен услышать ее. Она звучит, как река, полная дикого сладкого меда. От красоты пахнет розмарином, на вкус она как нектар. Красота даже чихает красиво.

Иззи улыбнулась. Прекрасная улыбка. Как ей вообще пришло в голову сомневаться в том, что она сводит его с ума?

– Вот какая ты дурнушка. – Он провел ладонью по ее груди, одновременно расстегивая брюки другой рукой. – Вот насколько непривлекательной ты кажешься мне.

Времени на прелюдии и ласки уже не осталось.

Он пробрался под ее юбки и обнаружил, что она ждет его с тем же нетерпением, с каким он стремится к ней. Подхватив под ягодицы, он приподнял ее над полом и прислонил к стене. Иззи обняла руками его шею, а ногами – талию.

И он вошел в нее.

– Я люблю тебя.

Произносить эти слова, в которых ему отказали так надолго и давно, что они утратили для него всякий смысл, было на удивление приятно.

– Я люблю тебя, Иззи. – Он проникал решительно и глубоко, с каждым ударом бедер продвигаясь еще дальше. – Я люблю тебя. Тебя. Прекрасную… соблазнительную… умную… прелестную… тебя.

Он погрузился в нее до самого основания и замер, прижав к стене. Оба тяжело дышали. Ее бедра подрагивали. Стать еще ближе было просто невозможно. Он обнимал ее так, как только мог, проник глубоко, как никогда.

Но достаточно ли этого? Сумел ли он коснуться ее души?

Он должен был это узнать.

Закрыв глаза, он прижался лбом к ее шее, сладко пахнущей пудрой. Давно знакомый голос предательски подстерег его и загрохотал в ушах: «Ты этого недостоин. Ты недостоин ее».

И все-таки он отважился.

Он выговорил слова, которые дались ему труднее, чем любые другие.

– Люби меня.

– Люби меня.

Он произнес их хриплым, еле слышным шепотом. Но Иззи поняла, каких трудов это стоило ему.

– Да. – Она прижалась к нему, словно боясь, что ее унесет волной нежности, поцеловав в лоб и в щеку. – О, Рэнсом, я люблю тебя. Люблю.

С прерывистым вздохом он вышел из нее почти полностью и снова вонзился по самое основание.

– Еще.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Она могла бы повторить эти слова сто раз. И удерживать его в себе столько, сколько он пожелает. Но времени у них не было. Он задвигался резко и быстро, доводя их обоих до ошеломляющей и безмолвной кульминации. Иззи вцепилась зубами в свою руку, чтобы не закричать во весь голос.

Наконец он вышел из нее и опустил ее на пол. Но продолжал обнимать ее. Пока не выровнялось дыхание.

– Мне было так это нужно, – признался он. – Ты даже не представляешь насколько.

– Не только тебе – нам обоим, – улыбнулась она.

Он оправил ее юбки, попытался пригладить замявшиеся складки, застегнул пуговицы на брюках.

– Иззи, вот что я могу сказать с уверенностью, как человек, который знает, что говорит… – Он одернул жилет, потом рукава по очереди. – Ты невероятно притягательная и чувственная женщина. Возможно, поклонники боялись подступиться к тебе из-за «Сказок». Или твой отец держал их на расстоянии, опасаясь потерять тебя. Не знаю, почему раньше никто не добивался твоего внимания. Но могу сказать, почему и впредь у тебя не будет поклонников.

– Почему же?

Он пожал плечами, словно желая спросить: «А разве не ясно?»

– Потому что я этого не допущу.

– А-а… – Иззи расслабленно прислонилась к стене.

Он раскинул руки, чтобы показаться ей.

– Как я выгляжу? Приемлемо?

– Умопомрачительно. – Все еще борясь с головокружением, она попыталась поправить прическу. Точнее, то, что от нее осталось. – Мои волосы! Ты иди вперед, а я сбегаю наверх и…

– Оставь. – Он взял ее за руку и потянул за собой. – О внешности не беспокойся. Просто будь рядом со мной, не отходи ни на минуту. Пусть у поверенных не возникнет ни тени сомнения в том, чем мы с тобой занимаемся. – Он помедлил. – Но если тебя тревожит то, что подумают твои друзья, тогда, конечно…

– Нет, не тревожит. – Она взяла его под руку. – Об этом я вообще не думаю.

С этими словами Рэнсом повел ее навстречу «инквизиторам».

Когда он вошел в большой зал, все присутствующие встали. Рэнсом увидел группу из четырех серых фигур, словно погруженных в негустой серый туман. Прекрасно. Отличить гостей друг от друга он не мог. И понятия не имел, кто остальные двое, кроме Блейлока и Риггета.