— Да нет, не совсем, — проговорила мать. — Просто мне показалось, что сегодня утром папе стало настолько лучше… Я думала, худшее уже позади.
— Но это не так?
— Они хотят провести еще кое-какие обследования — сделать рентген сердца и кровеносных сосудов. Может, они вставят ему в артерию такую специальную тоненькую трубку, чтобы открыть просвет и позволить крови свободно циркулировать. Они говорят, что делают это каждый день, но…
— Но что?
— Существует определенный риск. Доктор сказал, что во время этой процедуры умирает менее двух процентов больных. Но ведь это тоже люди, верно? А что, если Беппи станет одним из них?
— Ты не имеешь права так думать, мама, — сурово сказала Пьета, тоже встревожившись, но изо всех сил стараясь этого не показывать.
— Ничего не могу с собой поделать, — проговорила мать; лицо ее сморщилось, и на минуту она стала похожа на потерянного ребенка. — Что я буду без него делать, Пьета? Как мне без него жить?
Пьета крепко обняла ее. Так они и стояли посреди кухни, охваченные одними и теми же чувствами. Пожалуй, никогда они еще не были так близки.
— Мама, может, я могу чем-то помочь? — первой прервала молчание Пьета. — Хочешь, я поеду в больницу вместе с тобой? И сама поговорю с доктором — чтобы убедиться, что операция действительно пойдет папе на пользу?
— Нет-нет, нельзя надоедать доктору. Он занятой человек. Да и твой отец сам этого хочет. Ему надо снова поверить в собственные силы. Он настроен решительно.
Они оставались на кухне еще некоторое время. Пьета заварила матери чаю и разогрела обнаруженный в холодильнике суп, но та не проявила никакого интереса ни к тому, ни к другому.
— А как насчет свадьбы? — спросила Пьета, наблюдая, как она безучастно помешивает ложкой суп. — Может, Адолорате следует ее отложить?
— Не знаю. Если операция пройдет нормально, Беппи пробудет в больнице еще несколько дней. К свадьбе он полностью поправится. Но если…
— Все пройдет нормально, — с нажимом произнесла Пьета. — Иначе и быть не может. Так что пока будем придерживаться намеченного плана, да?
— Да. — Мать по-прежнему вяло помешивала суп. — Если ты думаешь, что так будет лучше.
— Оставь это. — Пьета забрала у нее тарелку с нетронутым супом, поставила ее в раковину и принялась вытирать кухонным полотенцем запачканный стол. — Поднимись на минутку наверх и посмотри, сколько я успела сделать. По-моему, платье действительно неплохо смотрится.
Как только они вошли в мастерскую, мать не удержалась: схватила иголку и села за стол. Пьета устроилась рядом, и обе молча приступили к работе, одолеваемые одними и теми же тревожными мыслями: они пытались представить себе мир без Беппи.
— Тридцать лет мы прожили вместе, — проговорила Кэтрин и, помолчав, добавила: — Трудно поверить, что время пролетело так быстро.
— Расскажи о вашем первом свидании, — попросила Пьета, прилаживая на место бисеринку. — Держу пари, ты жутко волновалась.
— Волновалась? Еще как! — Пьете показалось, что мама уже куда охотнее делится с ней своей историей. Бегство в прошлое теперь приносило ей явное облегчение. Когда она заговорила, ее лицо просветлело.
Накануне нашего первого свидания я действительно очень волновалась. И не потому, что это было мое самое первое свидание: до этого я встречалась с двумя симпатичными парнями-британцами. Но они вели себя так правильно: сначала заходили поздороваться с моими родителями, а потом доставляли меня домой в положенный час. Да и потом, с ними я никогда не чувствовала себя так, как с Беппи. Мне он очень-очень нравился, и мне отчаянно хотелось, чтобы он чувствовал то же самое.
Одри и Маргарет с нетерпением предвкушали мое свидание, но я паниковала.
— Не могу же я гулять с ним весь день одна! О чем мы с ним будем говорить? — то и дело спрашивала я.
— Он поведет тебя на выставку, так что у вас будет на что поглядеть и о чем поговорить, — заметила Одри и прибавила с хитрой улыбкой: — Да и потом, может, вам и не захочется все время болтать.
Чтобы решить, что надеть, мы разложили на кроватях все наши вещи. Я остановила свой выбор на юбке в цветочек, нарядной голубой блузке и босоножках, купленных на рынке. Мы носили их по очереди.
— Давай-ка я тебя снова накрашу, — предложила Одри.
Но я покачала головой:
— Нет. Я хочу выглядеть так, как выгляжу всегда.
В ту ночь я то и дело просыпалась, вспоминая Беппи, его сухощавую фигуру, темно-карие глаза и конечно, его улыбку, обнажавшую ровный ряд снежно-белых зубов, — как я потом выяснила, таких крепких, что он мог разгрызть самый твердый орех.
В то утро я проснулась ни свет ни заря. Я страшно нервничала. Приготовления не отняли у меня много времени, хотя я провела целую вечность перед зеркалом: подводила брови одним из карандашей Одри, красила ресницы, мазала губы розовой помадой, а потом все стерла. У меня еще оставалась куча свободного времени, так что я заглянула к Анастасио, чтобы выпить чашечку кофе.
Одри была уже там. Она окинула меня взглядом знатока.
— Выглядишь просто отлично.
— Спасибо.
Увидев, что я вне себя от волнения, она принялась отпаивать меня кофе с молоком и кормить булочками, пока не настало время идти. Тогда она подтолкнула мне через стойку свои темные очки:
— На, поноси их сегодня. Они тебе очень идут.
Да, и повеселись как следует.
Беппи уже ждал меня на площади, нетерпеливо шагая взад-вперед. Я замедлила шаг и, смешавшись с толпой, немного понаблюдала за ним. Очевидно, ему тоже пришлось поработать над своей внешностью: его темные непослушные волосы были приглажены бриолином, а белая рубашка с коротким рукавом тщательно выглажена. И все-таки я никак не могла собраться с духом и сделать несколько шагов ему навстречу.
Потом он поднял голову, увидел меня и просиял улыбкой, разом преобразившей его лицо.
— Bella Катерина, вот ты и здесь. — Он звонко расцеловал меня в обе щеки. — Я так рад, что ты пришла. Я до последнего момента немного переживал — вдруг ты не придешь.
— Итак, где же эта выставка? — спросила я.
— Нам придется подъехать туда на метро. Не беспокойся, это совсем несложно.
Он настоял, чтобы заплатить за мой билет, и, в то время как поезд, грохоча и раскачиваясь, мчался по туннелям, взял меня за руку, но очень нежно, и я почувствовала, что в любой момент смогу отнять ее, если захочу.
Мы сошли с поезда на станции «Эспозиционе».
— Это «выставка» по-итальянски? — поинтересовалась я.
— Да, правильно, — кивнул он, снова ослепив меня своей улыбкой.
Я думала, он поведет меня в какой-нибудь музей или картинную галерею, но, когда мы вышли из метро, я немного растерялась. Это была современная часть города, с широкими проспектами и новыми многоэтажными домами. Музеев там и в помине не было.
Он провел меня в небольшой скверик и остановился у скамейки возле фонтана. Потом, картинно взмахнув рукой, он достал что-то из кармана, развернул и положил на скамейку. Я очень удивилась, увидев, что это была карта мира.
— Ну вот, готово. Пожалуйста, садись, — произнес он галантным тоном, но с улыбкой от уха и до уха.
— Я что-то не поняла. Где же выставка?
— Мы с тобой на «Эспозиционе», и я показываю тебе мир. Видишь? — Он показал на карту и начал хохотать, но, увидев выражение моего лица, сразу перестал: — Прости, Катерина, это была шутка. Но тебе она не показалась смешной, да?
— Нет, не очень. — Сначала я хотела повернуться и с возмущением удалиться, но не была уверена, что сама найду дорогу обратно. — Из-за тебя я чувствую себя дурой.
— Прости, — повторил он. Он уже больше не улыбался. — Мне так хотелось провести с тобой этот день. Джанфранко говорил мне, что я не должен этого делать. Он предупреждал меня, что ты рассердишься. Но я был уверен, что мне удастся тебя рассмешить.
— И все-таки я не понимаю. Почему мы не пошли к Колизею или к Испанской лестнице?
Он состроил гримасу:
— Ну, туда все ходят, все туристы. И я решил придумать что-нибудь более оригинальное, чтобы убедить тебя провести со мной время и понравиться тебе.
Не придумав ничего лучшего, я села на его карту мира. Беппи пристроился рядом со мной. Я видела, что ему не терпится снова взять меня за руку. Его пальцы тихонько поползли вдоль карты по направлению к моей руке. Я наблюдала за тем, как они остановились и безнадежно застыли посреди синего пятна, обозначавшего морское пространство. Тогда я не выдержала и расхохоталась. И уже не могла остановиться. Беппи некоторое время терпел, а потом тоже начал смеяться. Мы хохотали, пока по нашим щекам не потекли слезы, и прохожие не начали старательно отводить глаза.