Голо Раймунд - Из мещан

– Так она взяла деньги, бедная женщина? – спросила фон Блендорф, напрасно стараясь придать своему голосу сострадание.

– Нет, к деньгам она не прикасалась! – твердо ответил Геллиг, возвысив голос. – Ее признание касается совершенно другого факта.

– Боже мой, какого же? – со стоном вырвалось у барона Рихарда.

– Несчастная женщина, будучи невиновна в преступлении, в котором ее обвиняли, все же обманывала вас долгие-долгие годы!… Но я расскажу вам эту историю так, как мне рассказывала она сама! – сказал Геллиг, обращаясь к барону Рихарду.

– Когда она стояла перед вами на коленях, призывая Бога и людей в свидетели своей невиновности, вы не захотели даже ее слушать!… Вы пожали плечами, выразив мысль, что кто способен сломать чужую печать, тот может присвоить и чужие деньги!… – сказал Ганс с невыразимой горечью.

Барон Рихард не смел поднять глаз…

– „Но я виню не тебя, а себя! – вскричали вы тогда, барон. – Я должен был бы знать, что такое мещанская кровь!“ Потом вы ушли, и она больше не встречалась с вами, но ваши слова и особенно тон, каким они были сказаны, всю жизнь звучали в ее ушах!… И вы были так несправедливы!… Дворянин фон Паттенбург, обокравший чужую кассу, нашел в вашем сердце тысячу смягчающих обстоятельств, и общество называло его проступок несчастьем. Но женщину втоптали в грязь по одному только подозрению и…

– Не мучьте меня, Геллиг, молю вас! – вскричал барон со слезами на глазах. – Я согрешил в припадке безумного высокомерия, в котором сотни раз раскаялся!

– Когда вы втоптали в грязь свою жену, – продолжал Геллиг, – и несчастная не знала, стоит ли дальше жить, Бог послал ей то, чего она пламенно, но тщетно вымаливала себе почти пять лет! Она почувствовала, что скоро станет матерью!

– Матерью моего ребенка! – со стоном вырвалось из груди барона. – О, Боже!… Но неужели сердце бедной женщины так ожесточилось, что она унесла тайну с собой в могилу!… О, если бы знать, где искать моего ребенка! Я бы не успокоился до самой смерти, пока не прижал бы его к груди!…

– Но это же сын матери-мещанки, мещанское дитя! Сможете ли вы любить его?

– О, не мучьте меня! – взмолился барон. – Скажите только, где мне его найти?

– Ваш сын перед вами! – тихо продолжал Геллиг, шагнув к барону Рихарду.

– Ты – мой сын? – радостно вскричал барон-старик, заключая в объятия Ганса. – Неужели такое счастье возможно? Да будет благословенна твоя мать в могиле за ту огромную радость, что она мне даровала! Я давно любил тебя, завидуя родителям, имеющим такого прекрасного сына, не зная, что ты мне принадлежишь!

– Всеми своими помыслами, со всей любовью и полным доверием! – трогательно произнес Ганс, прижимаясь к груди барона.

Чья-то рука просунулась между счастливыми, и они, обернувшись назад, увидели Альфреда.

– Позвольте и мне порадоваться вашему счастью! – растроганно произнес он. – Я люблю дядю от всего сердца, Геллиг, но я не могу быть для него тем, чем вы! Дядя отдавал вам предпочтение передо мной еще тогда, когда вы были для него чужим! И я с удовольствием уступаю вам свое место в жизни, только прошу оставить мне хотя бы маленький уголок в сердце дяди Рихарда!

– Милый мальчик! – сердечно отозвался Рихард. – Твое поздравление радует меня и делает тебе честь: такое мужество найдется не у всякого человека!… А вы, Луиза, ничего не скажете мне?

– Простите, Рихард, но я слишком стара, чтобы увлекаться сказками! – со смехом ответила она. – Вы давно желали иметь детей, я знаю, но признавать своим сыном первого встречного, по меньшей мере, смешно!

Геллиг дотронулся до руки барона, готового вспылить.

– Ни слова больше, сударыня! – сказал он. – Моя мать знала своих врагов, поэтому она вооружила меня достаточными доказательствами!

– Посмотрим! – саркастически отпарировала неугомонная обер-гофмейстерина. – Я не способна забывать свой долг и пожертвовать правами моего сына ради чувствительной истории! И я объявляю, что Альфред обратится к защите закона! Очень было бы удобно превращаться из управителей в помещиков, но посмотрим, будут ли судьи также легковерны, как вы, Рихард!

Геллиг в это время вынул из своего бумажника документ и протянул его госпоже Блендорф, но она презрительно отвернулась от него. Тогда Альфред взял его, сказав:

– В этом деле мне одному принадлежит решающая роль и голос! Будьте добры, Геллиг, разрешите мне прочитать – и тогда вам не понадобится никакой адвокат!

– Альфред! – С угрозой воскликнула его мать.

– Милая матушка, – спокойно заметил Альфред, – когда я прочту эту бумагу, можно будет судить о том, что нужно делать: сомневаться или верить! Так слушай одну минутку, пока я буду читать!

„Выписка из метрической книги церкви св. Андрея, что в Гельсдорфе, в которой значится: декабря 25 дня 1820 года родился, декабря того же года крестился Ганс Рихард, барон фон Браатц-Диттерсгейм, прозванный Геллиг.

Родители его: Барон Рихард фон Браатц-Диттерсгейм и законная, ныне разведенная жена его, Леонора, урожденная Геллиг.

Восприемники: землевладелец, Карл-Ганс-Ридинг, пастор Фридрих Геллиг.

С подлинным верно: пастор церкви св. Андрея, что в Гельсдорфе, пастор Франц Мендель.

Февраля 26 дня 1821 года“.

Альфред, окончив чтение бумаги, бросил ее на стол со словами:

– Итак, счастье моего дяди надлежащим образом удостоверено! Сохрани Бог, чтобы я осмелился на него посягнуть! А раз так, то суд вряд ли не признает законность наследника, которого открыто признаю я!

– Благодарю тебя, дорогой мальчик! – обнял его барон Рихард. – Прошу тебя, Луиза, если ты не можешь радоваться вместе со мной, так дай хоть возможность выслушать дальнейший рассказ моего сына!

– О, мне не долго осталось досказать, – ответил Геллиг, усаживаясь рядом с отцом.

– Когда мать поняла, какое утешение ей посылает Бог, она сбросила с себя цепи отчаяния и решительно взялась за новую задачу. Ты все отнял у нее: честь, любовь, дом, семью, а за это, в отместку, она взяла у тебя ребенка.

В это время она была совершенно одинока: родители ее умерли, брат был тяжело болен, и она доверилась своему верному другу, Ридингу. Но он не захотел, чтобы она обманывала тебя: он хотел, чтобы она разделила свою радость с мужем, и не соглашался содействовать обману!

Но она сумела доказать ему, что ее будут терзать до тех пор, пока она не родит наследника, которому положат в колыбель как крестильный подарок – позор его матери и презрение отца к мещанскому происхождению, вследствие чего юная, нежная жизнь будет отравлена!… И тогда этот честный человек – Ридинг – уступил.

Он сам поручил хорошему адвокату устроить развод, поселил мать в Виртембергском городке, где я и родился.

Тайну моего рождения мать доверила еще своему брату, пастору, который и принял меня от купели. Тебе же, отец, мать боялась сообщить о моем рождении: она не могла рассчитывать, что в этом случае ей поверят больше, чем в первом!…

Когда я достаточно подрос, Ридинг снова советовал матери примириться с тобой, отец, но она оставалась непреклонной! Ридинг вскоре заметил мою склонность к сельскому хозяйству и отдал меня в институт, по окончании которого я стал управляющим его имения.

– Но почему он не сделал тебя своим наследником? – спросил барон Рихард.

– Я отказался от этого! Я уже слышал толки о том, что моя мать, которую считают моей теткой посторонние, обокрала фрейлейн фон Паттенбург, так неужели я мог допустить, чтобы и меня со временем могли обвинить, что я обокрал дочь госпожи фон Герштейн, захватив богатое наследство, которое они имели основание, хотя и шаткое, считать своим!

Ридинг любил меня, а свою наследницу он совершенно не знал, и ему тяжело было принести эту жертву, но потом он согласился. Отца же Полины он отстранил от опекунства потому, что хотел сделать жизнь молодой девушки самостоятельнее, да и боялся вмешательства мачехи, так как к тому времени барон фон Герштейн уже вступил во второй брак. Почему отстранил и тебя – теперь не требует объяснений!

Опекуном фрейлейн Полины он назначил меня, хотя я упорно отказывался от этого, но он заставил меня силой дружбы. Ридинг, я знаю, надеялся, что в Геллерсгейме я могу встретиться с тобой, голос крови заговорит, что примирило бы мать с тобой.

Четырнадцать недель тому назад, фрейлейн Полина, к моей великой радости, нарушила условие. Но я получил телеграмму от матери, которая смертельно заболела, возвращаясь из поездки на воды…