Нилку замутило от страшного подозрения. Они любовники? Если да, то что она может предпринять? И что с нею будет, если Вадим уйдет к этой итальянской или французской дряни?

А если дрянь Одди вовсе не дрянь – тем хуже для Нилки.

Вот они – ее повторяющиеся сны, ее коридор с закрытыми дверями.

Томка права. Слишком Вадим красив, чтобы быть верным. Ничего удивительного. Они так мало времени проводят вместе, несмотря на то что он ее агент.

У нее – бесконечные съемки, а Вадима влекут новые лица, и это не прихоть – это его работа. Как тут быть?

И снова, как стрелка весов на цифре «пятьдесят четыре», Нилкины мысли заплясали вокруг карьеры. Она удержит Вадима, если станет топ-моделью. А она станет. Не сойти ей с этого места.

И никакая Шанель-Одди ее не остановит. Нилка покрутила в пальцах визитку. Внезапное желание уничтожить ее сменилось таким же внезапным желанием спрятать от Вадима и сохранить. Так, на всякий пожарный…

…Свет софитов слепил глаза, мягкий искусственный ветерок овевал разгоряченную Нилку, платье от-кутюр из невесомой ткани пузырилось, создавая ощущение полета.

Под саундтрек из фильма «Шербурские зонтики» Нилка вихлялась по подиуму, уверенно ставя ноги внахлест, успевала на ходу кокетничать с камерой и представляла Вадима в конце дорожки. Как в первый раз, он протянет ей руку, подхватит и унесет.

Вадим, Вадим, Вадим.

Мысли были редкими и коротенькими, как у Буратино, и Вадим фигурировал в них в соотношении три к одному. Любимый. Поводырь и сиделка в одном лице.

Всю неделю Неонила носилась по кастингам, но результат того стоил.

Расписание показов, примерок и всевозможных шоу было настолько плотным, что вырваться в центр и погулять с Вадимом по Мадриду Нила сумела только в последний день, перед самым завершением Недели моды, и всего на три часа.

Три незабываемых часа!

Клумбы буйствовали красками, ветер трепал волосы и доносил брызги фонтанов, ладонь приютилась в руке Вадима, Нилка куталась в накидку и каждой клеткой излучала счастье. В какой-то миг на глаза набежали слезы, дыхание перехватило от пронзительного предчувствия: больше ничего этого в ее жизни не будет. Захотелось, как на снимке папарацци, с Вадимом за руку, замереть в центре Мадрида.

– Кто такая Мерседес Одди? – как можно безмятежней спросила Нилка. Страх в зрачках вытеснил облака и отражение костела.

Брови Вадима взлетели.

– Откуда ты взяла это имя?

– Видела у тебя визитку.

Возникла пауза, во время которой Вадим щурился и смотрел куда-то вдаль: то ли на гряду кучевых облаков, то ли на шпили соборов. Нилка успела забыть, о чем спрашивала, рассматривала проступившие от прищура морщинки на родном лице и умирала от любви.

– Так, один малоизвестный модельер, – наконец лениво отозвался он.

– Красивая?

– Брось. Это старая грымза.

– Как хорошо, – только и могла выговорить Нилка – голос от нахлынувших чувств не слушался.

Потом они что-то ели недалеко от бульвара Прадо, что-то пили на какой-то узенькой улочке, отметившей не одно столетие, а потом заблудились. Это было восхитительно, и даже Вадим попал под очарование дня.

Хихикая и целуясь, поймали такси, продолжая целоваться, помчались назад, в выставочный центр, на шоу, где Нилке предстояло появиться в наряде от испанского дизайнера.

…Неделя пролетела, как один день, от угара дефиле опомнилась Нилка только в такси по дороге в аэропорт Барахас.

И тут вдруг Нилку словно черт дернул за язык:

– Вадюш, а сколько я получила за все? – Вопрос еще не отзвучал, еще последние звуки не растворились в воздухе, а Нилку уже окатил холодный взгляд.

Резким, хриплым голосом Вадим спросил:

– Ты хочешь пересмотреть условия сотрудничества? Учти, – тут же предупредил он, – на улицах полно девочек, которые будут рады работать и за половину тех сумм, что ты получаешь.

Нилка была в курсе отечественных расценок: агентства демпинговали, и девочки работали за копейки, потому что всегда находились менее гордые. Правда, они были и менее молодыми, и менее красивыми, но они были.

Обругав себя кретинкой, Нилка жалостливо зачастила:

– Прости, прости. Ничего такого я не имела в виду, ты же знаешь, меня все устраивает. Прости, пожалуйста.

Конечно, ее все устраивало! Нилку устроило бы, даже если б она вообще ничего не получала за свою работу – лишь бы Вадим был рядом. А он был рядом! Что еще нужно для счастья?

К тому же, сколько ни шарилась в памяти, она не могла припомнить, о каких условиях говорит любимый. Они никогда ничего не обсуждали.

Еще в самом начале Нилкиной карьеры Вадим подсунул на подпись какие-то бумаги – Нилка, не глядя, подмахнула их и забыла, как о чем-то ненужном.

Ей вообще не приходило в голову задавать вопросы своему агенту о его процентах и своих – ей казалось, что она зарабатывает невероятные, запредельные суммы. Никто в ее окружении никогда таких денег не держал в руках.

И потом, не доверять мужчине, с которым живешь, – это пошлость.

Нилка физически не могла не доверять Вадиму, она так была устроена – и она доверяла безоговорочно.

Собираясь в Мадрид, не интересовалась, сколько получит, а отработав на показах, не спросила, сколько положил себе в карман ее любимый букер.

Банковский счет приятно радовал глаз и слух, и Нилка размечталась: как только сможет, она купит квартиру и заберет к себе бабушку. На старости лет пусть порадуется на внучку.

Нилка представляла момент их с бабушкой воссоединения, и острая радость разливалась по телу до самых кончиков пальцев.

Но когда она поделилась планами с Вадимом, он не разделил ее оптимизма и на Нилкин восторженный лепет равнодушно буркнул:

– Меня только в это не впутывай.

Прогулка по Мадриду поблекла от его тона, сердце Нилкино сжалось, уловив за этими словами приближение чего-то страшного.

Дома мела метель, и это только усилило тоску по Мадриду.

Офис агентства поразил убогостью, а ведь раньше она держала его за воплощение дизайнерской мечты.

– О! Привет! – Из двери в бухгалтерию вынырнула Тамара. – Как съездила?

Вопрос был праздным: бледное Нилкино лицо лучилось счастьем.

Взглянув на Томку, Нилка поддалась иррациональному чувству страха за свое везение и притушила сияние в очах, точно прикрутила фитиль.

– Нормально, – скучным голосом ответила она.

– Ой, да ладно, – угадала ее состояние Тома, – я не глазливая. Ты что делаешь сейчас? Может, посидим где-нибудь?

Предложение было заманчивым: впечатления распирали Нилку, ей хотелось обсудить с кем-то уровень фэшн-бизнеса за границей и филигранную организацию показов.

В кафе за углом готовили отличный капучино – туда подруги и отправились.

Устроились за столиком, сделали заказ, и Нилка приготовилась вещать, но Тома ее опередила.

– Тут у нас такие новости! – с тонкой улыбкой произнесла она.

– Какие? – Внутри у Нилки все сжалось в ожидании неприятностей.

Нилка вообще почти все время ждала неприятностей, будто ее по ошибке приняли за королеву, а она невольно поддержала обман, и теперь только оставалось ждать, когда все откроется.

– Вадик раскручивает одну новую девочку – очень перспективная, – понизив голос, сообщила подруга.

Даже под тональным кремом было заметно, что в лице у Нилки не осталось ни кровинки.

– Это работа Вадима, – проблеяла она.

Это только его работа, – в полном смятении повторяла она себе, зажав ладони между колен, – никакая это не новость. Тогда почему так больно?

– Работа работой, но, по-моему, девка глаз положила на Валежанина. – Томка выразительно посмотрела на подругу.

– Чего замолчала? Продолжай, – сквозь зубы пропихнула Нилка.

– Она занимается в школе. Сегодня в агентстве вертелась – я их видела в переговорной: сидят, воркуют.

Теперь вся кровь прилила к Нилкиным щекам: девушка с амбициями. Видели мы таких. Вцепится в Вадима, как ротвейлер, зубы разожмет только посмертно.

– Что будешь делать? – полюбопытствовала Томка, отхлебывая кофе.

Нилка невидящими глазами уставилась на подругу.

Что она будет делать? Хороший вопрос.

А что она может сделать?

Заманчиво было бы порвать эту выскочку, как тряпку, или хотя бы оттаскать за волосы, расцарапать рожу, разорвать одежду.

– Как она выглядит?

– «Господи, пусть она будет жирной коровой», – про себя взмолилась Нилка.

– Такая черненькая, остроглазенькая, остроносенькая, метр восемьдесят. Треугольное лицо, как у лисицы, смуглая. Хохлацких, видать, кровей. Твоя противоположность, – подытожила Томка.