Алик же мыслил узко: по привычке снабжал Тоньку фруктами – это и решило исход дела.
Так сложилось, что заведующая отделением увидела фрукты, и устроила Тоньке разнос.
– Вы что, мамаша, – ледяным тоном отчитала она Тоньку, – хотите из родильного отделения в детское переехать? Никаких фруктов, овощи только в отварном виде и по отдельности. Немедленно уберите это безобразие. Если у младенца откроется аллергия и понос, кто ответит?
Геройский облик Алика потускнел, достоинство обернулось недостатком, Веня с отрывом лидировал.Конечно, Рене позвонил, пока она бегала в магазин – бесчувственное животное, никакой интуиции.
Трубку сняла Катерина Мироновна, она и сообщила Нилке приятную новость: Рене обещал приехать уже завтра.
– Что ему здесь делать? – Сердце совершило такой кульбит, что Нилка непроизвольно поднесла руку к груди.
– По-моему, он к тебе приедет, – подколола внучку баба Катя.
– Что ему здесь, дом свиданий? – продолжала ворчать Нилка.
– Тю! Что это с тобой? – проницательно сощурилась Катерина Мироновна. – На себя не похожа.
– А то! – горячилась Нилка. – Нечего ему здесь делать. Мне работать надо, и вообще я скоро уезжаю в техникум.
Неудовлетворенное желание перегорело, оставив после себя привкус разочарования. Заглушая его, Нилка создавала очередной шедевр – на подрамнике у нее был растянут палантин из тонкой шерсти, глаз и рука были верными, и мазок ложился ровный, и все было бы просто чудесно, если бы не мысли – они размножались со скоростью, которой бы позавидовала мушка дрозофила, и были такими же уныло-одинаковыми.
Откуда им взяться, радостным?
Лето в середине, на участке вот-вот зацветут анемоны, а Рене ни разу не появился. Чем он так занят?
Конечно, целуется со своей овцой. Что еще он может делать?
И отлично. И пусть. Она уедет на занятия в техникум и больше не увидится с ним. Никогда.
Никогда – это очень долго.
Глухое отчаяние незаметно трансформировалось в глухую злость: и не нужен ей никто, кроме бабушки и картин Лин.
– Уезжаешь, и что? – недоумевала Катерина Мироновна.
– А то! – испытывая трудности с аргументацией, повторила Нилка. – Нечего ему здесь делать. Будет мне тут рассказывать о своей девушке – больно надо.
– Тьфу, – плюнула баба Катя устремляясь к выходу.
– Вечно у тебя я виновата. – У Нилки опустились руки. – Нет чтобы на моей стороне выступить и сказать этому твоему любименькому Ренеше: забудь сюда дорогу.
– Сама и скажи, – бросила через плечо бабуля и с оглушительным звуком захлопнула дверь в Нилкину комнату.
…Все сразу пошло наперекосяк.
Разговор не клеился, Нилка не знала, куда девать глаза, только бы не видеть эти выбритые щеки, эти упрямые губы и слепые линзы очков.
Рене как будто не замечал Нилкиных мук и мрачного вида, с энтузиазмом обсуждал с Катериной Мироновной перспективы российско-французских отношений с уходом Саркози.
– Вы тут поговорите, – потеряв терпение, съязвила Нилка, – а я пойду делом займусь.
С гордо поднятой головой она прошествовала на веранду, сведенные лопатки выражали недовольство и протест. Почему-то Нилка была уверена, что Ренеша притащится следом за ней, но он и тут разочаровал ее – явно оттягивал момент истины. Проверял, наверное, поганец.
Потом все стало еще хуже.
Появившись на веранде, Рене заявил, что не в его правилах жить в долг, что Нилка отработала краски и, если они продолжат занятия, ему придется покупать Нениле еще один набор для батика.
Нилка покраснела, как помидор:
– Тебе не нужны тренировки, Рене. Ты ас. Ты сделаешь счастливой даже эту свою Снежную королеву.
– Кого? – озадаченно спросил Ренеша – налицо был пробел в образовании.
– Твою девушку. – Нилка понимала всю беспочвенность своей злости, но от этого только больше злилась.
– Думаешь? – В интонации Рене проскользнули игривые нотки. Радость брызнула через стекла очков – они уже не мешали Нилке распознавать настроение Рене.
– Уверена, – холодно подтвердила она, – могу нарисовать тебе диплом.
– Да? – Рене улыбался во весь рот. – Любопытно, какую квалификацию ты мне присвоишь?
– Высшую. Мэтра. И золотую медаль за достигнутые успехи в целовании, – буркнула Нилка, неодобрительно поглядывая на сэнсэя. Ишь, как обрадовался, нерусь! Так и сияет. Как начищенный самовар.
Пусть проваливает к своей фригидной корове.
– Интересно, а какие успехи достигнуты? – Рене вдруг посерьезнел.
Нилка будто с разбега наткнулась на его взгляд из-под очков – он был ждущий и… жадный.
Под этим жадным взглядом Нилка вдруг осознала, что не может отдать Рене в чужие руки. Не может, и все тут!
Не может позволить ему уйти к какой-то идиотке, которая не сумеет его оценить, как не ценила она сама. Дура. Дура, дура!
– Рене, – судорожно сглотнув, начала она, – я… мне… Покажи, как ты поцелуешь свою девушку.
По лицу Рене прошла тень, он с усилием выговорил:
– Ненила, мне кажется, игра затянулась.
От этих слов, а еще больше от ускользающего взгляда и нервного подергивания узких губ у Нилки похолодело в груди.
– Да? Ты так думаешь? – расстроенно пролепетала она.
– Да, я так думаю. – Он потер пальцами лоб. – Я не должен был обманывать тебя. Нет никакой девушки. Я ее придумал.
– Как – нет? – ахнула Нилка, забыв, что секундой раньше готова была убить неизвестную соперницу. – Для чего ты ее придумал?
– Не знаю, – признался Рене, – на что я рассчитывал. Тебе понравилось со мной целоваться?
– Допустим, – прошептала Нилка, с тревогой ожидая продолжения. Если это отвлекающий маневр, то она ни за что не поведется.
– Вот для этого я и придумал все, – он вдруг повысил голос, – чтобы ты забыла своего чертова Валежанина.
В голову Нилке бросилась кровь.
Вот, значит, как? Ах ты, гуманист хренов!
– Спасибо за заботу, – тяжело дыша, процедила она.
– Ненила. – Рене протянул к ней руку, но Нилка в бешенстве отпрыгнула.
– Уезжай. Немедленно, сейчас же уезжай. Надеюсь, тебе было не очень противно, – надменно добавила она.
В то же мгновение Рене сделал стремительное движение, Нилка даже не уловила, как он оказался рядом и схватил ее в охапку:
– Дурочка. Ты все не так поняла. Моя девушка – это ты.…Увидев Нилкин необъятный живот, бортпроводница, забыв о манерах, разинула рот и даже не ответила на Нилкину заискивающую улыбку:
– Бонжур, мадам.
Очевидно, дамочка отправила сигнал SOS командиру экипажа, потому что через минуту Нилку с пристрастием допрашивал кто-то из его помощников:
– Мадам на каком сроке?
Нилка молчала, как партизанка, выискивая кого-то в проходе.
Увидев Рене, который протискивался к ней, держа на вытянутой вверх руке затянутое в пленку роскошное платье, Нилка подпустила слезу в голос:
– Слушай, чего они пристают к мне? Беременных не видели, что ли?
– Они беспокоятся, что ты начнешь рожать прямо в самолете, – шепнул Рене. – Я тебя предупреждал.
– Если они будут действовать мне на нервы, я прямо сейчас начну рожать, – прячась за спину мужа, мстительно пообещала Нилка.
Предоставив Рене ведение переговоров, она протиснулась к окну, опустила свое раздутое тело в кресло и прикрыла веки.
Год выдался на редкость напряженным: свадьба, беременность, диплом, первая коллекция и первый контракт с Мерседес Одди – Нилка будто пробудилась от спячки и не хотела ни в чем себе отказывать.
Недавние события еще не отстоялись в памяти, кажется, в ушах еще звучал голос старухи Варенцовой:
– Диплом модельера-закройщика получает Неонила… – Варенцова запнулась на иноземной фамилии, – Дю-брэ.
Раздались жидкие хлопки – в новой группе Нилка не стала своей, что нисколько ей не мешало: в зале сидел единственный человек, кем она дорожила, кто держал кулаки всю сессию, с кем она прошла трудный путь, с кем поверила в свой талант, – ее муж Ренеша Дюбрэ.
– Зачем тебе этот диплом? – поначалу недоумевал Рене. – Он же не конвертируется. К тому же Мерседес возьмет тебя к себе и без него.
– Надо, – упрямо твердила Нилка.
Чтобы проводить время с женой, Рене свернул свой бизнес и вложил деньги в дизайнера Мерседес Одди.
– Еще чуть-чуть, – уговаривал засыпающую над учебниками Нилку Ренеша.
Читая вслух лекции, подбадривал:
– Вот, смотри, две страницы осталось.
Когда было совсем невмоготу, Ренеша овевал Нилкино лицо театральным веером, неизвестно, какими ветрами занесенным в дом Кива, поил зеленым чаем, случалось, забрасывал Нилку на плечо и тащил в душ и даже заставлял совать ноги в таз с прохладной водой.