Ренеша вместе со студенткой-женой ломал голову над моделированием и художественным оформлением одежды, корпел над спецрисунком, грыз гранит векторной и параметрической конструкции лекал – Рене Дюбрэ учился вместе с женой, так что дипломный проект смело можно было считать их общим достижением…
Как Каролина Эррера, Нилка теперь могла с уверенностью сказать: все, чего она добилась, – она добилась благодаря мужу.
Единственное, что темным облаком заслоняло ясный небосвод и что оставалось недоступным для Нилки, – это удовольствие от еды. Все блюда по-прежнему отдавали силосом.
…Нилка приоткрыла один глаз – кажется, Рене удалось успокоить экипаж.
Девица перестала хватать ртом воздух, а настороженное выражение лица стюарда сменилось подчеркнуто-приветливым, он рассыпался в извинениях и предложил отнести платье в гардеробный отсек.
– Осторожно, – предостерег Рене, – это эксклюзивная модель.
Это платье Нилка категорически отказалась сдавать в багаж. Остальная коллекция ехала обычным способом – в контейнере.
– Зачем так рисковать? – продолжил давний спор Рене, усаживаясь рядом и пристегивая ремнем безопасности Нилкин живот. – Мерседес отлично справилась бы и сама.
Нилку так и распирало от счастья:
– Ренеша, мы уже летим, так что поздняк метатья. Это идиома, – быстро добавила она, увидев на лице Рене напряженную работу мысли.
Рене перевел озабоченный взгляд в иллюминатор: в этот момент за ним мелькнула вышка с диспетчерским пунктом, под крылом с нарастающей скоростью проносилась взлетная полоса.
Самолет мягко оттолкнулся, звук двигателей стал глуше.
Нилка с блаженством откинулась в кресле, закрыла глаза и спросила:
– Ренеша, не знаешь, скоро нас кормить будут?
– После набора высоты, – с любовью поглядывая на Нилкин живот (еще один совместный проект), ответил Рене, – через двадцать минут.
Действительно, как только самолет выровнял курс, динамики ожили и голосом той самой бортпроводницы-паникерши отдали инструкции относительно столиков.
Нилка моментально распахнула глаза и, втягивая ноздрями воздух, как такса у лисьей норы, с нетерпением уставилась в конец салона, откуда должна была выкатиться долгожданная тележка с завтраком.
– Кажется, курица с рисом, – мечтательно пробормотала она.
Рене со сдержанной улыбкой прислушивался к ее бормотанию.
Нилкино нетерпение передалось младенцу – он стал весьма ощутимо толкаться.
– Тише, тише, – придерживая живот, уговаривала малыша Нилка, – сейчас уже, сейчас.
Наконец, паникерша подкатила тележку.
– Рыба, птица или мясо? – любезно поинтересовалась она.
– Рыба, – выдохнула Нилка, – нет, птица. Или нет, давайте рыбу.
– Бери мясо, – подал авторитетный совет Рене, – мясо калорийней.
Ухоженные руки бортпроводницы, поблескивая золотыми колечками, уже производили какие-то манипуляции с контейнерами, в результате у Нилки на подносе оказались две порции: одна с курицей, вторая – с рыбой.
– Спасибо, – открыто улыбнулась Нилка.
– Пожалуйста. – Тележка еще не успела отъехать, а Нилка уже освободила от обертки первую порцию.
– Тебе помочь?
Нилка бросила на мужа исполненный достоинства взгляд:
– Спасибо, я справлюсь.
Суета и спешка ушли из ее движений.
Вооружившись пластиковой вилкой, Нилка отломила кусок красной рыбки – кажется, это была семга, – положила в рот, придавила языком и потрясенно застыла, прислушиваясь к себе.
Ей вдруг показалось, что очнулись от летаргического сна и хлынули разом все пять чувств: вкус, зрение, обоняние, осязание и слух…
Чуть пряная, рыба таяла во рту, распадалась на волокна, исходила нежным соком и доставляла упоительное, неизъяснимое блаженство. Это была не семга – это была дверь в мир забытых ощущений.
На глаза навернулись слезы.
– Господи, как же это вкусно! – пожаловалась кому-то Неонила, и Рене быстро посмотрел на жену: в сорвавшемся голосе он расслышал раскаяние.