Отец поведал мне о том, как этот цыган умолял его выступить адвокатом, спасти из беды Гюли. Ознакомившись с делом и переговорив с обвиняемой, он понял, что ситуация довольно серьезная. По словам этих людей, жили они оседло, оба работали. Лачо устроился дворником, а девушка трудилась посудомойкой в ресторане, так что на жизнь им хватало. Но вот однажды, возвращаясь уже перед рассветом с работы, Гюли не повезло наткнуться на грабителя. Ситуация для девушки очень опасная: бедный район, кишащий безбожным отребьем, да еще и деньги в сумке — недельный заработок. Напуганная угрозами и ножом, но, все же, привыкшая ежедневно рисковать, возвращаясь домой по злачным закоулкам, девушка не стала безропотной жертвой, и, когда грабитель принялся копаться в ее ридикюле, не помня себя от гнева, Гюли дала отпор. Улучив момент, когда злодей отвлекся на исследование содержимого ее сумочки, она завладела его ножом и в отчаянии перерезала мужчине горло. Ужас толкнул ее к бегству, не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого места. Лачо в это время уже не было дома, он еще до света уходил с метлой подметать дворы. А когда вернулся, у них уже были жандармы. Оказывается, убегая в беспамятстве с места убийства, девушка даже и не подумала проверить, все ли на месте, и ее документы, очевидно, отброшенные злодеем за ненадобностью, так и остались валяться в грязи, незамеченные ею в темноте. Но, даже если это являлось лишь косвенной уликой, потеря могла произойти и в другое время, в кармане убитого обнаружили ее яркие цыганские серьги, которые он заставил ее отдать ему. Гюли задержали и отправили в камеру, где ей и предстояло находиться до суда. Учитывая несовершеннолетие моей подзащитной, а также недобропорядочную личность убитого, серьезный срок ей не грозил. Самым сложным в этом деле было убедить судью, что нож принадлежал не моей подзащитной. Маловероятно, что юная девушка осмелится и окажется в состоянии вырвать оружие у бандита на голову выше и вдвое тяжелее ее. Зато мнение о цыганах, как о мошенниках, ворах и головорезах, довольно прочно укоренилось в обществе, что тоже говорило не в пользу Гюли. Большинство судей, как мы знаем, обычные обыватели, и едва ли бывают столь беспристрастны, как должно. Тем не менее, с учетом всех обстоятельств получалось, что в заключении ей придется провести около года. Это, конечно, не радостно, но за убийство не так и много.
Лачо буквально на коленях умолял Гаэтана вызволить Гюли из жандармерии в течение неполного месяца. Отцовские чувства цыгана понять, конечно, было несложно, странным выглядел четко указанный срок. Он готов был продать жилье, влезть в любые долги, буквально отдать себя в рабство, но упорно настаивал на немедленном ее вызволении любым способом. Цыган рассматривал все варианты, вплоть до подкупа судьи, организации побега, нападения на конвой или поджога жандармерии. В то же время, в отличие от своего отца, девушка вовсе не испытывала таких сильных страданий из-за своего положения и не падала духом.
Однако видя слезы отчаяния на глазах сурового крепкого мужчины, молодой адвокат не остался равнодушным, и сделал все возможное и даже более, несмотря на то, что едва ли мог рассчитывать на существенный гонорар. Решив сыграть на яркой и очень привлекательной внешности Гюли, мой отец предложил ей утверждать в суде, что грабитель не просто отобрал у нее ценности, но и пытался ее изнасиловать. Оказывая сопротивление, она и обнаружила нож у него за поясом, которым воспользовалась, защищая не только кошелек, но и свою честь. Поскольку подзащитная действительно оказалась девицей, а хозяин ресторана дал ей самую положительную характеристику, прежде ни в чем дурном она не была замешана, а нападавший был не тем, по ком общество стало бы сильно скорбеть, используя все свое красноречие, Гаэтану удалось в итоге выполнить просьбу Лачо. Гюли была освобождена прямо в зале суда буквально за день до того дня, который ее отец устанавливал, как крайний.
Вскоре цыгане снова появились в конторе, чтобы со всей искренностью поблагодарить моего отца, и он полагал, что на этом они распрощаются. Поэтому он снова решил вернуться к вопросу, который не давал ему покоя все это время — почему, все же, так важна была конкретная дата освобождения девушки. Словно решившись на что-то, Лачо вдруг приказал дочери подождать его на улице, а Гаэтана попросил уделить ему еще несколько минут. «Месье Ансело, Вы даже не представляете, как много сделали для нас, а я не столь богат, чтобы воздать вам должное, — обратился он к моем отцу. — Однако, позвольте дать Вам один совет, который может стоить гораздо больше, чем вам сейчас покажется. Каждый день начинайте свое утро с отвара вербены, пейте ее вместо чая или кофе или добавляйте в напитки. Но если вдруг кто-то из Ваших клиентов, например, тот господин в котелке и с резной тростью, которого я видел как-то вечером в Вашей конторе, вдруг поведет себя странно, постарайтесь ничему не удивляться и не подавать вида. Я не стану сейчас ничего объяснять, потому что Вы мне не поверите, это покажется Вам глупостью. Но, если через какое-то время у вас возникнут ко мне вопросы, я с удовольствием отвечу на них. Тогда вы сами поймете причины моей настойчивости и нетерпеливости».
Уходя, Лачо положил на стол небольшой пакет сушеной травы, оставив Гаэтана в раздумьях. Это не было похоже на шутку или глупый розыгрыш, но, на всякий случай, отец попытался навести справки.
Аптекарь на вопрос, не ядовита ли вербена, внимательно и немного удивленно посмотрел на него и заверил, что ее отвар не причинит вреда здоровью человека. И что некоторые клиенты изредка заказывают ее, считается, что она помогает при нервных болезнях и потере памяти. Немного заинтригованный отец все же решил начать ее употреблять. В первые дни он не заметил каких-либо изменений в своем состоянии и уже подумывал было бросить этот эксперимент, когда, назначив через секретаря встречу на вечернее время, в контору вновь пришел тот человек в котелке, о котором говорил Лачо.
Дав Гаэтану соответствующее задание — изготовить несколько современных документов, аналогичных тем, что он ему передал, изменив лишь даты, и значительно «омолодив», таким образом, их обладателей, услышав в ответ резонное замечание, что в среднем возрасте сложно будет выглядеть молодым, клиент, который представлялся как месье Фернандес, нахмурился и впился в глаза отца немигающим взглядом, словно гипнотизируя: «Больше никогда не задавай мне таких вопросов и даже не задумывайся об этом. Никому и никогда не говори об этом поручении. Когда ты передашь мне новые документы, забудешь, что видел когда-то старые», — твердо произнес он.
Как я уже понял, он попросту внушал моему отцу. В этой странной ситуации предупреждение Лачо совершенно вылетело из головы Гаэтана, и он эмоционально высказал завравшемуся клиенту, что думает о подобной наглости.
Тот недобро усмехнулся, одно неуловимое движение — и вот, безрассудный адвокат изо всех сил безуспешно пытается разжать стальные пальцы, стискивающие все сильнее его горло. «Ты стал слишком много знать, Ансело, раз принимаешь вербену, — сквозь нарастающий звон в ушах доносился до Гаэтана раздраженный голос. — И что теперь с тобой делать? Убить? Хотя, живой ты приносишь нам пользу».
Пока нападавший пребывал в раздумьях, в глазах отца темнело, безрезультатные попытки сопротивления становились все слабее, и он осознал, что доживает последние секунды. И, все же, он не мог так просто сдаться, оставить жену вдовой. Действуя неосознанно, он стал шарить рукой по столу, пытаясь нащупать хоть что-то, что могло стать оружием, пока его пальцы не наткнулись на карандаш. Не имея другого выбора, Гаэтан судорожно ткнул им почти вслепую, вложив в удар все оставшиеся силы, даже не пытаясь выбрать уязвимое место. И вдруг рука, сдавливавшая его горло, разжалась, и отец сделал судорожный вдох, едва удерживаясь на подкашивающихся ногах.
Взвыв и грязно выругавшись, Фернандес выдернул карандаш из основания шеи над ключицей, и на глазах ошеломленного Гаэтана довольно глубокая колотая рана медленно сомкнулась, превратившись в еле заметный след, который вскоре тоже исчез, словно ничего и не было.
Лишь подсыхающая струйка крови, стекшая на воротник сорочки, говорила, что произошедшее не было галлюцинацией. Сжимая в бессильной ярости кулаки, глядя на жуткий оскал, обнаживший нечеловеческие клыки чудовища, отец понимал, что это лишь небольшая отсрочка.
Однако прошло еще несколько секунд, а Фернандес почему-то больше не пытался его убить, ярость исчезла из налившихся кровью глаз, и даже губы стали подрагивать, словно чудовищу было смешно. Так и оказалось на самом деле, вернувшись в нормальный человеческий облик, клиент громко захохотал, увидев какой-то юмор в создавшейся ситуации и в этой отчаянной попытке Гаэтана оказать сопротивление. «А ты мне нравишься, Ансело! Я дам тебе шанс. Раз уж ты знал о вампирах и, судя по всему, не разболтал об этом, значит, и дальше станешь помалкивать. Будешь, как и прежде, работать на нас, и далеко не бесплатно. Можешь удвоить свои гонорары или даже утроить их. От тебя же требуется лишь одно — никто и никогда не должен услышать от тебя о нас: ни о том, кто мы, ни что ты для нас делаешь. Запомни: никто и никогда, потому что второго шанса у тебя уже не будет. Умрешь не только ты, но и твоя жена и все, кому ты проговоришься. Поверь, мы обязательно поймем, если ты будешь не слишком скромен», — спокойно проговорило чудовище.