Элоиза Джеймс - Избранница герцога

Тобиас привык не отвечать на оскорбления, так как знал, что это задевает еще сильнее. Он понял, откуда у него этот талант, когда увидел своего отца с его холодным, презрительным взглядом. Это передалось ему по наследству. Вот и теперь он с усмешкой посматривал на потные космы учителя, выбившиеся из-под парика, на красные пятна, выступившие на его щеках.

— Как омерзительно скрещивать свою шпагу с клинком в руке бастарда! — перешел он на крик. — Неужели я сделаю это? Я, который только на прошлой неделе фехтовал с герцогом Ратлендширом! Тебе не нужны благородные манеры. Ты сын шлюхи, ее кровь еще заговорит в тебе, и ты кончишь под канализационной решеткой.

Тобиас спокойно сносил оскорбления в свой адрес, но тут оскорбили его мать. Он мало думал о ней, пока не встретил раззолоченного герцога, который признался, что своим ужасным положением мальчик обязан ему, а вовсе не ей. Герцог не удосужился более внимательно проследить за его судьбой.

— Если кровь отвечает за манеры, то твой отец наверняка имел самые грязные рога во всей округе! — медленно произнес он.

Оскорбление мгновенно дошло до француза.

— Ты, бесстыдный щенок, посмел оскорбить мою маман?! — Он вдруг скакнул на него как пробка из бутылки.

Тобиас едва успел увернуться, и француз со своей рапирой шмякнулся о стену, и из носа у него брызнула кровь.

Дворецкий Эшмол стоял, подмигивая Тобиасу. В руках у него была тяжелая трость с набалдашником, которой он явно успел огреть француза по спине. Тот закрутился на месте, зажимая нос рукой и выкрикивая нечто нечленораздельное.

— Это научит тебя разговаривать с молодым хозяином, — сказал Эшмол, поглаживая трость.

Кровь лилась ручейком на белоснежную рубашку Нэффи.

— Как ты осмелился поднять на меня руку, тупой болван? — вскричал он.

Тобиас рассмеялся, но мгновенно утих. До него вдруг дошло, что француз не постесняется отделать дворецкого. Это ведь негерцогский сынок.

— Я отучу тебя поднимать руку на тех, кто выше тебя! — кричал француз.

— Прекратите это, немедленно! — попробовал приказать Тобиас.

Но француз уже обрушил шквал ударов своей шпаги с тупым наконечником о грудь дворецкого. Самодовольно улыбаясь, он буквально наслаждался болезненными вскриками протеста Эшмола, все время отступавшего и не решавшегося на этот раз пустить в ход свою палку.

Заметив рапиру Вильерса, брошенную на скамье, Тобиас подхватил ее.

Нэффи заржал:

— Посмеешь выступить против меня с этой шпажонкой?

А ты знаешь, что такое удар Нэффи? Не боишься того, кто учит фехтовать твоего отца?

— Мой отец герцог дважды побил тебя в это утро, — заметил Тобиас.

— Я подарю тебе шрам на память о сегодняшнем дне, вот что я сделаю! — крикнул француз. — Ты до конца дней будешь носить мою отметину на лице. Это большая честь для тебя, канализационная крыса, иметь отметину великого Нэффи.

Француз во все стороны брызгал слюной, вызывая брезгливость в Тобиасе. Он вдруг швырнул поднятую им рапиру между дворецким и Нэффи, чтобы поставить точку в их потасовке. Последний заржал, запрокинув голову.

— А ты вообще-то не так уж и глуп... — начал было француз, но, не успев договорить, грохнулся на спину.

Дело в том, что Тобиас сумел быстро выхватить палку из рук дворецкого и угодить ею французу в горло.

— Вряд ли вы убили его, — задумчиво проговорил Эшмол, трогая тело носком нарядной туфли с пряжкой.

Нэффи шумно вздохнул, но глаза его оставались закрытыми.

— Не похоже на это, — согласился Тобиас. Подхватив отцовскую рапиру, он стал стягивать с нее тупой наконечник.

— Собираетесь проткнуть его? — спросил Эшмол. — Разразится большой скандал.

— Я не собираюсь его убивать, — сказал Тобиас, опуская рапиру острым концом вниз.

— Осторожнее, — предупредил Эшмол, — вы можете испортить отполированный пол. Я отвечаю за него.

— Не испорчу, — ответил тот, стараясь удержать тяжелую рапиру.

— И чтобы не было ни капельки крови на этом прекрасном полу, — предупредил Эшмол.

— Крови не будет, — заверил Тобиас.

— Хотите изрезать его камзол? Стоит ли?

Тобиас испытующе посмотрел на него.

— Вы носите эту ливрею дворецкого каждый день? Похоже, этот глупец всегда носит с собой все свои деньги, — сказал Тобиас, срезая перевязь.

— Уже нет, — усмехнулся Эшмол.

Рот Нэффи был приоткрыт, он тяжело дышал.

— Вы славно вырубили его, — заметил Эшмол. — Это надолго.

— Он так тяжело дышит, ему надо помочь, — сказал Тобиас, проделывая шпагой вентиляционные отверстия в жестком парчовом жилете француза.

— Ты оставишь ему хотя бы его панталоны, парень? — усмехнулся Эшмол.

Тобиас снова занес рапиру.

— Будь поосторожнее с его «фамильными драгоценностями», — попросил дворецкий. — Я вовсе не желаю быть ответственным за превращение петушка в курочку.

Тобиас вырезал лоскут из панталон на правой ноге Нэффи.

— Пойду, приглашу кого-нибудь из лакеев, чтобы выкинули отсюда эту рухлядь, — произнес очень довольный Эшмол. — Судя по всему, он еще не скоро очнется.

— Удар в дыхательное горло может вырубить на несколько часов, — заметил Тобиас, старательно вытирая рапиру герцога. — Это лезвие могло слегка затупиться о парчу, — продолжил он, — его надо подправить.

— Вижу, ты истинный сын своего отца, — сказал Эшмол.

— Он, кажется, собирается в Кент? — спросил Тобиас.

— Да, чтобы забрать близнецов. — Ответил дворецкий, потирая грудь. — К вечеру я буду весь в синяках из-за этого французского червя.

— И когда именно он обычно приказывает подавать карету?

— Думаешь отправиться с ним? Он ни за что не возьмет тебя, и не проси. Оставайся дома командовать малышами в детской.

— Я и не подумаю просить его, я никогда не прошу.

— Сын своего отца, — повторился Эшмол. — Герцог не любит высовываться из дома до восхода, где-то около десяти скорее всего. Не знаю, что ты задумал, но постарайся не прогневить его. Я не хочу, чтобы он изгнал тебя из своего сердца.

Лондон, резиденция герцога Монтегю

В тот же день

— Мы должны взять все твои самые лучшие наряды, — объявила герцогиня за завтраком. — И амазонку, разумеется. Там она очень может пригодиться. Но только не ту, с пошлыми фестончиками, которую ты надевала в парк. Они просто безвкусны.

— Гладкая ткань с набивкой смотрится лучше всего, — сказала Энн. — Леди Фестл выезжает в амазонке из подобной ткани уже второй раз.

Элинор почти не слушала. По счастью, герцогиня так любила болтать, что не нуждалась в ее репликах. Ей было вполне достаточно Энн, которая явилась к ним в это утро в наряде из небесно-голубой тафты с огромным декольте и пышными фалдами на бедрах. Под ними был надет широченный кринолин. Мадам Бушон выглядела потрясающе, восхитительно, как и подобает богатой замужней матроне.

Элинор надела свое любимое невзрачное платье из темного муслина. Она считала, что оно отлично сохранилось, хотя и прослужило уже два или три сезона. Из-под подола торчали пышные оборки ее нижней юбки. Она находила, что эти оборки весьма удачно сочетаются с пышными гофрированными рукавами.

— Не хочу брать с собой мои лучшие платья, — произнесла вдруг Элинор, сестра и мать с недоумением посмотрели на нее.

— Я отправила записку к мадам Гаске, чтобы она нам сегодня же доставила твой новый наряд, который мы несколько недель назад заказали.

— А мне уже расхотелось иметь это платье, — сказала Элинор, любовно оглядывая свои рукавчики и оборки от нижней юбки, торчавшие снизу.

— Прошу тебя, дорогая, сделай над собой усилие, — строго сказала ее мать, сидевшая во главе стола. — Энн отчитала меня сегодня за то, что я позволяю тебе ходить в обносках. Раньше я смотрела на это сквозь пальцы, но теперь, когда ты должна стать герцогиней, я этого больше не потерплю. Тебе придется одеваться по моде, милая.

— Я почти готова к этому, — произнесла Элинор, — но у меня так мало красивых платьев, таких, как надето сейчас на Энн. Хотела бы я оказаться в таком наряде!

— Мне кажется, мое декольте могли бы украсить еще и кисточки, — ответила Энн. — Возможно, я попрошу внести в него изменения. Интересно, заметит ли Вильерс, как ты изменишься в своем новом платье? Сам он одевается весьма элегантно.