Но в остальном... На подъездной аллее и в саду видны были следы запустения. Между деревьями вдоль главной аллеи уже не было одинаковых промежутков. Дубы разрастались неравномерно и со временем некоторые из них прогнили и были повалены ураганом. Их заменяли, как попало буками и даже какими-то карликовыми деревцами.
А дорожки в саду?! Поваленный штакетник, лужайки с канавками, переходящие в стихийные заросли, напоминали скорее лабиринт. С одной стороны стоял скособоченный коттедж, который можно было назвать так с большой натяжкой. На самом деле это была живописная развалюха, практически непригодная для жилья.
Впечатление запущенности довершали несколько полинялых мишеней для арбалетов на открытой лужайке у дома.
— Все здесь еще более запущено, чем я ожидала, — сказала герцогиня, выйдя из кареты с помощью грума.
— Почему мы перестали ездить сюда? — спросила Элинор. — В детстве я бывала здесь почти каждый год. Может быть, ты поссорилась с матерью Лизетт?
— Ничего подобного. Я слишком хорошо воспитана, чтобы доводить до этого, — ответила герцогиня, стараясь не вспоминать свои грубые реплики. — Тем более с бедной Беатрис, моей любимой подругой. Мы с ней начали выезжать в свет в один и тот же год и почти одновременно вышли замуж и стали герцогинями.
— Но что-то все же случилось, раз вы перестали навещать друг друга? — предположила Энн, выпрыгивая из кареты и разминаясь. — Боже, как же я счастлива, что перестала трястись на колесах!
Герцогиня величественным жестом указала груму на подъездную дорогу, чтобы он подбежал и ударил в колотушку у двери.
— Лизетт на несколько лет старше Элинор, — сказала она дочерям. — У Беатрис случился сердечный приступ, но умерла она не от него, а кажется, от пневмонии спустя год. Но мне-то хорошо известно, какая печаль вогнала ее в могилу.
В доме стояла тишина. Как будто никто не заметил, что на главной аллее стоит герцогская карета с гербами, запряженная четверкой лошадей, а за ней еще и тарантас со слугами и багажом.
— Что же это была за катастрофа? — спросила Элинор, взирая на грума, который без толку работал привязанной колотушкой.
Герцогиня помедлила.
— Энн уже можно слышать такое, она замужем. Впрочем, и ты, Элинор, уже достаточно взрослая.
— Кое-кто даже считает меня старой девой, и я с этим ярлыком почти смирилась. Но вам обеим непременно нужно видеть и меня замужней, так что там с Лизетт?
— Какая ты любопытная. Хочешь знать, что случается с юными леди, когда они задерживаются на брачной ярмарке? — спросила герцогиня. — Отлично, я выскажусь яснее. У Лизетт болезненное влечение к мужчинам.
— Я не замечала в ней ничего подобного, когда мы были подростками, — заметила Энн.
— Ты не замечала, потому что она никогда не влюблялась надолго в одного и того же. Она быстро вспыхивала и почти тут же теряла интерес. Трудно представить себе джентльмена, который мог бы все это выдержать, — пояснила Элинор. — Хотя теперь у нее, кажется, возник стойкий интерес. Я имею в виду ее привязанность к детям из соседнего приюта.
— Я порицаю Беатрис за то, что она предоставила ей когда-то свободу, — сказала герцогиня. — Мне хорошо известно, как надо держать дочерей. Я не потерплю незаконных связей в моем доме. Ни одна из вас не посмеет оскорбить меня ничем подобным. — Она брезгливо передернула плечами.
— Возможно, она влюбилась в джентльмена, который не был свободен? — предположила Элинор.
— Ах, оставьте, я обещала Беатрис, что унесу эту тайну с собой в могилу. Да будет вам известно, что ребенок...
— Ребенок! — воскликнула Элинор. — Вы никогда не упоминали о ребенке.
— Но я же сказала вам теперь — полная катастрофа, — понизила тон герцогиня. — Что тут непонятного? Мы не должны больше говорить здесь об этом. Взгляните только на это поместье. Хорошо, что нет Беатрис, она пришла бы в ужас от подобного запустения. Разумеется, я понимаю, как трудно содержать такое большое старинное поместье, и все же, все же...
Грум, молотивший в дверь, наконец-то дождался внимания. Вниз со ступеней спешил дворецкий с растерянным видом, но в парадной ливрее.
— Ваша светлость, — склонился он перед герцогиней. — Какая честь, какое радостное событие для этого дома! И какая жалость, что в данный момент нет герцога Гилнера, я уже отправил к нему слугу с запиской.
— Не стоило беспокоить его, — заметила герцогиня. — Я просто хотела повидаться с его дочерью. Это дружеский визит, всего на пару дней.
Поскольку дворецкий продолжал стоять, растерянно мигая и отнюдь не спеша препроводить их в дом, она была вынуждена добавить:
— Леди Лизетт, надеюсь, дома? Не так ли?
— О, разумеется, — ответил дворецкий. — А вот леди Маргерит гостит у родственников, прибудет только завтра после полудня.
— Прекрасно. В таком случае проводите нас в наши комнаты, чтобы мы могли отдохнуть после дороги, — приказала герцогиня. — К вам из Лондона несколько часов пути, и мы успели наглотаться пыли.
Элинор с любопытством наблюдала за дворецким. Он буквально выкручивал себе руки.
— Возможно, у вас найдется несколько свободных комнат? — решила вмешаться Элинор.
Тот стал объяснять, что комнат вроде бы и достаточно, но поскольку отсутствует леди Маргерит...
Герцогиня, потеряв терпение, жестом велела ему замолчать.
— Элинор, — произнесла она, — разве ты не отправила письмо с нашим уведомлением о визите?
— Очень даже отправила, — ответила Элинор. — Неужели леди Лизетт не предупредила вас? — обратилась она уже к дворецкому.
— Будь любезен, сопроводить нас наверх, дорогой, — сказала герцогиня, не дожидаясь его ответа.
Дворецкий попятился, повернулся и стал подниматься с такой поспешностью, словно его преследовал сам дьявол. Герцогиня с дочерьми двинулись за ним в сопровождении слуг, груженных сундуками и картонками, которых было слишком много для объявленного визита на пару дней.
Когда они достигли портала и заглянули в холл, замешательство дворецкого стало понятным. Если сад у дома можно было с натяжкой назвать мило запущенным, то здесь была настоящая свалка. Холл являл собой просторную круглую площадку с мраморным полом и помпезной лестницей на второй этаж. Но во что превратилась эта лестница! На ее великолепных перилах были развешаны простыни, не иначе как для просушки! Они даже слегка колыхались на ветерке, проникавшем через открытую дверь.
— Какой странный способ сушить белье, — удивилась герцогиня. — Кто посоветовал вам его? Боже, к тому же они еще и не простираны! — воскликнула она с возмущением. — Как ваше имя? Где вас учили так управлять благородным домом?
— Поппер, ваша светлость, — ответил он со страдальческим видом. — Видите ли, это вовсе не белье, а свежие декорации к театральной постановке.
— Походит на деревья, — сказала Элинор, указывая на простыню с пятнами, — на кроны, вздыбленные ветром.
Ее мать прищурилась.
— А мне видится какое-то поле с морковками, — презрительно усмехнулась она.
В ответ раздался взрыв хохота, и все увидели спускавшуюся Лизетт. Какое-то время они смотрели на нее, пока Элинор не сделала приветственный жест. Она не видела Лизетт семь или восемь лет, сейчас она выглядела еще более изысканно. Элинор всегда завидовала ее светло-золотистым вьющимся волосам и овалу ее лица, как у средневековых мадонн.
— Эл-ли-и! — Спустившись, Лизетт заключила в объятия ее, снова ее и лишь потом — Энн.
Герцогиня заметно посуровела, глядя на их объятия.
— Моя мать, герцогиня Монтегю, — произнесла Элинор.
— О, сколько лет, не правда ли? — пропела Лизетт, улыбаясь герцогине и присев в реверансе. — Но я еще помню, какой чудесной была линия вашего подбородка, ваша светлость. Теперь она уже не такая четкая, граница слегка сдвинулась, прихватив лишку...
Та просто впала в ступор от изумления, и Элинор пришлось поспешить на помощь.
— Леди Лизетт вечно выискивает то, чего не замечают другие, она ведь настоящая художница, мамочка, — произнесла Элинор.
— О, умоляю, обойдемся без всяких приставок. Просто Лизетт. — Она помахала в воздухе пальцами, выпачканными красной, синей и лиловой красками. — Я работаю над декорациями для нашей сельской постановки, в которой и вам могу подыскать роль. Если пожелаете, разумеется.